Владимир Железников - Чучело
«Ну что же вы, работнички, рты раскрыли? Налетайте! – Шмакова аккуратно подцепила одну стопочку. – Прикоплю еще и куплю голубую куртку. Я в нашем универмаге видела. Обалденная!»
За Шмаковой деньги схватил Валька… и тут же пересчитал.
«Не доверяешь?» – усмехнулась Шмакова.
«Деньги счет любят», – ответил Валька.
Потом стали брать другие… Одни хватали, другие брали небрежно, третьи пересчитывали. Лохматый взял две стопки и одну отнес Мироновой.
На столе остались Димкины деньги и мои.
«А вам что, деньги не нужны?» – спросила Шмакова.
«Они бессребреники!» – хихикнул Валька.
Димка стоял рядом со мной, и я чувствовала, как его бил озноб. Он рванулся к столу, схватил свои деньги и заорал:
«Жмоты несчастные!.. Подавитесь этими деньгами!.. – Он подскочил к Вальке: – На тебе!.. На!..» – и стал совать ему свои деньги.
Я обрадовалась, что он снова храбрый, и тоже закричала:
«И мои отдай!»
Метнулась за деньгами и сунула их Димке.
А он совал Вальке эти деньги, а они падали на пол и рассыпались, потому что Валька испуганно отступал от него, отталкивал его руки и твердил:
«Да отстань ты от меня, псих!..»
Васильев крикнул, что пусть все деньги вернут Димке и что правда можно поехать в Москву зимой.
«Правильно, ребята! – подхватил Димка. – Сваливай сюда деньги!» И он подобрал деньги с пола и сложил их обратно на учительский стол.
А я от него зарядилась храбростью, как электричеством. Меня прямо распирало от гордости за Димку: все-таки большинство ребят по-прежнему его уважали. Я подумала, что сейчас самое время рассказать про Маргариту. Он ей все выложил не от трусости, а оттого, что был за правду.
И я теперь тоже носилась по классу, подскакивала к ребятам и говорила: «Давайте деньги, давайте, возвращайте!» И кое-кто мне уже вернул, но я не успела даже положить их на учительский стол, потому что тут нас подкосила Железная Кнопка.
«Надоело, Сомов, – сказала она. – Ну что ты все болтаешь языком, болтаешь, а надо узнать главное».
«Вы слышали, ребята, что она сказала? – У Димки еще блестели глаза. – Я болтаю… Я предлагаю заработать побольше денег и поехать на зимние каникулы в Москву… А она называет это болтовней! – Он подошел к Мироновой: – Ну скажи нам тогда ты, дорогая Железная Кнопка, если я болтаю, то что же ты считаешь главным?» Он склонился к ней и приложил к уху ладонь: мол, плохо вас расслышал, повторите.
И я тоже повторяла, вслед за ним, каждое его движение и слово:
«Ну скажи нам тогда ты, дорогая Железная Кнопка, что же ты считаешь главным?» – и приложила ладонь к уху.
Но нам с Димкой наши остроумие и находчивость не помогли.
Мы не испугали Железную Кнопку. Она – не я. Она сама кого хочешь испугает. Она мне нравится, только она очень беспощадная.
«Ребята! – крикнула Железная Кнопка, не обращая на нас внимания. – Знаете, что главное? Я поняла. Кто-то донес Маргарите, что стерли ее надпись на доске. Так что выходит – нас предали».
Она умная, Железная Кнопка, догадалась. А я, когда услышала ее слова: «Нас предали», закачалась. Меня как обухом по голове стукнуло. Посмотрела на Димку, хотела ему крикнуть: «Ну чего же ты молчишь, потом поздно будет!» А у самой от страха язык окостенел. И Димка, вижу, сник. И блеск у него в глазах пропал, и храбрость куда-то улетучилась. Вот так Железная Кнопка! Взяла Димку на зубок и перекусила.
Ну, тут и началось. Все ребята стали кричать. Они вопили как сумасшедшие:
«Ну, мы его!..»
«Найдем предателя!»
«Среди нас окопался гад!»
«Тихо!.. – заорал Лохматый. – Выходит, кто-то из наших наклепал Маргарите?…»
«Выходит», – ответила Миронова.
«А кто?» – спросил Лохматый.
Стало тихо.
«Кто предал? Кто же предал?» – думали ребята, поглядывая друг на друга.
Это для них была тайна, и им во что бы то ни стало хотелось ее узнать. Теперь они были все заодно, и получалось, что все против нас.
Они смотрели в рот Железной Кнопке: что она скажет дальше?
Железная Кнопка подозрительно осматривала нас – искала предателя. Глаза у нее были въедливые-въедливые, медленно двигались по нашим лицам. Она еще не добралась до нас с Димкой, а я уже дрожала от страха, потому что Железная Кнопка прожигала насквозь. А когда она посмотрела на Димку, то сказала странным голосом, растягивая слова:
«Дим-ка-а-а… А ты воз-вра-щал-ся…»
На меня эта ее манера растягивать слова плохо действовала. Я сидела ни жива ни мертва.
Нашу парту окружили несколько человек во главе с Мироновой, и по классу пошел шорох, что конечно же Димка возвращался за копилкой.
«Точно! – Лохматый схватил Димку за грудки. – Ты возвращался? А ну признавайся!.. Нарвался ты на Маргариту?… И все ей выложил?»
«Он же у нас чистенький! – крикнул Валька. – У него совесть есть, мог и признаться».
«А ведь главное не совесть, а сила! – Лохматый занес над Димкой здоровенный кулак. – Я вот тебя как стукну в лоб, ноги отлетят!..»
«Ой, ой, – пропела Шмакова, – а он испугался. Ребята, а наш храбрый Димочка испугался. Вот номер!» – И затряслась от смеха.
А Димка и правда испугался. И я тоже испугалась. Он вырвался: да отстаньте, мол, с вашими глупостями, хотя это уже были не глупости.
«Ребята, Димка что-то утаивает! – закричал Валька. – Это же факт, утаивает! Смотрите, смотрите, у него глаза бегают! – Он захохотал. – Бегают! Ох, бегают!»
«Отвяжитесь!.. Надоели, придурки! – вдруг каким-то чужим голосом выкрикнул Димка. – Из-за вас в Москву не попали!.. „Даешь кино! Даешь кино!“ Вот вам ваше кино – боком вышло!»
Димка растолкал кольцо ребят и пошел к выходу. Я – за ним. А Железная Кнопка так ехидно-ехидно, небрежно-небрежно, с легкой улыбочкой бросила нам вслед:
«А я знаю… кто предатель!»
Мы с Димкой остановились как вкопанные – прямо приросли к месту. Куда нам теперь было бежать, если Железная Кнопка все знала?…
С разных сторон понеслось: кто предатель да кто?… Каждому охота была поскорее узнать его имя. Раззадорились – жаждали мести. А с другой стороны, они были правы. Разве кто-нибудь любит предателей?… Их никто не любит. Никто. Их все презирают.
Лохматый подскочил к Мироновой:
«Говори, кто он?!»
Ну, решила я, сейчас Железная Кнопка бабахнет про Димку!.. Ну, думаю, теперь мы пропали! Ну теперь они разорвут нас на мелкие кусочки…
Заметалась я, засуетилась, хотела спрятаться за Димку, посмотрела на него – и не узнала! Передо мной стоял какой-то зеленый лунатик – глаза у него из синих стали белыми.
Не веришь? – Ленка посмотрела на Николая Николаевича. – Думаешь, не бывает белых глаз?… Но они были белыми. Точно! И жалкая улыбочка ползала у него по губам, вроде моей. И у меня в ответ губы поползли к ушам – хорошенькая получилась парочка!
Тут меня как молнией ударило, прямо пронзило! Я догадалась, что Димку перевернуло так от страха. Говорят же: «На нем лица не было от страха». Так вот, на Димке и не было лица. Маргарите-то он все сказал, он перед нею был герой, а теперь испугался.
А я за него еще хотела спрятаться. Но когда поняла, что ему страшно, что он погибал на моих глазах, то я вдруг сразу перестала бояться. Почувствовала, что ничего не боюсь. Взяла его руку в свою и крепко сжала. Ну, чтобы он знал, что он в этом мире не один. И мне показалось, он понял это и вроде бы кивнул мне.
И тут я увидела, что у него глаза снова выкрасились в синий цвет. Я обрадовалась: решила, что это из-за меня, из-за того, что я взяла его за руку.
А тем временем все ждали, что будет дальше. Только Железная Кнопка не спешила открывать нам свою тайну, она важно и таинственно молчала.
«Ну, Миронова, не тяни!» – простонал Рыжий.
Дедушка, – сказала Ленка, – а знаешь, я бы никогда не тянула так время, как Железная Кнопка, если бы знала про кого-нибудь страшную тайну. А может, ее поэтому и прозвали «Железной»?
Это собственное открытие заставило Ленку замолчать: она о чем-то задумалась.
Николай Николаевич улыбнулся, чтобы как-то, хотя бы улыбкой, смягчить тревожное состояние Ленкиной души.
Но она не ответила на его улыбку, не приняла ее, она была там, вся в этой истории, которая так заставила ее страдать и которая до сих пор еще была не ясна ее дедушке.
– А ты?… – Ленка резко повернулась к нему всем корпусом. – Ты бы тянул время, если бы знал про кого-нибудь страшную тайну?
– Я бы не тянул, – строго ответил Николай Николаевич. – Никогда. Зачем зря мучить людей, зачем над ними издеваться и выворачивать и без того слабые их души наизнанку, если они даже виноваты. Можно презреть, наказать, помочь, но мучить нехорошо, стыдно, нельзя. Это ожесточает человека. Надо быть милосердным.
– Милосердным? – спросила Ленка. Она задумалась над значением этого слова.
– Знаешь, что такое «милосердный»? – продолжал Николай Николаевич. – Это человек, у которого «милое» сердце. Доброе, значит.
