Говард Лавкрафт - Шепот во мраке
Я узнал историю Черного камня, его предназначение – и порадовался, что он так и не попал ко мне. А тут еще выяснилось, что мои догадки относительно иероглифов на камне были верны! Однако Эйкли, похоже, свыкся с открывшимся ему дьявольским миром и рвался дальше – в самое сердце неизведанной, чудовищной пропасти. Что с ним случилось за время, истекшее после отправления его последнего письма? С кем он общался? С какими существами? Все ли они имели человеческий облик, как упомянутый им тот первый посланец? От напряжения у меня нестерпимо ломило виски, в голове проносились всевозможные безумные предположения, касающиеся странного стойкого запаха и зловещего ощущения вибрации, что не покидало меня в этой мрачной комнате.
Темнело. Вспомнив, какие события были связаны в письмах Эйкли с наступлением сумерек, я содрогнулся при мысли о безлунной ночи. Страшило и место, где я находился: этот дом, прилепившийся к гигантскому лесистому склону, что уводил к вершине Черной горы, мог напугать кого угодно. Испросив разрешения у Эйкли, я зажег маленькую керосиновую лампу и, привернув фитиль, поставил ее на книжную полку рядом с бюстом Мильтона; однако я тут же пожалел о содеянном, потому что в ее тусклом колеблющемся свете напряженное, неподвижное лицо и безвольно опущенные ладони хозяина усадьбы выглядели неестественно белыми, словно у покойника. Эйкли производил впечатление паралитика, хотя во время беседы он пару раз еле заметно кивал.
После всего услышанного я уже не мог представить себе, какие еще более заповедные тайны мой просветитель оставил на завтра; однако в конце концов выяснилось, что на повестке следующего дня стоит его экспедиция на Юггот и далее – а также мое возможное участие в ней . При словах о предстоящем мне космическом путешествии я вздрогнул от ужаса, чем, должно быть, немало позабавил Эйкли: заметив мой испуг, он насмешливо качнул головой. Но затем он очень спокойно поведал о том, каким образом человеческие существа могут совершить – и уже не раз совершали, – казалось бы, неосуществимый перелет через межпланетную бездну. Из его рассказа получалось, что через безвоздушное пространство переносятся не люди как таковые , а их мозг без соответствующей телесной структуры : этот способ транспортировки придумали пришельцы, искусно используя свои поистине чудесные возможности хирургии, биологии, химии и механики.
Оказалось, существует некий безвредный метод удаления человеческого мозга с сохранением в его отсутствие жизнедеятельности остального организма. Извлеченное серое вещество в сжатом виде погружают в жидкость, которая содержится в воздухонепроницаемом цилиндре; время от времени он пополняется свежей жидкостью; цилиндр же изготовлен из особого металла, добываемого на Югготе. С помощью специальных электродов, подведенных к цилиндру, его можно соединить со сложными приборами, которые воспроизводят три важнейшие функции общения: зрение, слух и речь. Для крылатых грибоподобных существ доставить заключенный в циллиндрическую упаковку мозг в полной сохранности на другие планеты – сущие пустяки. А там, где обитает их цивилизация, уже найдется множество подходящих приборов-воспроизводителей, которые можно подсоединить к мозгу; в результате после небольшого монтажа разум путешественника заживет почти полноценной жизнью и, при всей своей бестелесности, получит возможность видеть, слышать и говорить на всех этапах странствия по безднам пространственно-временного мироздания и за его пределами. Для пришельцев все это было так просто, как если бы мозг являлся граммофонной пластинкой, которую носят с собой и заводят, как только под рукой окажется подходящий для нее граммофон. В успехе экспедиции Эйкли не сомневался. Да и чего было бояться: ведь все предыдущие перелеты проходили удачно.
Тут впервые за все время его безжизненная ладонь зашевелилась, и негнущийся, словно палка, указательный палец поднялся, нацелившись на верхнюю полку в дальнем конце комнаты, где ровными рядами стояли десятка полтора цилиндров из неведомого мне металла. Высотой они были примерно фут и чуть поменьше в диаметре; на выпуклой передней поверхности каждого из цилиндров равнобедренным треугольником были расположены три гнезда-розетки. Один из цилиндров был подсоединен через две розетки к паре необычного вида механизмов, стоявших позади. Зачем они были нужны, мне стало ясно без слов – от одного их вида я затрясся как в лихорадке. В этот момент палец указал мне на другой, ближний угол комнаты, заставленный всякими хитроумными приборами с подведенными к ним штепсельными шнурами – некоторые из них были очень похожи на те два устройства, что я видел на полке, за цилиндрами.
– Смотрите, Уилмарт! Здесь четыре типа приборов, – раздался шепот, – и у каждого из них имеется по три функции – следовательно, всего двенадцать вариантов. В цилиндрах, что стоят наверху, представлены четыре вида существ: три человеческих, шестеро грибообразных – из тех, что не могут пересекать космическое пространство в своей физической оболочке, двое жителей Нептуна (боже, видели бы вы этих нептунианцев в их телесной оболочке!) и, наконец, четверо обитателей глубинных пещер одной любопытной темной звезды, находящейся за пределами нашей галактики. На главной перевалочной базе, которая находится внутри Круглой горы, время от времени появляются такие цилиндры и механизмы, но в гораздо большем количестве: в цилиндрах содержатся образцы мозга из различных областей вселенной. Они обладают органами чувств, совершенно для нас неведомыми, и в основном принадлежат исследователям из самых дальних уголков космоса; механизмы же специально предназначены для языкового и иного общения их мозга с окружающей средой и подключаются одновременно к цилиндрам и к органам чувств того или иного слушателя. Круглая гора, как и большинство подобных станций, созданных этими существами во множестве вселенных, является настоящим средоточием космополитизма! Разумеется, мне одолжили для экспериментов лишь наиболее распространенные типы.
А теперь возьмите вон те три механизма и поставьте их на стол. Сначала тот, высокий, с двумя линзами впереди; за ним – ящичек с вакуумными трубками и резонатором; и, наконец, ящик с металлическим диском наверху. А теперь достаньте цилиндр с этикеткой «Бэ-шестьдесят семь». Встаньте вон на то резное кресло, а то не дотянетесь. Что, тяжеловат? Ну, ничего, ничего! Главное, не ошибитесь номером. И, прошу вас, не касайтесь вон того новенького сверкающего цилиндра, подсоединенного к двум контрольным приборам, – он еще помечен моим именем. Поставьте «Бэ-шестьдесят семь» на стол рядом с механизмами – так. Проверьте, переведен ли дисковый переключатель на всех трех механизмах в крайнее левое положение.
А теперь воткните штепсельный шнур механизма с линзами в верхнюю розетку цилиндра – правильно! Механизм с трубкой подсоедините к нижней левой розетке, а дисковое устройство – к правой. Теперь переведите все дисковые переключатели механизмов в крайнее правое положение – сначала того, что с линзами, потом дискового, потом того, что с трубкой. Так, хорошо. Между прочим, перед нами экземпляр человеческого существа – такого же, как и мы с вами. А завтра я вас познакомлю и с некоторыми другими.
И по сей день не могу понять, почему я с такой рабской покорностью внимал этому шепоту и ни на минуту не усомнился в здравости ума Эйкли. После всего случившегося ранее мне следовало приготовиться к чему угодно; однако эта демонстрация механизмов до того напоминала обычное сумасбродство какого-нибудь помешанного на своей идее изобретателя или ученого, что меня начал грызть червь сомнения, чего не случалось даже во время предшествовавшего демонстрации рассказа. То, что крылось за словами немощного шептуна, не укладывалось в рамки человеческого понимания – но разве мало было примеров, когда гораздо менее абсурдные идеи отвергались только потому, что человек не находил им немедленного, вещественного, конкретного доказательства?
Я продолжал ломать голову над этим клубком вопросов, когда вдруг услышал скрежет и жужжание: это заработало трио механизмов, подключенных к цилиндру. Однако постепенно симфония из скрежета и жужжания становилась все тише, и наконец звуки умолкли совсем. Что же теперь будет? Услышу ли я человеческую речь? И если да, то где доказательство тому, что это не самое обыкновенное радиоустройство, только хитроумно сконструированное, а говорит кто-нибудь, пристально наблюдающий за происходящим откуда-нибудь из укромного уголка? Даже теперь я не могу поклясться в достоверности услышанного и увиденного мною в особняке Эйкли. Но кое-что там все-таки и вправду произошло.
Если говорить коротко и ясно, то последовало вот что: из механизма с трубками и резонатором послышалась речь, вполне связное содержание которой не оставляло сомнений в том, что говоривший действительно присутствовал в комнате и наблюдал за нами. Голос у него был громкий, бесстрастный, с металлическим оттенком, а каждый произнесенный звук имел, безусловно, механическое происхождение. Говоривший не мог придать своей речи ни выразительности, ни оттенков, а лишь как заведенный громогласно скрежетал, чеканя текст.
