Доктор Нонна - Шлемазл
– Какие ровные дороги! Как стекло, ни одной, того, чертовой ямки, – восхищался Эдик. – А какие развязки! Какие туннели и мосты! Вот бы в Москве были такие!
Джип остановился на стоянке посреди лужайки у дома из красного кирпича в готическом стиле.
Прямо на пороге Эдик, оглядев трехэтажный современный особняк, выразил свое восхищение всего одним словом:
– Зведец, Димка!
– Устраивайся, осматривайся, – засмеялся друг. – А я пока что-нибудь сварганю поесть.
Эдик еще стоял перед домом Димки, а тот уже открыл холодильник на кухне и начал выставлять на стол коробки и коробочки с закусками, потом достал бутылку водки.
Войдя на кухню, Эдик втянул воздух.
– А я, Димка, жрать хочу.
– У меня выбор большой, мама, как ты знаешь, с детства разбаловала хорошей едой. Когда твои девочки приедут, шлемазл?
Эдик захохотал, достал из кармана пиджака портмоне, из него – фотографии.
– Смотри, какие они у меня красавицы. Приедут через два месяца. Я должен разобраться с работой и с домом. Ты, того, Димка, наливай.
После третьей рюмки Эдик спросил у друга:
– Ты встречался с отцом?
– Да. – Димка закинул в рот маленький кусок жареной рыбки из пакета с китайским фаст-фудом. – Он развелся с твоей мамой через полгода после того, как они приехали в Америку. Твоя мать нашла богатого покровителя, а мой папа живет с какой-то эмигранткой, тоже из России. Что удивительно, воспитывает ее сына. Работает не врачом, а таксистом, не хватило характера добиться лицензии на врачебную практику. Мы встретились пару раз, но говорить было как-то не о чем. Я перестал ему звонить, а сам он этого никогда не делал. Вот и все. А ты хочешь найти маму?
– Нет! – отрезал Эдик.
Больше на эту тему они не разговаривали.
Эдик задержался у Димки только на один день, торопили дела на работе.
В клинике Эдуард прижился сразу. Он привык к одиночеству и в отличие от многих эмигрантов из России не лез в друзья, не расспрашивал о личной жизни и доходах. Он сразу включился в работу, вовремя приходил в лабораторию или в больничный стационар, разговаривал с сотрудниками исключительно по делу, часто оставался еще на два-три часа после работы, делал дополнительные серии опытов.
Через две недели случился первый корпоративчик по поводу дня рождения такого же интерна, как Эдик. На столе не было «моря разливанного» алкоголя и «крутых холмов» закуски – на каждого по две банки пива и толстому квадратному сэндвичу и единственный кексик со свечкой – для именинника.
На вечеринке Эдик продемонстрировал сослуживцам семейную фотографию. Коллеги с интересом ее рассмотрели, показали ему фото своих семей. С этого момента Эдик стал в коллективе своим.
Димка заходил в гости по пятницам и средам, а после трех недель со дня приезда друга решил, что тот адаптировался, и явился в гости не один, а с Илзе.
На Эдика девушка друга произвела впечатление «трески свежей, замороженной». Но она смеялась шуткам Димки, внимательно выслушивала рассказы Эда о его работе и точно знала, что будет с ней и Димкой в ближайшие десять лет. А еще она умела готовить цепеллины!
Вскоре Димка улетел со своей невестой в Израиль, знакомить с мамой, отчимом, братьями и сестрой. Позвонил оттуда и сообщил Эдику, что задержится.
– Мама смирилась, что Илзе не станет иудейкой. Но свадьба у нас будет тут, в Хайфе.
Глава 16
И вот наконец этот долгожданный день настал.
Бэлла появилась в аэропорту бледная и великолепная. Эдит, сидя у нее на руках, терла пухлой ручкой глаза. Эдик подхватил дочь на руки и поцеловал жену.
– Едем, Белка моя любимая, едем в наш дом.
Испугавшись, Эдит заголосила на все здание, и оба родителя бросились ее целовать, чтобы успокоить.
До дома долетели по ночной дороге за час.
Эдик с гордостью показал особняк.
– Это наше с тобой первое жилище в Америке. Нравится?
Бэлла уложила дочку спать и принялась бродить по огромному дому. Ей казалось, что все это происходит во сне. Может быть, из-за резкой перемены климата и разницы часовых поясов?
Здесь не было антиквариата, тяжелых комодов и зеркал в бронзовых рамах. Но было главное – качественная обстановка и немыслимый, по московским меркам, простор.
Сон Бэллы в новом доме был сладким и долгим.
Утром пришел серьезный мужчина сорока с небольшим лет.
– Сергей, – представился он супругам. – Меня ваш знакомый, Дмитрий, прислал. Буду у вас управляющим. За электричеством буду смотреть, за водой. Беседку дострою, вместо сторожа присмотрю. И вообще, по хозяйству.
Жизнь с любимыми женщинами – женой и дочкой, новая, непривычная, но прекрасная – текла с какой-то невероятной скоростью. Напряженная исследовательская работа в клинике в течение дня сменялась вечерним покоем домашнего очага, а позже страстными ночами в спальне.
В выходные, а у Эдика он был единственным – суббота – семья, как принято в Америке, жарила барбекю на заднем дворе дома. Иногда они ездили в Диснейленд, часто ходили в гости к Дмитрию и Илзе. Илзе передвигалась по своему «имению» гордая, потирала растущий живот – они с Димой ожидали мальчика.
Через полгода у них родился сын Джоник.
Бэлла не любила утро в рабочие дни. Эдик уезжал в госпиталь, а Эдит отвозили в детский садик. Убирала дом безмолвная китаянка. Еду привозили всегда готовую, оставалось только разогреть. Дома ели вообще редко, в основном обедали и ужинали в ресторанах.
Когда родители уходили из дома, с малышкой оставалась няня, пятидесятилетняя украинка Ксения Богдановна. Эдик нашел ее в клинике, где она работала нянечкой, хотя по образованию была преподавательницей английского языка. На английском она говорила так же, как и на русском, с чудовищным украинским акцентом. Кроме ее учеников в селе под Вильно, ее никто не понимал.
Не имея собственных детей и соскучившись по оставшимся на Украине родным, которых не видела два года, Ксения очень привязалась к маленькой капризной Эдит. Часто прижимала ее к своей большой груди и шептала: «Доню моя коханая».
Второй ее привязанностью оказался суровый Сергей. Он демонстративно не обращал внимания на Ксению, но ее это не смущало. В Америке душевных отношений между соседями нет, а уж эмигранту тем более общаться не с кем. И куда Сергей денется с подводной лодки? Только в ее постель.
Дома в пригороде Нью-Йорка, как и во всей двухэтажной Америке, украшены цветами всех климатических зон земли. По стенам вьются плющи и лианы, с крыш беседок свисает виноград, во дворе растут вишни, мальвы и акации, и лужайки перед домами засажены кустами роз и заставлены пузатыми керамическими горшками с немыслимым в России разнообразием цветов. Кашпо висят под крышами террас, стоят на ступеньках лестниц и даже в гаражах.
Цветоводство увлекло Бэллу на ближайшие два года. От услуг садовника она отказалась и с цветами справлялась сама. Ей часто помогали Эдит, Ксения и Сергей.
Следующим увлечением стало украшательство дома – дизайном это назвать было трудно. Она скупала вазочки, подушечки, шкатулки и другие мелочи десятками.
В специализированном журнале Бэлла нашла адрес антикварного магазина, в котором продавались картины в уникальных позолоченных рамах, старинные напольные и каминные часы, гобелены и многое другое. Бэлла, вспомнив Москву и привычный быт, самозабвенно увлеклась антиквариатом, и вскоре их трехэтажное «гнездышко» стало напоминать магазин.
Теперь утро начиналось с того, что Эдик, просыпаясь, безостановочно чихал. Бэлла, чтобы унять аллергию мужа, попросила приходящую домработницу ежедневно стирать пыль со всех старинных изделий. Рамы, картины и подушки Бэлла почистила сама, гобелены отнесла в химчистку.
Бэлла все чаще стала звонить в Москву, Марку. Он радовался звонкам матери, но о работе говорить не любил.
– Да чего ты, май мазер? Работа аккуратная, привычная. Отдыхаю только дома, на коллекцию любуюсь, медитирую.
– Какую коллекцию? – недоумевала Бэлла. – Ты никогда даже марки не собирал.
– Я тебе, мам, как-нибудь потом расскажу… и покажу.
Бизнес у друзей рос и развивался. В дополнение к патронажу они начали новую ветвь – стали выпускать иммуномодуляторы для беременных и кормящих женщин. Этот рынок был неисчерпаемым.
Димка слетал в Китай, познакомился там со столетним фармацевтом Мао Теном и купил у него формулу травяного сбора, укрепляющего организм женщины во время беременности.
Мао Тен стал миллионером от фармацевтики безо всякой рекламы. Его популярность распространилась, как говорят в России, «сарафанным радио». Жена Мао Тена родила пятого ребенка в шестьдесят лет, племянница, лечившаяся от бесплодия в Швейцарии и Италии, забеременела в родном Китае после диеты дяди и травяных настоев.
Настои для повышения рождаемости в Китае не так востребованы, как в странах Европы и в Америке. Именно экспорт сделал Мао Тена богатым человеком, хотя он, как истинный философ, стремился к достатку, но не к богатству.
