Доктор Нонна - Любовь – работа без выходных
– Ты хороший мальчик, Давид. Я думаю, раз она тебе нравится, это хорошая девушка. Но узнать нужно. Как ее зовут? Где она живет?
– Там же, где моя мама, только квартира выше. А зовут – Олеся. Я один раз с ней поздоровался и спросил. А она спросила, почему я так одеваюсь.
Ребе вздохнул:
– Ну хорошо, мой мальчик. Дай мне телефон и подожди.
Сделав несколько звонков, ребе долго молчал, потом очень ласково сказал:
– Ничего, Давид, все будет хорошо. Поговори с ней, погляди на ее родителей, там посмотрим.
Окрыленный напутствием, Давид не чуял под собой ног. Ему повезло – Олеся как раз спускалась по лестнице.
– Олеся, здравствуй. Я… – Он растерялся, не зная, как начать разговор, и бросился, как с головой в воду: – Кто твои родители?
– Как это – кто? А, вон ты о чем? Мама еврейка, папа украинец.
– Мама – еврейка? – обрадовался Давид. – Значит, ты тоже еврейка?
– Ну да. Дедушка, мамин папа, и в синагогу ходил все время, он очень не хотел, чтобы мама за папу замуж выходила. Но дедушка с бабушкой уже умерли. А зачем тебе это?
– Потому что… потому что я, когда тебя увидел, сразу понял – мы с тобой одно. Понимаешь? А если бы ты, если бы твоя мама… тогда все очень трудно. Так нельзя, понимаешь?
– Что – нельзя? – удивилась девушка. – Погоди, ты что, жениться на мне собрался?
– Конечно! Я сразу понял! Тут невозможно ошибиться. Если бы мы были не одно, я бы ничего и не почувствовал.
– Давид! Тебя ведь Давид зовут, я не перепутала? Давид… – Олеся не знала, смеяться или плакать, глядя на восторженного юношу. – Погоди. Это ведь Израиль. Я через три дня в армию ухожу. Понимаешь?
– В армию? Да, я понимаю. Но… нет… ничего, я подожду.
– Да, давай подождем, хорошо? – Она говорила очень бережно: Давид был такой искренний, такой трогательный, что обидеть его казалось так же невозможно, как обидеть ребенка. – И давай пока не будем ничего объявлять, ладно? Ты ведь понимаешь?
– Да. Но как же? Мне нужно с твоими родителями… Но если ты говоришь… Хорошо. Но ты ведь будешь домой приходить? Мы сможем встречаться.
Олеся только вздохнула.
Через год он встретил ее на той же лестнице в сопровождении высокого молодого человека в такой же, как у Олеси, форме.
– Олеся, кто это?
– Прости, Давид. Это мой жених. Мы с тобой с разных планет. У нас все равно ничего бы не вышло.
– Но как же?..
Услышав голоса, на площадку выглянула Галя. Давид только взглянул на нее, на Олесю, на ее спутника – и сбежал вниз по лестнице, как будто что-то толкало его в спину.
– Ребе, что мне теперь делать?
– Не плачь, мальчик. Все будет хорошо. Есть другие девушки. И хорошие девушки.
Сухая невзрачная Двора, которую тщательно подобрал ребе, смотрела на Давида, как на дар небес. И Гале думалось, что это главное, а внешность не так уж и важна. Но за то время, пока готовили свадьбу, девушка изменилась так, что ее трудно было узнать. Худая угловатая фигура стала неожиданно грациозной, а сияющие любовью глаза превратили «серую мышку» в настоящую красавицу.
Единственное, что огорчало Галю, – Дима теперь совсем перестал их навещать.
– Ну вот, Валерочка, остались мы с тобой одни. Да и ты, наверное, вот-вот женишься.
Куба, любовь моя!
Десять лет, думала Галя, надо же – уже десять лет здесь. Десять лет, заполненные какими-то случайными, лишь чтобы прокормить себя и Валерика, работами: сиделка, няня, рабочая на конвейере. Саша недавно написал, что их с Ингой сын пошел в третий класс. Володя… Володя теперь не только не звонит, но даже не пишет. Воспоминания перепутывались, отодвигались, бледнели. Как она старалась заново сблизиться с Димой! Строго соблюдала законы кашрута, завела все отдельное для мясной и молочной пищи, носила платки и длинные юбки. Но он даже не приезжает теперь, не до этого – Двора рожает каждый год. А Галя даже внуков видит редко. Папа стал чаще болеть, приходится его с мамой навещать каждый день. Лекарства, продукты, убраться, приготовить…
Да и Валерик отдалился. Кадровый офицер… ох, только бы ничего…
Телефонный звонок заставил вздрогнуть.
– Галина? Валера в госпитале, приезжайте.
Это до озноба напомнило девяносто первый год: такой же звонок, госпиталь… Господи!
В госпитале Галю успокоили: ранение тяжелое, но опасности для жизни нет, Валеру уже перевели из реанимации в обычную палату. Ей даже позволили на него взглянуть, но предупредили: лечение затянется надолго, потребуется еще несколько операций, чтобы Валера не остался инвалидом.
На стене приемного покоя в красивой рамке висел список спонсоров – попечителей госпиталя. Третья фамилия бросилась в глаза. Это же Арон, сын Серафимы Ильиничны! А она за десять лет даже ни разу не позвонила – все стеснялась.
Дома она перерыла шкатулку с документами и разыскала ту самую визитку. Наверное, за десять лет все телефонные номера сто раз изменились, подумала Галя, неуверенно набирая номер.
– Здравствуйте.
Удивительно, но Арон узнал ее сразу:
– Галя? У вас что-то случилось? Я могу помочь? Говорите адрес.
Он приехал через полчаса.
– Ну здравствуйте, Галя! Израиль пошел вам на пользу – вы даже помолодели за эти десять лет.
– У меня… Валера… сын… – робко начала Галя.
– Да-да, я так и понял и сразу позвонил в госпиталь. Не волнуйтесь, у него будет все самое лучшее – любые специалисты и все, что нужно. Но это надолго. Вам нельзя здесь оставаться, это ужасно, – он обвел глазами обшарпанные стены и разномастную мебель. – Не обижайтесь, – он улыбнулся и как будто сбросил двадцать лет. – Это ведь съемная квартира, да? Поэтому я и не смог вас разыскать. Израиль не такой маленький, как кажется.
– Вы… вы искали меня? Что с Серафимой Ильиничной?
– Мама умерла три года назад. Не огорчайтесь, вы молодец, что ее привезли: ей было хорошо здесь, и ноги болеть перестали. Она даже танцевала. А однажды просто не проснулась утром. Вот, это она для вас оставила. – Арон протянул ей старую фотографию, ту самую, с юной балериной в арабеске. Теперь на обороте появилась надпись «Галочка! Спасибо тебе за все, будь счастлива». – Она очень хорошо вас вспоминала. И я не могу вас здесь оставить. Собирайтесь, я подожду. Возьмите только самое необходимое, все, что понадобится, у вас будет.
Гале показалось, что она попала в сказку. Арон не только сделал все возможное и невозможное для Валерика – вскоре о ранении напоминала только легкая хромота. Но Арон, казалось, поставил себе целью исполнять любые, даже невысказанные Галины желания. Поначалу она стеснялась такой ошеломляющей заботы, но Арон только повторял:
– Бриллиант требует достойной оправы, Галочка! И не говори мне про свои сорок пять, ты моложе завтрашнего рассвета. Ты самая прекрасная, самая добрая, самая лучшая женщина на Земле. Сколько бы я ни положил к твоим ногам, этого недостаточно.
Через полгода они сыграли скромную свадьбу.
– Куда хочет отправиться моя королева?
– Я не знаю, Арон… – растерялась Галя.
– Тогда пусть выбирает судьба, – он расстелил на столе карту мира. – Закрой глаза и ткни пальчиком.
– Куба? Прекрасно. Варадеро считается одним из лучших курортов Западного полушария, там самые чистые пляжи и сказочная природа.
Галя почувствовала, как при слове «Куба» дрогнуло сердце, засомневалась… Но едва самолет коснулся земли, болезненные воспоминания отдалились, потускнели, почти исчезли. Куба оказалась непрерывным праздником: ярким, буйным, ошеломляющим. Дни казались очень длинными, и завершающим аккордом становился ужин.
– С национальной кухней надо знакомиться на ее родине, – говорил Арон, тщательно выбирая ресторан – каждый вечер новый и обязательно с живой музыкой.
Это трио ничем не отличалось от других музыкантов. Старший, очень смуглый и почти седой, сильно хромал, женщина и второй мужчина, помоложе, бережно поддерживали его под руки. Впрочем, Галя их почти не видела: оберегая ее стеснительность, Арон всегда выбирал столик где-нибудь в глубине зала, подальше от эстрады. Посетители ресторана аплодировали, подпевали, а под хабанеру некоторые даже вышли на танцевальный круг. Песни сменяли одна другую, как вдруг…
– Ле-нин-град, Ле-нин-град, я еще не хочу умирать…
Галя вздрогнула. Не может быть!
– Что с тобой, Галочка?
– Подожди, Арон. Я не знаю, мне нужно…
Она подошла к музыкантам, дождалась окончания песни.
– Хосе?
– Га-ля?
Они смотрели друг на друга и молчали. Галя почти пожалела о своем порыве – зачем она подошла? И вдруг Хосе заговорил. Бурно, горячо, почти со слезами:
– Га-ля. Га-ля. Ла-пуш-ка моя. Я так виноват перед тобой. Я должен был вернуться!
– Ничего, Хосе, – она нежно, как ребенка, погладила его по почти совсем седой голове. – Ничего. Не вини себя. Все прошло.
Галя почувствовала за спиной какое-то движение и, стремительно обернувшись, увидела, как Арон медленно оседает на пол…
