Елена Усачева - Добро пожаловать в кошмар!
– Пропустил самое главное. – Таня пошла по бортику прочь от мальчишек. – «Я люблю тебя». Но ты этих слов не знаешь, поэтому никого здесь не найдешь. И Василевский может не строить из себя рыцаря печального образа. – Она прямо глянула на Андрюху. – Не нужен ты мне ни через два года, ни через три. И мне плевать, каким образом ты выполнишь свое обещание. Хоть вы тут все пропадите в этом городе призраков! Вон, на Бокштейне женись. Из вас хорошая пара выйдет. Умный и дурак.
– Эй! Я-то тут при чем? – опомнился Василевский. Но было поздно, девчонки ушли.
– По-моему, сейчас самое время читать стихи, – пробормотал Бокштейн. – Чтобы сойти за умного.
– Да пошел ты, – отмахнулся от него Андрюха и рысцой направился в арку церкви. Он бы тоже сейчас с удовольствием с кем-нибудь поругался. Душа просила хорошей встряски. Но разбегаться им пока было нельзя. Они уже один раз неосторожно сделали это.
Глава V
Проклятие Ярвевана
– Весенний день горяч и золот,
Весь город солнцем ослеплен!
Я снова – я; я снова молод!
Я снова весел и влюблен!
Словно сомневаясь, что читает именно Северянина, Андрюха посмотрел на обложку, на всякий случай пощупал корешок и опять открыл перед собой книгу.
– «Весенний день горяч и золот…» – пробормотал он, как заклинание. – Эй, Ломоносов, а что будет, если я на Таньке не женюсь?
Они вернулись в гостиницу. Без Эдика. Марина снова проявила поразительное равнодушие к числу экскурсантов. Таня с Леной всю дорогу делали вид, что Вадима с Андрюхой в машине не существует. И под конец Бокштейн сдался. Взял с девчонок слово, что они никуда не сунутся, и снова принялся за выстраивание умозрительных схем.
– Проживешь лишние двадцать лет, – буркнул Вадим. Разложив перед собой карту Старого города, он внимательно изучал ее, время от времени сверяясь с записями в блокноте и парой путеводителей по городу.
– Чего это только двадцать? – недовольно нахмурился Василевский.
– Потому что как в качестве твоей жены она тебе все печенки проест своими истериками.
В задумчивости Андрюха потянулся к книге, но вовремя опомнился и только сжал кулак, не позволяя себе касаться сборника. Не до стихов ему было.
– Так, Харьюрские ворота я нашел, – выпрямился наконец Бокштейн.
– Их же снесли, – лениво напомнил Андрюха. С того момента, как они поругались с девчонками, он заметно поскучнел. К шуткам душа больше не лежала.
– Зато осталась улица Харью! – со значением поднял палец вверх следопыт. – И у нас два направления – либо к черту на улицу Колесного Колодца, либо за Натками к этим самым воротам. Мне кажется, за Натками безопасней.
– Не стоит их освобождать. – Василевский удобней лег на кровати, наслаждаясь временным затишьем перед боем – наконец-то у него ничего не болело. – Девчонки объединятся и начнут против нас войну. Нам нужно подкрепление. Куда, кстати, наш Ромео делся? Где взрывотехник? Без иллюминации в наш век не прожить.
– О Глебе с Ингой я пока ничего не могу сказать. Легенд осталось много. Про Длинного Германа и Толстую Маргариту, про Вигалаского барона, которому духи помогали через озеро переправляться, про Старого Тоомаса. Нашу сладкую парочку могло занести куда угодно.
– Надо Эдику завтра морду начистить, чтобы дал подробное направление, – философски изрек Андрюха.
– У тебя еще не все ссадины зажили? – глянул на него Вадим. – Пришла пора новые зарабатывать?
– А вот интересно, – заторопился высказать пришедшую в голову мысль Василевский. – Почему все эти призраки так странно себя ведут? Мы же Эдика сразу раскусили, а ему хоть бы что. Уверен, завтра он снова заявится, когда мы в этот… кардиоцентр поедем.
– Кадриорг. – Бокштейн устало откинулся на спинку стула. – Парк называется Кадриорг. Там стоит дворец, который Петр Первый построил своей жене Екатерине.
– Молодец мужик, – как-то слишком уж печально отозвался Андрюха, словно успел представить себя на месте императора, и позавидовал созданному образу. – Обещал – построил. – И тут же вернулся к своей мысли. – Но даже этот утренний палач никак на классическое привидение не тянет. Где цепи? Где злобный взгляд? Где кровожадность и клыки? Он же ничего не сделал, чтобы Таньку у нас забрать. Просто сидел. И Эдик – бродит за нами тенью, как будто не из-за него все это началось. Ждет. Чего? Подсказывает. Сказал, где Наток искать, про подземный ход. Зачем ему все это?
– А ему что? – Бокштейн смотрел в высокое окно, как будто покатые крыши за стеклом могли дать ответы. – Ему дело доделать надо. Думаю, он ждет, когда кто-нибудь из нас сорвется и наобещает кучу всякого бреда. А на вокзале перед отъездом он выложит наши обещания, как квитанции к оплате.
– Может, его все-таки прибить?
– Как ты собираешься убивать призрака? Молитву над ним прочтешь? А потом Эдик делает все в рамках заданной программы. Помогать – помогает, но до определенных пределов. Им самим определенных.
Дверь в их комнату скрипнула, и Андрюха с Вадимом вздрогнули.
– Мальчики. – На пороге стояла Маргарита Викторовна. Она была бледна, говорила непривычно тихо и вообще больше походила на типичное привидение. Приблизительно такое, как хотелось Андрюхе, только без цепей, клыков и кровожадности. – Вы не знаете, куда девочки пошли?
Василевский вскочил, опрокинув стул.
– Ну, бабы! – выдохнул он, кидаясь к своей куртке. – Наобещают с три короба, а потом делают вид, что ничего не говорили!
– Давно их нет? – Бокштейн весь собрался, обратившись в слух.
– После обеда поднялись наверх, переоделись и сразу ушли. Я думала, к вам. Вы не слышите какой-то странный шум?
– Где шум? – Вадим подошел к окну. Комната у них была угловая, скошенная с одной стороны покатой крышей. Окно было прорезано в наклонном потолке, поэтому находилось высоко. Бокштейн застыл перед ним, задрав голову. Из окна на него в упор смотрела крыша соседнего дома.
– Не знаю, здесь не слышно, – неуверенно пробормотала учительница. – А в коридоре… – Она вопросительно глянула на Вадима. – Или, может, в моей комнате?
Наступила тишина. От волнения Василевский слышал только стук своего сердца. Бокштейн, словно ищейка, вытянул шею и внимательно, то ли прислушиваясь, то ли принюхиваясь, пересек комнату, выглянул в коридор, прошел вдоль длинной стены, постоял около каждой двери, ведущей в номера.
Комната Маргариты Викторовны, где вместе с ней расположились Таня с Леной, была в два раза больше обиталища мальчишек. Две кровати стояли вдоль правой стены, одна напротив двери. Маленький круглый столик с букетиком в крошечной вазочке. Два широких окна с частым пересечением рам. Занавески с оленями.
Андрюхе почему-то вспомнилось, что у них в номере вообще занавесок нет. И стол большой, сделанный из грубо отесанных досок.
– Гул, как будто гидростанция работает. Или водопад шумит. – Маргарита Викторовна беспомощно опустилась на кровать. – Вадим, объясни мне, что происходит?
Андрюха приготовился к тому, что математик сейчас все выложит и им таки придется бежать в полицию. Но Бокштейн ответил просто:
– Город такой. Особенный. Легенды, сказки. А гул действительно похож на гидростанцию. Может, воду сбрасывают? Скоро пройдет. – Вадим стоял около окна, равнодушно смотрел во двор.
Бокштейн говорил как взрослый умудренный опытом человек, а Маргарита Викторовна слушала его как маленькая девочка, широко распахнув глаза и приоткрыв рот от изумления.
Вадим отошел от окна.
– Ничего особенного там не шумит. Море близко, шторм, наверное, начинается. – Он посмотрел на Василевского. – Пошли.
– Куда?
– К черту!
– Вы вернетесь? – с тревогой спросила Маргарита Викторовна.
– С уверенностью могу сказать, что через четыре дня мы точно уедем отсюда.
– Сами справитесь?
Маргарита Викторовна хмурилась. Ей тяжело было принять, что стоящие перед ней мальчишки не такие уж и беспомощные цыплята, как она их себе представляла. Те, что еще недавно не понимали простых формул и не знали, с какой стороны подойти к решению задач, теперь были готовы к более сложным урокам. И даже не к урокам. К самой жизни. Что-то произошло, и ей пока никто ничего не скажет. Они действительно выросли, раз справляются без советчиков. Мальчишки… вечные мальчишки… Они смогут найти выход. И через четыре дня все вместе уедут домой.
Андрюха уже был в куртке, Вадиму пришлось за своей бежать, переобуваться в уличные ботинки.
Во дворе гостиницы гул был слышнее.
– Правда, чего это гудит? – Андрюха осторожно выглянул в арку. Ничего там особенного не происходило, чудо-машины, производящей столько шума, не обнаружилось.
– Я откуда знаю! – раздраженно буркнул Бокштейн. – Может, они раз в неделю реактивные двигатели проверяют?
Улицы, как всегда, были полны народа, магазинчики с сувенирами добродушно глядели вслед приезжим разрисованными лицами куколок и масок. Ратушная площадь бурлила движением, шумела разноголосой речью, уличные кафе разбрасывали свои щупальца, захватывая расслабленных отдыхающих. Ребята в молчании пересекли площадь и вышли к Колодцу. Сюда, как в запретную зону, никто не заглядывал. Все звуки остались там, на площади. Но зато стал лучше слышен гул, как будто источник его находился где-то поблизости.
