Галина Гордиенко - Хозяйка ночи
Анка в ужасе зажала рот рукой. Миша смотрел на нее настолько изумленно…
Потом медленно произнес:
– Дура. Ну, и дура же ты! Это сказала не Гулька. Поняла, не Гулька! А Ванька Кузнецов. Он вечно строит из себя знатока человеческих душ, психолог чертов…
– Н-не Гулька?
Анка попятилась. Глаза ее снова становились круглыми и голубыми-голубыми. И зловещая паутина таяла, наверное, ее вымывало слезами.
– Нет, не Гулька, – Миша крепко встряхнул глупую девчонку за плечи. – Ванька. А я ему не поверил. Хотя… хотелось!
– Х-хотелось?..
– Ну да, – Миша вдруг улыбнулся. – Ты мне всегда нравилась. Ты – забавная…
– Забавная?!
– Жаль, глуповата, как оказалось!
– Глуповата… – прошептала Анка и разрыдалась.
* * *Этот день был самым длинным в Мишиной жизни. Позже, вспоминая его, Миша будто складывал мозаику из цветных картинок-событий. И все равно со временем они бледнели, затирались, и все чаще казалось – он выдумал эту страшную историю от начала до конца. Вся она – цепь нелепых случайностей, обернувшихся внезапно страшной сказкой.
…Вот он рассказывает Анке о Гулькиных несчастьях. О подвернутой ноге, об аварии, чужой капельнице, поставленной ей по ошибке, реанимации… И говорит, что проклятие может снять лишь она, Анка. А вот как снять… это тоже только ее решение.
И тени за окном вдруг с воем наваливаются на оставшееся целым стекло, оно осыпается стеклянным дождем на лоджию. В Анкину комнату врывается ветер со снегом, настольная лампа еле светится, вокруг нее мечутся в дикой пляске страшные гости. Они разъяренно набрасываются на Мишу с Анкой, и это уже не просто тени. На лицах и руках ребят вдруг появляются кровоточащие царапины и ссадины, свита Хозяйки ночи уже почти материальна…
Миша бросается к выключателю. Свет люстры должен отогнать тени, даже у кошмарной сказки есть свои законы. И он кричит Анке:
– Скажи, ты снимешь проклятие?
– Я не знаю – как, – всхлипывает Анка.
– Тут главное, твое решение, – сквозь зубы поясняет Миша, уворачиваясь от странной твари, похожей на кошку – когтистой и зубастой, с крыльями летучей мыши. – Твое желание избавить Гульку от проклятия! Ты ведь жалеешь о том, что натворила?
– Да-а…
– Хочешь снять проклятие?
– Да…
И тут Миша рассмеялся, а Курбанова посмотрела на него, как на сумасшедшего. Она еще не понимала, что свободна. Зато Миша понимал.
Решение принято. Оно окончательное. Твердое. И уже не изменится. Поэтому-то с Анкиным еле слышным «да» исчезли мерзкие тени, не слышно больше их воя; стих ветер, комнату не заносило больше снегом, и тишина почти оглушала…
Анка изумленно рассматривала свою волшебную палочку. Ледяная корочка стремительно таяла. Мало того, в Анкиных руках ветка вдруг ожила: выбросила вначале почку, та на глазах потрясенных подростков набухла и обернулась крошечным листочком – нежно-зеленым и клейким. И Анка поняла, как снять проклятие. И Миша понял.
Они сняли его этим же вечером, почти ночью. Чтобы не искушать судьбу.
И очень просто сняли – плачущая Анка коснулась живой веточкой Гулиного плеча.
Миша не любил вспоминать, каких сил им стоило добраться до Бекмуратовой. И трудный разговор между девчонками в пустой палате реанимации.
Гулька не смогла простить предательства.
Вернее, простила.
Но не ближайшей подруге.
А однокласснице Анке Курбановой.
И Миша ее не осуждал.
