Владимир Гриньков - Исчезнувшие без следа
– И даже с Аникиным?
Удалов помолчал.
– Даже с Аникиным! – решил он. – Его комиссия сейчас у всех на виду, и те, кто заинтересован в том, чтобы похоронить дело Воронцова, весьма внимательно, наверное, приглядываются к ее деятельности. Могут подослать к ним своего человека или техническими средствами записывать и снимать информацию – мало ли способов! Зачем же мы будем их снабжать фактами и именами? Про Крамаренко только успели упомянуть – и вот тебе результат. Теперь будем тихо себя вести, Андрей.
Удалов вдруг осекся и подошел поближе к одной из фотографий. В эту минуту в комнату вошла вдова Крамаренко.
– Что это у него? – спросил Удалов и показал на снимок пальцем.
На фотографии супруги Крамаренко в купальных костюмах стояли по колено в воде и щурились от ослепительно яркого южного солнца.
Вдова всмотрелась и сказала со вздохом:
– Это у него шрам от раны.
– От раны? – обернулся Удалов. – Где он был ранен? На службе?
– Нет, это у него с самого детства. Он детдомовский, там ведь дети без присмотра. Как-то мальчишки затеяли игру в мушкетеров, и Сашу кто-то из ребят поранил железным прутом.
– Это он сам вам рассказал?
– Да.
– А что за детдом?
– В Твери. Тогда город еще Калинином назывался.
– Понятно, – сказал Удалов и вернулся к столу. – Кстати, Саша вам когда-нибудь показывал значок? Красивый такой, переливается…
– «Антитеррор»? – уточнила Крамаренко.
Удалов внимательно на нее взглянул:
– Вы видели его?
– Да, Саша показывал.
– А где он сейчас, этот значок?
Вдова задумалась.
– А его нет, – сказала она несколько растерянно после паузы. – Саша его всегда носил с собой, и в тот день… – Запнулась. Значит, в день убийства. – В тот день… когда Саша погиб… он тоже, наверное, был с ним. Мне его вещи вернули – деньги, часы, – но значка не было.
Похоже, она только сейчас вспомнила о значке.
– Может быть, все-таки где-то дома? – спросил Удалов.
– Нет. – Крамаренко печально качнула головой.
Они еще продолжали беседу, но Дружинин уже видел, что разговор стремительно катится к финалу. Удалов явно думал о чем-то своем и иногда даже отвечал невпопад. И в машине, когда они возвращались на базу, был задумчив и молчалив.
На город опускалась ночь. Остановились перед светофором, который залил капот их машины кроваво-красным светом.
– У него очень интересное ранение, – сказал задумчиво Удалов, и Дружинин понял, что речь идет о Крамаренко, о том самом снимке, где море и яркое солнце. – Очень характерное.
Он повернул голову и посмотрел на Дружинина.
– Огнестрельное. Я таких насмотрелся в своей жизни, уж ты мне поверь.
Светофор перемигнулся на зеленый. Удалов тронул машину с места.
– Ты съезди завтра в Тверь, Андрей. Поговори с детдомовскими воспитателями. Не верю я, что Крамаренко прутом проткнули. Что-то здесь не то.
Глава 19
У Дружинина с собой не было никаких документов, только голографический значок бойца «Антитеррора». Его он и показал заведующей детским домом. Показал и тут же спрятал в карман. Женщина вряд ли что-то успела там разобрать.
– Я не отниму у вас слишком много времени, – сказал Дружинин.
Заведующая с готовностью кивнула. Наверное, она так и не поняла, кто перед ней, и на всякий случай приготовилась к худшему. Дружинин решил пока ее не разубеждать.
– Вы давно здесь работаете? – осведомился он.
– Восемнадцать лет.
– И все восемнадцать – заведующей?
– Нет, конечно. Сначала воспитателем, затем завучем и только уж потом…
– Понятно, – сказал Дружинин.
Восемнадцать лет работы в этом детдоме – как раз то, что нужно. Наверняка она еще помнит Крамаренко.
– Беспокойная работа, да? – спросил Дружинин.
– Работа как работа. Если любишь детей – тогда и не в тягость. Они ведь становятся как свои, родные. У вас есть дети?
– Нет.
Заведующая посмотрела на него почти сочувственно, но в глазах читалась настороженность – что за гость такой странный, с какого боку к нему подойти и чего вообще можно от него ожидать.
– Меня интересует Саша Крамаренко, ваш воспитанник.
– Крамаренко? – нахмурилась, вспоминая, заведующая. – Нет у нас такого.
– Конечно, нет, – подтвердил Дружинин. – Он взрослый уже. А вырос в вашем детдоме.
– Возможно.
– Вы не помните такой фамилии?
– Если честно – нет. Когда он здесь воспитывался?
– Лет семь или восемь назад. Нет, скорее десять.
Десять – это уж точно. Десять лет назад Крамаренко был здесь.
– Не помню.
– А кто может помнить?
– Даже не знаю. А что, случилось что-то?
Теперь в ее глазах было явное беспокойство, она пыталась угадать, кем является сидящий перед ней человек.
– Он что-то натворил, да?
– Ничего особенного. Так кто бы мог его помнить?
– Надо точно установить, когда он проживал у нас, тогда найдем воспитателей, кого-нибудь из учителей.
– У вас здесь же и школа?
– Да. Контингент трудный, так что мы решили – пусть учатся здесь, в этих же стенах. Вы позволите, я распоряжусь?
– О чем?
– Чтобы подобрали данные по этому мальчику. Как его фамилия, вы говорите?
– Крамаренко Александр.
Заведующая вызвала завуча. Пока они разговаривали, Дружинин смотрел в окно. Завуч косила в его сторону настороженным взглядом – беспокойство заведующей передалось и ей.
– Это займет минут пять, не больше, – пообещала заведующая, когда завуч ушла. – Так в чем он провинился?
– Ни в чем, – пожал плечами Дружинин.
– Если человек ничем не отличился – им и не интересуются, – сказала мудрая заведующая и вздохнула. – Знаете, что бы с ними ни приключилось, почти всегда сами они виноваты меньше всего.
– Вот как?
– Конечно. Все они – либо сироты, либо покинуты родителями. Обделены едва ли не с рождения. Вот и случаются у них отклонения чаще, чем у их благополучных сверстников.
– Я сам детдомовский, – признался Дружинин.
– Правда? – искренне удивилась заведующая. – В каком детдоме воспитывались?
– В Перми.
– Вспоминается?
– Конечно.
Заведующая заметно повеселела. Теперь она уже не ждала неприятностей.
– У нас скоро обед, – сказала она. – Отобедаете с нами? Заодно посмотрите, чем мы потчуем воспитанников.
– Нет, спасибо. У меня очень мало времени.
Вошла завуч.
– Что там у вас, Лидия Андреевна? – спросила у нее заведующая.
– Не было у нас такого воспитанника.
– Не может быть! – вырвалось у Дружинина. – Ну, не десять лет назад. Может быть, двенадцать. Или восемь.
– Я просмотрела документы за десять лет, год за годом. Крамаренко нет. Да я и сама не помню воспитанника с такой фамилией, если честно.
– А вы давно здесь работаете?
– Четырнадцать лет.
– Так вспомните! – попросил Дружинин, глядя на женщину так, словно хотел ее загипнотизировать. – Крамаренко. Саша. Ваш воспитанник. Однажды, когда он играл в мушкетеров, ему металлическим прутом проткнули вот здесь, – Дружинин показал рукой на себе.
Завуч даже замахала руками:
– Что вы такое говорите! Ни разу у нас подобного не случалось! Чтоб кого-то проткнули прутом! Боже упаси!
– Ну как же, – проявил настойчивость Дружинин. – Ведь было такое, я даже видел фотографию. Вы должны это помнить.
И обернулся за поддержкой к заведующей. Та покачала головой:
– Нет, такое мы бы помнили. Это же настоящее ЧП. Если бы у нас такое случилось – был бы скандал. Наверное, все же он не наш воспитанник, этот Крамаренко.
Дружинин потянулся к телефону. Обе женщины следили за ним внимательно и настороженно.
– Федор Иванович? Это я, Дружинин. Надо проследить, чтобы его не кремировали!
– Кого, Андрей?
– Крамаренко! Он не воспитывался в детском доме в Твери! Здесь вообще не помнят такого человека! Значит, и рана в его груди действительно огнестрельная!
Глава 20
Удалов выглядел уставшим. Сидя в кресле, вытянул ноги и положил их на стул. Дружинин сидел рядом, теребя в руках свернутую трубкой газету.
– С его огнестрельной раной все ясно, Андрей. Он ее получил в «Антитерроре».
– Он же говорил…
– Он это жене своей говорил, Андрей. Чтоб без подробностей и чтоб это ей не показалось слишком страшно – потому и соврал про детдом. Кстати, – вспомнил Удалов, – с этим детдомом какая-то чепуха получается. Я просмотрел бумаги, которые остались после Крамаренко: получается, что он действительно из детдомовских.
– А там о нем даже упоминаний нет. Может, другой какой-то детдом, не тверской?
– В том-то и дело, что тверской. Нестыковочка. Ты понял?
– Пока нет.
– И я, – невесело засмеялся Удалов. – Получается так, что он вроде бы ниоткуда взялся. Вот чудеса.
Он вздохнул.
– Его действительно готовили к кремации. Хорошо еще, мы успели – снимочки сделали, отпечатки пальцев сняли.
– Зачем?
– На всякий случай. Кстати, медэксперты подтвердили, что рана у него в груди огнестрельная. И на щеке – тоже след от пули.
