Наталья Корнилова - Последняя охота
– Видел я их. Двое. Накачанные, типичные братки, хотя были одеты вполне прилично, как молодые бизнесмены. Но выражение их морд говорило само за себя. Образование – два первых класса, третий – коридор. Потусовались здесь немного, потом ушли в сторону леса, и больше их никто не видел. Почему я обратил на них внимание? Один из них уже было закурил сигарету, но тут выбежала из клиники эта бесноватая директриса, вопя, что ее девочку похитили. Эти двое сразу же слиняли. Меня отвлекли, так что я не успел ничего сделать.
* * *Решив напоследок увидеть-таки жену сторожа, я вернулась в здание клиники. Екатерина Витольдовна оказалась на кухне, где вокруг нее уже собрался кружок охающих и ахающих женщин, которые слушали рассказ своей сестры по ведру и швабре. Я незаметно пристроилась за дверью и стала слушать.
– Я ему: «Ах ты, козел старый! Опять напился до чертиков! Какого хрена ты лежишь? Вставай! Кому говорю? Вставай, слышишь, Семеныч? А он, урод, лежит, и хоть бы хны! «Катерина Витольдовна, – это мне, значит, племянник Васька говорит. Который недавно женился, – а чего это он, – Семен мой то есть, – синий такой?» А он всегда, отвечаю, синий! Фиолетовый аж. Пьет, не просыхает. С чего бы ему нормальным-то быть? Проспиртовался уже весь. Ох, а Семен покойный, царствие ему небесное, мне так давеча говорил: «Катя, ядерную войну переживу только я и тараканы!» Спрашиваю: «А ты-то здесь при чем, дурак старый?» А он: «Меня никакая зараза не берет, вот как! Ты, жена моя, пятый десяток меня пилишь-пилишь, пилишь-пилишь, а я живу! И радуюсь! И жить буду, я ж весь уже как этот… ембрион в спиртовом растворе». И ведь правда, никакая болячка к нему не приставала! Хорошие люди мучаются, а этому аспиду хоть бы что! Я опять стала его толкать, чтобы вставал. «Катерина Витольдовна, да вы не волнуйтесь так! – меня, значит, племяш успокаивает. – У вас же сердце…» – «А чего не волнуйтесь, – говорю я. – Я и не волнуюсь! Надо больно! Волновалка вся уже кончилась, с хреном этим старым… А ты вместо советов, – говорю, – лучше бы помог перетащить мне его до каптерки… Ты помоложе меня будешь, посильнее… Хоть и урод он, а все жалко! Дождик обещали ночью. Что ж ему тут, на земле-то, лежать? Не ровен час, пациент какой погулять выйдет. Наткнется. А тут обезьяна эта перепившаяся лежит. Ох, теперь так неудобно за свои слова! Он ведь мертвый уже был!» – Катерина Витольдовна залилась горючими слезами. Товарки стали утешать ее.
– Имеем, не храним, – вздохнула одна.
– Все под богом ходим, – добавила другая.
– А дальше-то что? – спросила третья.
Катерина Витольдовна успокоилась и продолжала:
– Племяш мне: «Да пациенты здесь не ходят. Для богатеньких сквер есть. Там и гуляют. Сосны, ели, пруд…» А я говорю, мой пень старый только по задкам ошивается, пьянь подзаборная! Потащили мы его, значит, в каптерку. Бросили там, я ему еще фуфайку кинула, вдруг холодно станет.
Голос ее опасно задрожал, какая-то из слушательниц перебила ее, желая услышать окончание истории:
– Потом, потом-то что?
Вдова понизила голос и таинственным шепотом сообщила:
– А потом мне племяш и говорит: «Катерина Витольдовна, что это тут на полу?» – «Где? Я ведь близорукая». – «А вот, – говорит, – возле порожка. Вроде как заколка для волос. Не ваша?» – «Да что ты! – говорю. – У меня волосы короткие. Может, Машкина – тоже племяшка моя, десять лет ей. У нее-то волос густючий, кудрявый, ей мать все время всякие резинки да железки покупает… Давай сюда, – говорю, – покажу ей».
«Она вроде грязная, – говорит Вася мой. – Никак в крови?» – «Тогда точно, – говорю, – Машкина! Она ж вчера голову себе рассекла, бежала, да споткнулась. И об угол! Ревмя ревела, что твоя белуга».
«Да нет, – говорит племяш, – кровь вроде не запекшаяся… Я пальцы испачкал». – «Мерещится тебе, – сказала я ему. – Точно, – говорю, – Машкина! А пальцы ты о сапоги дурака этого испачкал…» Вот и все! Вот, – рассказчица обвела взглядом напряженно слушавшую ее аудиторию. – А теперь я и думаю, может, кровь-то неспроста была? Потому как на Машке в тот день резинки были, а не заколка. Это я опосля вспомнила!
– Красивая заколка? – зашевелились женщины.
– А вот. Гляди – полосочка обычная. Сверху золотая, снизу тоже золотая, а посередке вроде как жемчуг. Узенькая. Как такой волосы закалывать? Я уж потом сообразила, что такая фитюлька Машкину косу ни в жисть не удержит!
– Ты милиции-то сказала про заколку? – забеспокоилась одна из женщин.
– Нет, а зачем? – удивилась Екатерина Витольдовна. – Я только сейчас об этом подумала… Может, оно все и не так было!
– Покажи обязательно! – убеждала ее сослуживица. – А то потом и впрямь окажется, что важно было, да ты не сказала!
– Хорошо, – кивнула Екатерина Витольдовна, – покажу.
Я тихонечко отошла от стены и шагнула по направлению к выходу, как вдруг совершенно неожиданно под моими ногами оказалось невесть откуда взявшееся мусорное ведро. Я вовремя оперлась рукой о стенку, но все-таки успела спихнуть крышку, которая, загремев, укатилась куда-то в угол. Я замерла.
– Чего тут? – из кухни выглянула Екатерина Витольдовна. – Чего гремите?
– Ведро задела, – холодно ответила я. Еще не хватало оправдываться, хотя самая первая мысль мелькнула именно такая. – Зачем вы его тут поставили?
Строгий тон сделал свое. Привыкшая к командирским интонациям капризных богатых клиентов клиники, Екатерина Витольдовна тут же признала, что зря его тут поставила, и даже не задалась вопросом – а что же я, собственно говоря, делаю в подсобном помещении? И кто я такая?
Она подняла крышку и прихлопнула ею лежавший горкой в ведре мусор. Сверху пакета лежал цветной буклет, призывавший на английском языке покупать дома в Англии. На глянцевой обложке красовался домик в викторианском стиле.
Я хмыкнула, представив, что кто-то из обслуживающего и младшего медицинского персонала задумал купить себе домик в Британском королевстве. Скорее всего, кто-то из пациентов забыл его здесь, а потом уборщица выкинула. Хотя зачем пациентам ходить на кухню?
– Ой, Ленка! – уже удалившись на порядочное расстояние, услышала я. Это Екатерина Витольдовна кричала своей подруге. – А про бумажку-то эту я тоже забыла! Она ведь тоже оттуда!
– Откуда – оттуда? – резко повернувшись, спросила я.
– Из этой… из каптерки, – растерянно ответила уборщица, удивленно глядя на меня. – А что?
– Где вы это нашли?
– Да под столом. Тоже Васька приметил… Он вообще приметливый, Васька-то мой… Не то что этот…
Она вновь занялась своими делами, бормоча что-то себе под нос. А я побежала к машине.
* * *Сторожа убили, потому что он что-то видел. Но что он мог видеть? Да все, что угодно, ответила я сама себе, начиная от убийства Аникеева до похищения Юлии. Или, наоборот, чтобы сторож чего-то не видел?
Я узнала о расположении сторожевой каптерки – оказалось, что она имела два входа или выхода, это как посмотреть – стакан наполовину пуст или наполовину полон? В общем, это небольшое девятиметровое помещение являло собой конец длинного коридора на минус первом этаже, который пролегал под левым крылом клиники. Выход из каптерки на свет божий осуществлялся посредством лестницы, которая вела в сад. Далее шли довольно густые заросли уже отцветшей сирени, ряд роскошных голубых елей и несколько крупных берез сразу возле высокого кирпичного забора. Я прикинула: вполне можно вынести кого-то из каптерки. Скажем, девушку в бессознательном состоянии. Можно пронести ее под спасительным сводом листвы так, что никто и не заметит, затем с помощью подручных средств транспортировать ношу на ту сторону забора, и все. Никаких следов.
Неудивительно, что никто ничего не видел. Я не зря сомневалась, что ослабевшая после анафилактического шока Юлия просто физически не могла бы пройти незамеченной сквозь разношерстную толпу милиционеров, медперсонала и прочих людей, сколь бы заняты те ни были.
Рассчитав примерно место, где могли перебросить девушку через забор, опоясывающий территорию клиники, я внимательно, кустик за кустиком, листик за листиком осмотрела его. Ничего. Вся почва была изрыхлена чьими-то грубыми подошвами, так что если тут что-то и было, то теперь исчезло.
Несолоно хлебавши я поехала на встречу с Вадимом. Те крупицы информации, что я собрала, были столь ничтожны, что на них даже толком не построишь мало-мальски приличной версии.
Двое неизвестных. Заколка. Убитый сторож. Убитый доктор. Пропавшая девушка. Как же все это связано? Кто за всем этим стоит?
Да еще и деньги замешаны! Для многих четыреста тысяч евро – астрономическая сумма, за которую они сделают что угодно. В душе зрело ощущение: если я и найду девушку, то она не может быть живой. Ох, уж лучше об этом не думать!
По дороге я позвонила в офис и быстренько отчиталась Родиону о своих трудовых подвигах, однако ничего путного мне босс не сказал. Как-то растерянно он заметил, чтобы я действовала на свое усмотрение и положилась на свою интуицию, после чего отключился.
