Михаил Самарский - Фукусима, или История собачьей дружбы
– Что вы, побойтесь бога, Прасковья Степановна! Какие блохи? У нас каждый день водные процедуры, вычесывание, правильное питание. Любаша заботится…
– Простите, Владимир Петрович, – она похлопала его по плечу, – да я так, к слову, простите, ради бога. Собачки у вас ухоженные, сразу видно – заботитесь… И как ваша помощница? Справляется? – неожиданно старушка сменила тему.
– Ой, вы знаете, молодец девчонка. Прямо тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, как родная дочь…
– А Танюшка, дочечка, хоть приезжает, проведывает? – с ехидцей в голосе и как бы нехотя поинтересовалась старушка.
– Редко, но регулярно, – вздохнул Владимир Петрович, – но что поделаешь, выросла. Работа, муж…
Прасковью Степановну мало тревожили Любаша и Татьяна, она, как я понял чуть позже, готовилась к главному вопросу. Больше всего ее распирало любопытство о судьбе Ларисы Дмитриевны, это бывшая жена Владимира Петровича. В нашей квартире об этой женщине никто никогда не говорил. Не то чтобы ее имя было под негласным запретом, а просто повода никогда не было. Друзья, наверное, не упоминали ее из чувства деликатности, родственники, в том числе дочь Татьяна, скорее чтобы не бередить отцу старые раны. Словом, вопрос созрел.
– Как Лариса? Возвращаться не собирается? Не помирились? – едва ли не шепотом спросила Прасковья Степановна. Мне показалась, что она сама испугалась своего вопроса. Но Владимир Петрович на удивление спокойно ответил:
– Да мы, собственно, и не ругались.
– Ну, так а это… как же… развод…
– Ну и что? – усмехнулся Владимир Петрович. – Мало ли причин для развода?
– Ну, в вашем случае причина-то ясна как божий день, – хмыкнула Прасковья Степановна.
– Кому? – удивленно спросил Петрович. – Кому ясна?
– Да всем, – пожала плечами старушка. – Не ваша… эта… как ее, болезнь… то есть трагедия, так и жили бы вместе по сей день!
– Удивляете вы меня, Прасковья Степановна, – рассмеялся Владимир Петрович, как мне показалось, нарочито громко и несколько наигранно. – То есть вы лучше знаете наши взаимоотношения с Ларисой, чем мы сами?
– Но это же очевидно, Владимир Петрович…
– Нет, нет и еще раз нет, дорогая Прасковья Степановна. Моя слепота никакого отношения к разводу не имеет. Мы развелись с Ларисой Дмитриевной за год до моей слепоты. Просто жили под одной крышей. Но мы остались друзьями. Никаких претензий друг к другу. Ну, не сошлись характерами…
Я, конечно, не могу опровергнуть слова своего подопечного, но то, что мне удалось раньше услышать, говорило об обратном. Я пришел к выводу, что Владимир Петрович просто защищает свою бывшую супругу, ему не хотелось, чтобы ходили разговоры о том, что его жена бросила из-за инвалидности. Наверное, он очень сильно любил свою бывшую жену. А может, он и правду сказал соседке. Нам, собакам, сложно разобраться во всем этом. А вам я рассказываю, чтобы вы лучше поняли нашего героя. Люди сделают, надеюсь, правильные выводы.
Болонки все никак не успокаивались.
– Трис, ты так и не ответил нам, что с мордой у твоей подружки? – визгливо спрашивает Тупчик.
– Да-да, – снова подгавкивает Дуренчик.
– Человека спасала, – киваю на Владимира Петровича, – вот его спасла от гибели.
– Смелая такая? – тявкает Тупчик.
– Гы-гы! – визжит Дуренчик.
Я не выдержал и говорю:
– Вы меня извините, девушки, но почему вы ведете себя как две дуры?
Обе болонки одновременно, словно по команде, фыркнули и залились громким лаем. Хозяйка заквохтала, точно курица-наседка:
– На кого вы лаете, миленькие мои? Что случилось?
– Тяф-тяф-тяф!
– Гы-гы-гы!
– Истерички, – говорю я им. – Вы еще вверх ногами упадите и глаза закатите. Может, отведут вас к ветеринару да вколют вам по укольчику, а то и по двушечке.
Мои слова повлияли. Болонки тут же прекратили дурачиться – видимо, перспектива оказаться в ветеринарке не очень им понравилась.
– Мы с тобой больше не дружим! – тявкнула Дуренчик.
– Ты такой грубый кобель! – взвизгнула Тупчик.
– Сами виноваты, – спокойно ответил я. – Ведете себя не как собаки, а как какие-то глупые обезьяны.
– Сам ты орангутанг! – фыркнула Тупчик.
– А подруга твоя шимпанзе облезлая! – взвизгнула Дуренчик.
Ну что взять с этих дурочек? Отвернулся я от них и больше ни словом с ними не обмолвился.
А тут и люди стали расходиться. Прасковья Степановна поднялась с лавки и спрашивает:
– Наши девочки устали?
Мне так смешно стало. Отчего, думаю, можно устать, сидя два часа возле лавки? Тем более твоим бесполезным болтушкам. С ума можно сойти от этих «наших», «девочек», «тупчиков», «дуренчиков».
Мой вам совет: если встретите этих бесполезных болонок, не вступайте с ними в разговоры. Все перевернут, вас обгавкают, обтявкают, вы же еще и виноватыми останетесь. Маленькие, но такие зловредные и подленькие эти собачьи девчонки. Словом, держитесь от них подальше.
Напоследок расскажу вам одну историю о них. Когда Владимир Петрович рассказывал, я чуть было не научился смеяться. В общем, Василий Никанорович заметил, что его собачки стали хандрить и из живых, веселых, шаловливых существ превращаются в каких-то заморышей. Вызвали ветеринара, тот осмотрел обеих, прописал им какие-то пилюли, но, увы, собачки угасали не по дням, а по часам.
Старик ничего не понимал. Обычно собаки встречали его после работы радостно повизгивая, а теперь сидели понурые и грустные. После ужина сразу падали спать. И так каждый день. Хозяин разволновался не на шутку. И что вы думаете?
Все выяснилось случайно. Однажды Василий Никанорович вернулся домой раньше обычного. И вот какую картину он застал. На кухне у него стояла клетка с попугаем. И эта наглая птица голосом хозяина отдает команду болонкам:
– Ко мне! Сидеть! Лежать!
Те подбегают к клетке и точь-в-точь выполняют команды крылатого дрессировщика. Полежав с минуту, отползают в сторону, но Кеша начеку. Снова кричит:
– Ко мне! Сидеть! Лежать!
Две болонки, шатаясь, бредут к рабовладельцу. И так, видимо, целый день. Когда Василий Никанорович вошел на кухню, птица умолкла, а болонки были полуживыми. Вот так и открылась неведомая болезнь собачек. Они просто целыми днями «тренировались», а к приходу хозяина валились с ног.
Если бы не случайность, загонял бы попугай собачонок. Вот вам и Тупчик с Дуренчиком. Какой-то крошечный попугай с мозгом с кукурузное зерно оказался умнее двух болонок.
Глава 11
А вы думаете, коты умнее болонок? Ну, раз уж наша книга все больше о спасателях, расскажу, как мы с Фуку спасали нашего египетского зазнайку.
Тут надо отметить, что в конце концов мы с Фараоном все-таки подружились. Ну, не так чтобы прямо уж совсем неразлейвода, но стали относиться друг к другу терпимее. Да и он сам наконец понял, что с нами лучше дружить, чем ссориться.
Остались мы как-то дома втроем. Вы же знаете нас, собак. Нет людей, мы стараемся выспаться. Лежим себе, дремлем. А царь наш все чем-то шуршит, что-то там гоняет по полу, дверцами от чего-то хлопает. То носится словно угорелый по квартире, то орет как бешеный. Ну, вот не сидится котам на месте. Что меня в котах удивляет, так это то, что, когда приходят хозяева, они мирно мурлыкают и могут целый день проспать, да еще голову свою подсовывать под руку человека, мол, гладь меня, презренный раб, царя египетского. И люди им потворствуют. Ой, и балуют они этих негодяев! Ну, что поделаешь – видимо, так все хитро устроено в этой жизни.
В какой-то миг наш иноземец перестал строить свои пирамиды ну, в смысле греметь чем-то, и подозрительно затих. Вдруг Фуку резко подняла свои уши и говорит:
– Трисон, по-моему, что-то с нашим Хеопсом случилось.
– С чего ты взяла? – удивился я.
– Стонет где-то, – говорит Фуку.
Я прислушался, вроде тихо. А Фуку продолжает:
– Теперь точно слышу. Точно куда-то встрял наш кот и хрипит, пошли спасать, пока он дуба не врезал.
Я ничего не уловил подозрительного, но, хотя на слух и не жалуюсь, все же полностью доверяю своей подруге-подопечной. У нее слух еще тот – хоть вместо фонендоскопа используй. Где-то слышал, что и у людей при утрате одних способностей обостряются другие – так и с Фуку. Она сама говорит, что после потери зрения стала еще лучше слышать.
И что вы думаете? Наш дурачок (не подумайте ничего плохого, я любя) залез на кровать и, подойдя к краю кровати, засунул голову в абажур прикроватного торшера, а там есть такой конус из жесткой проволоки для ограждения лампочки. Понятное дело, лампочки там давно уже нет – кому светить? Котейка туда-то голову засунул легко, а обратно вытащить не может. Кряхтел-кряхтел (видимо, тогда Фуку уже и услышала его), а потом обмяк, повиснув внутри этого абажура. Я как увидел эту картину, чуть с ума не сошел – думал, все, царь повесился. Схватил его за загривок и давай тянуть, не получается, хоть тресни. Я и так, и сяк, чувствую уже кровь на зубах. Ой-ой-ой, думаю, тут поаккуратнее надо. А то придут люди и увидят Трисона-живодера, а рядом с ним обесшкуренного Фараона. Повалил я торшер на пол и командую:
