Александра Егорушкина - Настоящая принцесса и Наследство Колдуна
Тридцать первого декабря король и придворный волшебник оставались во дворце до последнего. Отчасти причиной было то, что они ожидали фриккен Бубендорф, а она задержалась и прибыла только теперь. Принцессу и королеву Таль они отправили в Петербург заранее – сопровождавшая Лизу и Бабушку фриккен Амалия клятвенно заверила, что перенесет всех из будуара королевы прямиком на Гатчинскую улицу. К величайшей своей досаде Инго не успел толком поговорить с Амалией и показать ей загадочное металлическое яблоко – не позволили дворцовые обязанности. Обычай предписывал королю вечером принародно проститься со Старым годом – выйти на Круглую площадь и зажечь костер, в который горожане кидали бумажки с перечнем обид и неприятностей уходящего года, а еще – мелкие монетки и сладости, чтобы тот не сердился. От этого костра потом зажигали факелы и торжественно расходились по домам, праздновать в кругу семьи.
Подождав, пока костер догорит, Инго с Филином отправились пешком. На улицах кипела суета. По традиции, в последний день надлежало не только проститься со Старым годом, не только развесить фонарики и гирлянды, приготовить подарки друг другу и под королевскую лиственницу (елок в Радинглене не росло), не только закончить всю уборку, намыть-начистить весь дом снаружи и изнутри, выколотить все ковры и починить все непочиненное, но и выбросить за порог ненужный хлам. Поэтому горожане старались вовсю, а идти по петляющим радингленским улицам приходилось с крайней осторожностью: из окон и дверей то и дело вылетали отслужившие свое вещи, а расторопные старьевщики, у которых этот день был самый урожайный в году, караулили наготове.
Радингленцы твердо знали, что в Первый день года, когда его величество и вся высочайшая фамилия будут махать с балкона, а потом объедут город праздничным кортежем, у них, местных жителей, все должно быть в идеальном порядке – от черепиц до погребов и от макушки до пят. Им даже в голову не приходило усомниться, что король будет встречать Новый год во дворце. Поэтому Инго и Филина никто не замечал.
Осторожно обходя кучи хлама, увертываясь от старьевщиков с тележками, ликующе грохотавшими по булыжнику, Инго и Филин только переглядывались, а побеседовать толком не могли – такой на радингленских улицах стоял шум и гам. Однако оба понимали, что отсрочить разговор до бесконечности не удастся. Бродячий Мостик король позвал, только когда они с Филином добрались до Нижнего города и, миновав Рыночную площадь, вышли по Сырной улице к Кольцевому рву.
А заговорили они лишь на заснеженных улицах Петроградской стороны. Здесь тоже сверкали и мигали гирлянды праздничных огней, и даже светофоры сейчас выглядели как елочные украшения. Вокруг все спешили, тащили яркие пакеты, сумки со снедью; кое-где уже постреливали петарды. Филин и Инго были, пожалуй, единственными, кто шел с пустыми руками и не торопясь. Да и выражение лица у обоих было, прямо скажем, непраздничное.
О главном оба молчали.
Никакого волшебного лекарства фриккен Бубендорф из Амберхавена не привезла.
Тамошние медики оказались бессильны перед болезнью Бабушки. Оставалось надеяться только на себя. На то, что удастся совершить чудо – и очень серьезное чудо, которое не по силам снадобьям радингленской аптекарши Мелиссы. Итак, в распоряжении Инго была словесная магия, Амалия разбиралась в пространственной, а Филин – во всем понемножку и еще в волшебной музыке. Правда, была еще Лиза…
– Филин, – хрипловатым после долгого молчания голосом начал Инго, – может быть, не стоит так загружать Лизавету уроками? Она устала, замучилась, жалуется… даже плакала.
– Ничего, работа отвлекает. – Филин ответил сразу, будто был готов к такому разговору. – Меня бы кто сейчас отвлек, я бы ему век был благодарен, – он махнул рукой. – Пусть уж Лизавета будет занята по уши, чем опять полезет в самое пекло. Хватит с нас того, как наши предприимчивые детки сначала зайцами проникли на корабль к Зильберу, а потом – самовольно отправились воевать Мутабора и вызволять заложников. Хорошо еще, что все кончилось благополучно.
Инго кивнул – возразить тут было нечего.
– Она обижается. Ей кажется, будто мы незаслуженно оттираем ее от дела, – пояснил он.
– Пусть обижается, раз не понимает, что ее берегут, – со вздохом отозвался Филин. – Ну какое ей найти дело? Сидеть при Таль – только разволнуются обе. Насчет лекарства голову ломать? Не дай Бог, с Черным замком разбираться?
– С замком я как-нибудь сам управлюсь, – сказал Инго. – Куда я денусь? Как-никак, наследство-то мое…
– Не ты управишься, а мы, – с нажимом сказал Филин. – Эх, как некстати сейчас этот замок, другим делом надо заниматься. Таль… – он не договорил и осекся. – Ну, раз Амалия наконец прибыла, вместе что-нибудь придумаем. Хорошо хоть про картину ты ей успел сказать. Она правильно посоветовала – спросить Смурова. Пусть специалист разбирается, а то мне во все это верится с трудом…
– Только про картину и успел, – Инго, по обыкновению, дернул плечом. – Мы ведь проговорили всего пять минут.
О том, что он не показал Амалии таинственное металлическое яблоко и не расспросил о непонятном происшествии, которое случилось с ним во время амберхавенского посвящения, король умолчал. Он был уверен, что яблоко – дело десятое и что выздоровление Бабушки, Черный замок и загадка картины важнее. Причем именно в таком порядке. Пока что у него самого насчет этого яблока были лишь смутные догадки и понапрасну обнадеживать Андрея Петровича, да и себя самого, не хотелось.
– Ладно, пойдем, Лизавета там, наверно, уже волнуется, да и замерз я. – Филин глянул на часы. – Ого! Бегом, не то опоздаем!
Глава 5, в которой Лиза пугается летающих тарелок, а драконы ссорятся не на шутку
Такого ужасного Нового года у Лизы в жизни не было еще ни разу. Даже в десять лет, когда она заболела ангиной и провалялась с компрессом на шее не только тридцать первое декабря с первым января, но и половину каникул. Сейчас Лизе хотелось только одного – чтобы эта несчастная новогодняя ночь поскорее кончилась. Ничего себе, праздничное настроение…
Украдкой покосившись на часы, Лиза вздохнула и завернулась в свитер, наброшенный поверх неудобного бального платья, которое второпях наколдовал для нее Инго. Еще рано, взрослые пока и не думают расходиться. Наверно, до утра просидят. Инго, правда, уже раза три шепотом предлагал ей пойти спать, но Лиза твердо знала, что хозяйке дома так поступать неприлично. Тем более, Бабушка извинилась и ушла к себе часа полтора назад – и была уже белая, как скатерть.
Вся комната была заставлена свечами, они мигали, оплывая, радужная елочная гирлянда тоже мигала, и от этого знакомые лица казались какими-то чужими, с какими-то лишними тенями и углами. Перед глазами у Лизы все плыло. Поджав под себя ноги, она сидела в кресле и, чтобы не задремать, вяло жевала мандарин и методично растравляла душевные раны, подсчитывая обиды последних суток. Обид накопилось порядочно.
Начать с того, что Лева так-таки и укатил в деревню с родителями. А Костя, уже после суеты вокруг картины, ни с того ни с сего позвонил, обещал придти – и не пришел. Но это выяснилось уже когда они добрались до дома, а добирались, во-первых, с приключениями, а во-вторых, порознь. Новый год решено было встречать на Гатчинской, а не в Радинглене, и вот Филин с Инго заявили, что прогуляются пешком, через Бродячий мостик. Секретные разговоры, сообразила Лиза. Амалия тоже, похоже, сообразила, но ничего на это не сказала, только губы почему-то сжала. А вскоре Лиза поняла, почему: Амалия вызвалась перебросить Лизу с Бабушкой домой, как она выразилась, «почти мгновенно». Но…
Сначала они с Амалией и Бабушкой очутились на Васильевском острове, потом Амалия сделала еще одну попытку, и они оказались в заснеженном запертом саду на набережной Фонтанки, где деревья были обмотаны призрачно-синими лампочками. Бабушка выразительно посмотрела на Амалию и задумчиво сказала в пространство:
– Интересно, далеко ли до метро?
Хотя прекрасно знала, что очень даже близко.
– Я сейчас все исправлю, – пообещала Амалия, но голос у нее был скорее раздраженный, чем извиняющийся. – Видите ли, я теоретик, а не практик.
Странно, мелькнуло в голове у Лизы, а прошлой осенью Амалия самым что ни на есть практическим образом распутала слепившиеся в одно целое Радинглен и Петербург. Правда, тогда она всеми руководила, но все равно фриккен что-то или путает, или нарочно темнит. И еще фриккен за это время успела здорово подучить русский – изъяснялась легко и совсем без акцента.
– Обычно я работаю в паре с другим магом. Глауксу должно бы это помнить, – оправдалась Амалия, не выдержав Бабушкиного взгляда.
– Да? – светски спросила Бабушка, в голубоватом свете фонарей казавшаяся особенно усталой. – Ах, конечно, вы же так давно знакомы. Но Филин забывчив. Особенно по части долгов.
