Алексей Макеев - Я убью свое прошлое
Дороги здесь не чистили с начала зимы, направление к поселку указывала кривая колея. Вдали светились слабые огоньки – окна ближайшего к съезду с шоссе дома. Илья отдал водителю деньги и выскочил из кабины «бычка». Машина сорвалась с обочины и покатила дальше, красные габаритки пропали в свете фар встречной фуры. Илья зашагал по обледеневшему после оттепели краю рытвины, натянул шапку на самые глаза, поежился от ледяного порыва, ударившего в лицо. Оттепель закончилась, зима за несколько часов вернула все в исходное, добавив гололед к снегу, морозу и ветру. Холодало стремительно, ветер разогнал облачность, и среди обрывков туч показались крохотные огоньки звезд. Илья добрался до первого, углового дома, обогнул его и вышел на дорогу, ведущую к дому отца. Справа три дома, ему нужен четвертый, рядом с заброшенным участком, вернее, пустырем с остатками бани.
Не работал ни один фонарь, столбы бестолково высились по краям дороги, а на снег и лед падали отблески света из окон домов. Илья старательно обходил белесые пятна, стараясь держаться в тени. И ступать старался осторожно, но лед предательски похрустывал под подошвами ботинок, Илье казалось, что он топает, как слон, и его слышно за километр. Миновал один дом, второй, прошмыгнул вдоль забора и оказался на перекрестке. Разбитые колеи уходили в обе стороны, перепрыгнуть их ничего не стоило, но Илья не торопился. Отступил влево, провалился по щиколотку в снег и приподнял полу куртки, коснулся расстегнутой кобуры на поясе, черной холодной рукояти пистолета.
У темного, давно не обитаемого дома в глубокой тени забора стояла машина, темная «Нива», как издалека показалось Илье. Двигатель машины работал, но фары выключены, сколько людей в салоне – не разобрать. Но жизнь там есть, раз двигатель завели – печку включили, греются. Наверное, давно сидят и околеть успели основательно. «Туристы? Дачники?» – Илья рассматривал «Ниву» издалека. Ни то и ни другое – ждут кого-то, и легко сообразить, кого именно. Странно, почему же его у больницы тогда не встретили, ведь легко могли, например, на рельсах, следом за Натальей отправить… Илья двинулся вдоль забора, озираясь назад. «Нива» не двигалась с места, стоит она далеко, дом отца с угла виден, ворота и калитка тоже как на ладони. Ничего, мы пойдем другим путем, есть еще входы-выходы, не впервой.
На следующем перекрестке было пусто и тихо, под давно погасшим фонарем Илью никто не ждал. И колея здесь была мельче – дорога вела к лесу и заброшенной воинской части за ним, ездили тут редко. Он миновал задворки дома отцовой соседки – выжившей из ума старухи, потерявшей лет сорок назад в автокатастрофе мужа и обоих сыновей. Жила она тихо, с соседями не общалась, здоровалась сквозь зубы и норовила поскорее прошмыгнуть в свою берлогу. Сейчас в ее доме мертвенно-синим цветом светится одно-единственное окно – телевизор старушка смотрит, не иначе. А время уже позднее, двенадцатый час ночи. Но с отцом увидеться он должен сегодня, пока люди из «органов» не опередили.
Илья перепрыгнул через заснеженную канаву, сделал несколько шагов вдоль отцовского забора и остановился. На краю заброшенного участка, у поворота дороги, уводящей к лесу, стояла белая иномарка. В тишине отчетливо раздавался звук работающего двигателя, мелькнула красная искра и исчезла в снегу – кто-то выкинул из окна окурок. И снова все тихо, только урчит мотор – соглядатаи греются, готовясь коротать зимнюю ночь в холодном, провонявшем бензином салоне. И не выпить бедолагам для сугрева – служба не позволяет.
«Быстро они сообразили». Илья перебросил через забор рюкзак, подпрыгнул, ухватился за край забора, подтянулся и повис животом на ребре профнастила. Перевалился на ту сторону, свалился в кусты смородины и затаился в обнимку с рюкзаком. Перед носом шевелят голыми ветками кусты малины, жутковато-черные на фоне ярко освещенного окна, за ними простирается нетронутая целина заваленных снегом картофельных борозд, торчит деревянный каркас теплицы. В доме не спят, это радует – его вторжение никого не напугает. Есть шанс, что «наружка» позднего гостя не заметит – разговор займет минут двадцать, не больше.
Свет в окне погас, Илья, пригнувшись, ринулся вперед и тут же сдал обратно. Вылетело из темноты что-то огромное, светлое, как снежный ком, ударило в грудь, отшвырнуло к забору. В щеку ткнулась мокрая ледышка, раздалось довольное поскуливание.
– Привет, Хельма, привет, девочка моя, – Илья потрепал «азиатку» по мощному загривку, погладил по голове. Хельма не унималась, скулила все громче и прыгала, норовила поставить лапы Илье на грудь. – Тихо, тихо. – Хельма в свои год с небольшим весила килограммов шестьдесят, не каждый способен выдержать такой напор радости и счастья. Скулеж сменило негромкое тявканье, Илья зажал собаке пасть руками и прикрикнул шепотом: – Молчи, сука, кому говорю! Тихо!
Угроза не подействовала, соскучившаяся в темноте и одиночестве псина выражала свой восторг всеми доступными ей средствами и даже гавкнула пару раз. На окне дрогнули шторы, за ними мелькнуло чье-то лицо, стукнула входная дверь. На крыльцо вышла женщина, принялась звать оглохшую от радости Хельму.
«Тебя мне только не хватало». Илья метнулся обратно в малину, пробежал спиной к забору, вжался в угол и шагнул вбок. И оказался на спорной территории – отец и нелюдимая соседка уже несколько лет не могли определить, где проходит граница их владений. Посему до неприличия разросшуюся смородину никто не рубил, забор не поправлял, он держался на ветхих подпорках и норовил обвалиться. Отцова «жена» спустилась с крыльца и направилась к Хельме, в руках у женщины Илья заметил ошейник с заклепками. Понятное дело, сейчас «азиатку» посадят на привязь, псина обидится на весь белый свет и забьется в будку. Надо подождать минут десять, пока неповоротливая тетенька отловит в темноте «азиатку» и наденет на нее кандалы. Хельма ловко увернулась, отбежала к забору и толкнула его передними лапами. Деревянный щит основательно тряхнуло, на голову Илье свалился ворох снега.
– Уйди на фиг! – зашипел из-за забора Илья, но Хельма решила, что ее приглашают поиграть. Игра, по ее мнению, заключалась в устранении преграды, то есть забора, щит вздрогнул еще раз, Илья уперся в него обеими руками. Ели эта доска сейчас свалится – отца ждет скандал космического масштаба. Забор – все равно что контрольно-следовая полоса на госгранице, нарушитель, покусившийся на ее целостность, подлежит расстрелу на месте преступления.
– Уйди, скотина! – уже в голос рявкнул он, и Хельма неожиданно послушалась. Стало тихо, так, что слышался скрип снега под ногами отцовой «жены» – тетенька незаметно подбиралась к «азиатке», а та словно и слуха и чутья лишилась. Но не голоса, за щелястыми досками послышался тихий угрожающий рык, он окреп, перешел в злобное ворчание. Хельма разразилась жутким басовитым лаем и снова врезалась в забор. В лае пропал и голос женщины, и скрип снега, собака кидалась на хлипкую переборку и оглушительно лаяла. В доме отца зажглись все окна, Хельму звали уже на два голоса, отец не выбирал выражений, но обученная собака забыла, что такое подчиняться командам хозяина. Доски дрожали под напором откормленной мощной «азиатки», Илья держал их из последних сил.
На снег у его ног упало пятно света, он обернулся – позади слева крыльцо с покосившимся козырьком, за ним дверь, она медленно открывается, и на крыльцо выходит человек. И не дряхлая бабка-соседка, которую того и гляди ветром унесет, а высокий плотный мужик. Ничего себе, и как это ему удалось старушку уломать, в квартиранты напроситься? Чудеса, однако, она и соседям-то редко дверь открывала, а тут и в дом чужого впустила, и сама не показывается. Или он ее сразу того, чтоб под ногами не путалась… С них станется.
А квартирант уже пригнул голову, чтобы не врезаться в деревяшки над головой, и шагнул к ступеням. Илья шарахнулся к непролазным зарослям в углу бабкиного участка, вломился в них и пригнулся за бурьяном и кустами. Сквозь дыры в старухином заборе ударил дальний свет фар, «Нива» подъехала к воротам, едва не вынесла их «кенгурятником» на морде. Хельма продолжала бесноваться, Илья отступил еще дальше в заросли, врезался плечом в стену деревянного сарайчика. От строения разило так, что пришлось задержать дыхание, чтобы не закашляться. Хорошо, что сейчас холодно, и так от вони дыхание сперло, а что тут творится в теплое время года – лучше не вспоминать. «Аромат» доносило и до отцовского участка, батя морщился, кривился, но поделать с застрявшей в прошлом столетии соседкой ничего не мог – сортир стоял на ее исконной территории.
– Что там? – проблеяла из-за спины мужика живая и здоровая хозяйка дома. – Что случилось?
– Собака у соседей брешет, – ответил чуть насмешливо постоялец. – С чего бы?
Понятное дело с чего. Чужого почувствовала на охраняемой территории и все правильно сделала, ведет себя, как учили. Илья лег на живот и пополз обратно к бабкиному дому, залег в зарослях, выглянул из-за веток. Мужик бесцеремонно затолкал старуху в дом, захлопнул дверь и спрыгнул со ступенек на дорожку перед домом. Свет фар бил ему в спину, мужик топтался на снегу и неторопливо озирался по сторонам. Направился к дрожащему под натиском Хельмы забору, свистнул, чем еще больше разозлил «девочку». «Азиатку» поддержали псы с соседних участков, лай над поселком стоял знатный, в нем тонули голоса людей и звук работающих двигателей. По раздолбанной дороге за забором промчалась машина, Илья отполз назад, но успел заметить только промелькнувший белый бок приземистой иномарки и красные габаритные огни. Пополз обратно и замер на полдороге, уткнулся лбом в снег – бабкин «гость» шел прямиком к бурьяну. «Иди, иди сюда, – гипнотизировал мужика Илья, – мне с тобой поговорить надо. С теми двумя я погорячился, но выводы сделал. И следов никаких потом не останется, сортир рядом и промерз не до дна, по запаху чую…»
