Игорь Носовский - Ясеневый турнир
Владетель Корнэйла покосился на Турина Эмельгема.
– Решено, – вставая, сказал Торр Бертиран, – в последний день турнира произойдёт историческое событие. Временам разврата и безвластия придёт конец. Мы протопчем для Эшторна новую дорогу своими законами или же своими мечами. Поклянёмся в верности друг другу и будем молить Единого о том, чтобы через четыре дня эти земли не обагрились кровью.
Глава VIII
Петухи ещё не пропели, а рядовой Миртэл Тольберт уже с час метался из одного угла своей казармы в другой. Второй день Преддверия он оттягивал как мог, думая о чём только угодно, лишь бы не о своём следующем поединке. Да как только он, выходец из простонародья, служивый гвардеец низшего чина, посмел дерзнуть на участие в турнире, где сходилась знать? Тело дрожало, а разум отказывался принимать реальность. Нет, это была не трусость. Рядовой Тольберт никогда не был трусом, взять хотя бы недавний случай со взбунтовавшимися крестьянами. Здесь было что-то другое. Затронута гордость. Даже у рядового городской гвардии есть гордость, по крайней мере у Миртэла Тольберта.
Рядовой вышел на улицу, и лицо его обдало прохладным осенним ветром. Солнце едва показало свою кромку, окрашивая Ясеневый Город в приятные благоухающие цвета. Стражники гвардии досыпали последние полчаса перед очередным караулом. Миртэл Тольберт три раза ополоснул лицо из наполненной во дворе деревянной бочки, размял кости и отправился в оружейную комнату. По внутреннему двору здания казарм уже вовсю носились собаки, играя среди тренировочных манекенов, набитых соломой. Доносился приятный запах жареных яиц и ветчины – сегодняшнего завтрака офицеров городской гвардии. Рядовым же полагались сухие овощи, пинта молока, лук или редька, и хлеб с маслом.
Вход в оружейную комнату охраняли двое рядовых, старых знакомцев Миртэла Тольберта.
– Не рановато собрался? – хмыкнул один из них. Большой и тупой, как сапог.
Гвардеец ничего не ответил и прошёл внутрь. В оружейной пахло пылью, кое-где виднелась плесень, по углам висели штандарты некогда командовавших гвардией капитанов. Гербу Адри Лострикса ещё только предстояло появиться здесь, среди остальных доблестных имен. После сомнительной победы в первом поединке о талантах виконта стали блуждать разносторонние слухи. Кто-то говорил, что капитан нездоров, иначе почему бы ему не появиться на глазах у своих подчинённых, дабы те смогли поздравить его с первой победой. Кое-кто утверждал, что на смену Адри Аостриксу вышел совершенно другой человек, а сам капитан уже давно отправился к Единому. Третьи сетовали на сильное ранение, полученное в стычке с мятежными крестьянами. Миртэл Тольберт слушал каждого, но в ответ ничего не говорил, боясь выдать себя. Врать он никогда не умел.
Их с капитаном секрет знали только трое – сам Миртэл Тольберт, виконт да монах из Ордена Его Дети, отпевавший сгинувшего гвардейца. Хотя был и ещё один человек – герцог Филтон Аегилль, которому капитан отправил письмо с прошением. Дошло ли письмо до княжеского брата? Знает ли он, что под именем виконта Аострикса на ристалище выходит рядовой городской гвардии? Для Миртэла Тольберта это оставалось загадкой.
Облачённый в латы с гербом Адри Аострикса, рядовой Тольберт покинул оружейную через третий выход. Он попал на парапет казарменного корпуса, с которого открывался вид на гвардейский квартал. Зубья крепости Княжья Длань уже обагрились утренним солнцем. Цитадель Лиги Ясеня и Башня Кары – два угрюмых брата, тёмной тенью нависали над улицей Кавалерии. По Колесничей улице уже сновали упряжи, подвозящие провиант на турнир. Второй день Ясеневого Турнира начинался.
Оседлав лошадь, Миртэл Тольберт выехал по Колесничей на северо-запад, к центральной площади Перепутье, откуда можно было попасть к Медным Вратам. По пути ему попадались купцы и лицедеи, монахи и служивые. Знать ещё только пробуждалась после тяжёлого празднования. В Ясеневом Городе, наряду с празднеством и суматохой, витало ещё и напряжение. Оно быстро перекидывалось от одного к другому, и вскоре Миртэлом Тольбертом овладело дурное предчувствие.
– Виконт Аострикс, – позади послышался приятный незнакомый голос. – Миртэл Тольберт натянул поводья, надеясь, что предстоящая встреча не сулит беды.
На сером жеребце в яблоках к рядовому приблизился стройный молодой человек в жакете из голубого шёлка с меховым воротом, в широкополой синей шляпе с павлиньим пером и с изящной позолоченной шпагой у пояса. Лицо его было припудрено, пахло от мужчины восточными благовониями.
– Мы знакомы? – спросил рядовой.
– К моему глубочайшему сожалению, нет, – улыбнулся тот, красуясь своими белоснежными зубами. – Моё имя – Шато, правая рука Тэриона Леварда, княжеского советника.
– Моё имя вам известно, – насупился Миртэл Тольберт, стараясь себя не выдать.
– Не на турнир ли вы держите путь? – осведомился Шато.
– Воистину, – ответил гвардеец.
– Тогда позвольте составить вам компанию? Для меня это будет неслыханная честь.
Рядовой скрипнул зубами, но решил, что так даже будет лучше. Гораздо выгоднее ехать в сопровождении незнакомца, чем столкнуться с каким-нибудь старым товарищем капитана, который раскусит его вмиг. Кони поравнялись и тронулись. Шато весь сиял и улыбался. Наверное, в нём были корни людей с Лазурных Островов, ибо кожа его была медной, а выговор морских людей весьма ласкал слух.
– Я сердечно переживал за вас во время боя, – сказал Шато. – Поставил на вас десять серебряных. Признаюсь, вы заставили меня понервничать.
– Меня серьёзно ранили давеча, – постарался не оправдываться Миртэл Тольберт. – Сегодня от меня следует ожидать большего, так что поставьте золотой.
Помощник Тэриона Леварда рассмеялся заразительным и по-настоящему искренним смехом.
– Знаете, – быстро перейдя от шуток к серьёзности, проговорил он, – ситуация в городе накаляется. Люди бесчинствуют, пропивают все медяки в трактирах. Эль и вино развязывают им язык, так что можно наслушаться такого, от чего волосы встают дыбом. Многие недовольны нашим князем… Крестьяне, лесорубы, пчеловоды, бортники, плотники… Простолюдинов просто бесит политика Онора Легилля. Маршал усиливает патрули, вооружает добровольцев, строчит письма баронам и виконтам соседних земель. Он реально боится бунта. Настоящего бунта, а не тех стычек, что случаются в столице по десять раз на день.
– Мои люди делают всё, чтобы не допустить кровопролития, – сухо прокомментировал речь Шато Миртэл Тольберт. – На время турнира мы усилили все патрули, облачили солдат в латы, дали им лошадей. Люди первого разведчика Хенрика Буртона выявляют злоумышлявших каждый день.
– И тем не менее, что может сделать княжеский эмиссар против целой армии? – пожал плечами Шато. – Я говорю про тех людей, в чьих жилах течёт благородная кровь. Если мятежники стянут к Ясеневому Городу свои войска, то начнётся полномасштабная гражданская война.
– Моя присяга дому Легилль – неоспорима, – напрягшись, проговорил Миртэл Тольберт. И чего только нужно этому надушенному франту? Что он хочет из него выпытать? – Мои люди будут стоять за князя до смерти.
– Рад это слышать, – улыбнулся Шато. – Всегда приятно иметь дело с уверенными в себе людьми. Знаете, капитан Лострикс… – он призадумался и закатил глаза, как будто о чём-то мечтая. – Пожалуй, я поставлю на вас три золотых сегодня. Мне почему-то кажется, что удача в этот чудный денёк будет мне сопутствовать.
За отвлечёнными разговорами дорога до турнирных полей показалась Миртэлу Тольберту короче обычного. На Малом ристалище уже начинался турнир для черни.
Правила для простолюдинов были иные – на потеху зрителям они рубились без устали, с жестокостью и безрассудством. Нередко такие поединки кончались серьёзными травмами или даже смертью.
Дороги Миртэла Тольберта и Шато разошлись, когда один отправился на княжескую трибуну, а второй в стойло, где собирались участники, прошедшие во второй круг. Прямо перед Миртэлом Тольбертом вышла женщина, несущая два ведра с водой. Какая-то крестьянская жена, подносящая воду мужикам, которые уже заняли свои места на трибуне для простолюдинов. Конь рядового отчего-то взъерепенился, встал на дыбы и фыркнул, тряся головой. Женщина завопила от испуга и выронила ведра. Дурная примета, когда перед тобой разливают воду, а если это ещё и два ведра… Сердце Миртэла Тольберта забилось с тревогой. Что, если Единый даёт ему знак? Что, если это последний шанс отказаться от выступления в турнире?
Гоня от себя прочь подобные мысли, городской гвардеец въехал под своды трибуны для участников. Народу здесь существенно поубавилось. Оставшаяся половина – это цвет современных воинов. Лучшие из лучших, как сказал бы его отец. Интересно, одобрил бы он его обман? Гордился бы своим сыном, выходящим на ристалище как настоящий дворянин? Или презирал бы гнусного обманщика? Ответа на этот вопрос не было.