Астрид Линдгрен - Бритт Мари изливает душу
И тогда папа заявил, что Дядюшка Брэсиг – богохульник, раз он говорит о защитной речи Сократа в такой связи. Вообще-то Сократ мёрз в своих двух простынях, и поскольку он немного страдает ревматизмом, то вскоре пошёл и переоделся в свой более тёплый обычный костюм.
Сванте счёл большим упущением то, что широкая общественность не увидит нас в маскарадных костюмах, и сказал Майкен:
– Заработаешь крону, если прошвырнёшься по Стургатан вместе со мной.
– Блестящее предложение, – ответила Майкен. – Но думается, не слишком ли это низкая цена за воспаление лёгких?!
– Ты трусиха, – презрительно возразил Сванте, – боишься встретить людей. Но ты, верно, знаешь, что в это время дня ни одной живой души на Стургатан не встретить.
Было около одиннадцати вечера, а в нашем городе спать ложатся рано.
Майкен продолжала отказываться, но Сванте упрямо стоял на своём. Он просил, он угрожал, он презирал… Он прибег даже к вымогательству:
– Если не пойдёшь со мной, я покажу всем на свете твою лучшую грибницу, где растёт целая колония лисичек.
Сам Сванте не любит лисички, но для Майкен это было смертельной угрозой, пронзившей её сердце. Разумеется, пройдёт немало месяцев, пока вырастут лисички, но одна лишь мысль о том, что кто-то узнает о великой грибнице, где растёт целая колония лисичек в орешнике на коровьем выгоне в Смедбакке, заставляла Майкен дрожать.
Не знаю, угроза ли подействовала на нашу сестру, а может, сама Майкен в глубине души была польщена этим предложением? Достаточно того, что она согласилась. Мистер Хайд, надев на голову цилиндр, взял её под руку, и они вышли в ночь. Об этом знали лишь Аннастина и я. Йеркер и Моника уже спали, а взрослых мы не позаботились посвятить в эту историю.
О том, что случилось после, я только слышала, но это был рассказ очевидца. Мистеру Хайду и прекрасной королеве Франции так и не удалось дойти до улицы Стургатан. Ведь чтобы попасть туда, нужно миновать нашу личную маленькую улочку, окаймлённую с обеих сторон виллами и садами. Не успела сладкая парочка пройти примерно сто метров, как вдруг дверь одной из вилл отворилась и оттуда вышел мужчина, двинувшийся быстрыми шагами на улицу. Воистину мерзопакостный мистер Хайд кинулся бежать и спрятался за живой изгородью, а Мария Антуанетта осталась на дороге одна, безуспешно высматривая, кто бы мог ей помочь. Она быстро повернулась, чтобы убежать, но, если ты не привыкла носить широкие колышущиеся юбки, это не так-то легко. Неосторожно шагнув, она подвернула ногу, и, если бы незнакомец не подхватил её в свои объятия (разве это не звучит как строки из романа?), она бы грохнулась на землю.
– О, каков шалопай! – стонала Майкен.
Сванте, лёжа за живой изгородью, всё слышал. Он очень хорошо понял, кто такой шалопай, но этого не понял незнакомец.
– Вы имеете в виду меня? – спросил он.
– Нет, конечно нет… извините… отпустите меня, – в замешательстве сказала Майкен.
Незнакомец сделал то, что она просила, но в результате она снова начала падать. Она не могла ступить на ногу. И согласно версии события в изложении Сванте, она кинулась на шею незнакомцу.
– Вечное вранье, – комментирует Майкен.
Не знаю, кому верить, но думаю, что правда, как обычно, лежит где-то посередине.
– Вы – сновидение или привидение? – спросил незнакомец.
– Я – несчастная сестра мальчишки, которого следует пристрелить, – стонала Майкен.
Вся эта история кончилась тем, что когда Мария Антуанетта вернулась в отчий дом, то через порог дома её перенёс незнакомец, который, сдав свою прелестную ношу домочадцам, учтиво представился обществу. С одной стороны, он, оказывается, носил фамилию Альмквист[86], с другой – был новым старшим лесничим в лесничестве. Ничто не могло быть естественнее, чем пригласить его принять участие в праздновании дня рождения. Остаток вечера Майкен пролежала на диване, а он всё время преданно сидел рядом.
Мистер Хайд также вернулся домой. Осторожности ради он проскользнул чёрным ходом, но прошло совсем немного времени, прежде чем он снова непринуждённо смешался с толпой домочадцев и гостей, абсолютно игнорируя гневные взгляды Майкен.
– Если зрение мне не изменяет, – заметил Сванте, – к нам прибыл его величество король Людовик XVI[87].
И на самом деле, мне кажется, Сванте был прав. Трезвая, рассудительная Майкен после празднования дня рождения стала совершенно не похожа на себя. Она ходит по дому чуть прихрамывая, но с таким мечтательным видом, что я опасаюсь худшего. Назавтра после дня рождения она получила гигантский букет тюльпанов от своего спасителя. Кроме того, он ежедневно звонит и осведомляется о состоянии её здоровья, потому что, как только она сможет хоть сколько-нибудь свободно ходить, он настоятельно желает с ней встретиться. Если тут не разыгрывается настоящий роман, то я абсолютно добровольно готова проглотить собственную шляпу.
Прежде чем день рождения подошёл к концу, случилось ещё одно происшествие, и, как обычно, виновником сенсации оказался Сванте. Химия – единственный предмет, которым по-настоящему увлекается этот мальчик. И вот, когда мы все вместе сидели рядышком в гостиной и в воздухе уже витало ощущение того, что гости вот-вот начнут расходиться, в дверях внезапно появился Сванте и громко воскликнул:
– Что такое день рождения без салюта?!
Через секунду грянул салют, и какой салют! Думаю, Сванте переоценил свои знания по химии и недооценил действие той небольшой бомбы, которую изготовил. Когда смолкли женские крики, а дым рассеялся, Сванте уже стоял в дверях среди кучи частично свалившейся с потолка штукатурки и удивлённо моргал. На правой руке у него была большая рана, а мистера Хайда сменил некто, гораздо более похожий на трубочиста Фредрикссона. Клык, разумеется, ещё торчал у него изо рта, но уже боязливо колыхался то туда, то сюда на ветру.
– Что будем делать? – спросил Сванте, когда после получасовой напряжённой работы мы наконец немного прибрались и перевязали его раны.
Но тут Майкен сказала:
– Дорогой Сванте, ты уже достаточно потрудился сегодня!
Мы были бы так благодарны тебе, если бы ты прекратил свою кипучую деятельность, пока дом ещё цел и пока ещё остались те, кто в состоянии ходить на собственных ногах.
После чего старший лесничий Альмквист, окинув долгим взглядом Майкен, сказал:
– Я не нахожу, что его кипучая деятельность принесла один лишь вред.
Да, вот это был день рождения так день рождения! А теперь я ненадолго прекращаю свою деятельность, да, я тоже.
Привет, привет!
Бритт Мари15 февраля
Дорогая Кайса!
Вчера у нас – и в школе для девочек, и в учебном заведении для мальчиков – было состязание по лыжам. Лыжня могла бы быть получше, но если как следует смазать лыжи, то бежать можно было вполне прилично. Да и чудесно хотя бы недолго прогуляться в лесу.
Я чувствовала себя очень красивой в брюках для слалома (подарок на Рождество), свежевыглаженных после купания в озере, и в красном свитере. Я не решалась даже застегнуть куртку, потому что никто не увидел бы тогда мой свитер, а ведь только им я могла похвастаться. Моя лыжная куртка с накрепко пришитым капюшоном – светло-голубая. Ты говоришь, что тебя это не интересует? Пожалуйста, я охотно поговорю о чём-нибудь другом.
У родителей Аннастины есть домик примерно в полумиле от города, где их семья проводит воскресенья: туда-то мы и отправились. Нас было несколько человек – Аннастина, и Марианн, и я, и Бертиль, и Оке, и ещё кое-кто, кого ты не знаешь. А в последнюю минуту явился, разумеется, Стиг Хеннингсон и увязался за нами. Я его не выношу, да и Бертилю он противен. Это последнее обстоятельство доставляет мне известное удовлетворение. Но на лыжах он, я имею в виду Стига, катается отменно. Вообще удивляться этому не приходится, ведь у него есть папа, который каждый год позволяет ему ездить в горы. Стиг использует любую возможность выказать свою великолепную технику. Мы бежали наискосок по пересечённой местности, окружавшей город, и, естественно, недостатка в холмах, крутых обрывах и оврагах, откуда Стиг мог скатываться, не было. Я видела, что Бертиль чуточку раздражён, вовсе не потому, что завидовал Стигу… разумеется, он не такой, а кроме того, он и сам неплохо бегает на лыжах. Но у кого угодно может разлиться желчь при виде самодовольной физиономии Стига, когда он делает какой-то особо элегантный слаломный вираж. Я безумно, от всего сердца желала, чтобы он хоть разок немного споткнулся. И говори после этого, что мысли не имеют силы! Я глубоко уверена в том, что моё страстное желание, разумеется в сочетании с коварным корнем дерева, стало причиной его падения. Потому что он упал. И не особенно элегантно. Он просто бухнулся и растянулся во всю длину. И не думаю, что нашёлся хоть кто-нибудь, кто не обрадовался бы в глубине души и сердца, когда Стиг с трудом поднялся и стал стряхивать с себя снег, произнося множество суровых слов в адрес корня. Зато я почувствовала настоящую нежность к этому корешку, который так удачно высунулся наружу.
![Астрид Линдгрен - Собрание сочинений в 6 т. Том 7. Черстин и я [ Брит Мари изливает душу. Черстин и я]](/uploads/posts/books/210187/210187.jpg)
