Эдуард Веркин - Планета чудовищ
Я попытался распрямиться и понял, что не могу, материал, обхватывающий меня, был крепкий, какой-то словно резиновый, каучуковый – вязкий. Кроме того, мне показалось, что он был теплым, что ли… Последнее обстоятельство мне особенно не понравилось, и я принялся энергично вертеть и качать головой, поскольку обнаружил, что голова у меня немного свободна. Так, миллиметра на полтора.
Я стал эти полтора миллиметра развивать, упорно стараясь растянуть их хотя бы до двух, а там, может быть, и до трех. И когда почувствовал, что достиг некоторого успеха – амплитуда покачиваний немного расширилась, – ни с того ни с сего окружающий меня плотный материал вдруг стянулся, и голова моя оказалась спеленутой еще больше. Я даже челюстью пошевелить теперь не мог. Попался.
Вдруг я услышал шорох. Что-то шуршало рядом, будто шелестели по полу маленькие ножки. То ли собака, то ли… Вот, совсем рядом со мной…
А потом кто-то неумело, будто давно не упражнялся в разговорах, произнес:
«Скажи «сы-ы-ы-р»…» – тоненьким детским голоском. И от этого голоска меня пробрало таким ужасом, какого я не ощущал никогда. Даже когда я первый раз увидел Грушу с косичками.
Я заорал и принялся биться, дергаться, пытаясь выбраться из плотного стягивающего плена. Но ничего не получалось. Получилось даже хуже – меня спеленало со всех сторон, пережало по поясу, сдавило и стало душить.
Что-то тяжелое и мягкое перекрывало дыхание, и кто-то далеко-далеко сбоку поскуливал: «Сы-ы-ыр, с-ы-ыр…»
Я задыхался. Уже почти задохнулся. Глаза стала заливать красная муть, но вдруг стягивание прекратилось. Остановилось просто. Я мог дышать одной восьмой частью своих спрессованных легких, но все-таки мог.
Все замерло. И писклявый «сы-ыр» тоже прекратился, и так продолжалось, наверное, минуты две. Потом знакомый голос спросил:
– Тут кто-нибудь есть?
Барков. Ушастик. Нашелся…
– Барков!!! – заорал я, но голос мой потонул в мягком и ватном.
Да и не орал я, наверное. Как я мог орать, если и дышать по-нормальному не мог?
Барков, конечно же, меня не услышал.
– Кто тут? – повторил он.
Неужели он не видит, что я тут? Что в комнате кто-то есть? Что я подыхаю тут?
Я принялся вопить и дергаться, хотя дергаться и не мог. Но дергался. Кончиками пальцев, бровями, ушами я дергался!
– Кто здесь? – снова спросил Барков.
– Я! Я здесь! Я!
Но Барков опять не услышал. Странное дело: я его прекрасно слышал, а он меня нет. Изнутри звук не проходил.
Барков зачем-то потопал по полу, даже вроде бы попрыгал – я почувствовал, как задрожала кровать. А потом я услышал шаги. Барков уходил. Он заглянул в детскую, ничего не увидел и теперь уходил!
Я завыл, захрипел… Бесполезно.
Барков удалился. И едва хлопнула дверь, как дрянь, окружавшая меня, пришла в движение, заволновалась, принялась как-то мелко суетиться, и только сейчас я вдруг понял, что, судя по всему, кровать живая.
И меня залила паника. Дикая, слепящая, дурная.
Говорят, что многие люди, которые падают с большой высоты, погибают не оттого, что расшибаются, а оттого, что в доли секунды происходит приступ паники. В кровь вгоняется такая доза адреналина, что сердце не выдерживает и просто взрывается!
Вот и у меня сейчас сердце прыгало, еле удерживаясь на каких-то там тонких ниточках. Мне не хотелось, чтобы все закончилось так тупо. Не хотелось мне окончить свои дни так.
Снова шаги… Барков вернулся!
– Спать-то как хочется… – пробормотал Барков. – Всю жизнь не спал…
Я попробовал предупреждающе пискнуть. Куда там! Я вдруг почувствовал, что плотность, окружавшая меня, окаменела, словно меня залили с макушкой бетоном, и он медленно застывал-застывал… и почти уже совсем застыл.
Надо было закричать. Сделать что-то. Если Барков сейчас сядет на эту кровать, то все – больше он уже не встанет.
– Дрема… – зевнул Барков. – Сон. Да здравствует сон…
Что-то стукнуло. Там, вовне.
Я почувствовал, как дрожит то, что вокруг меня. Будто напрягаются и расслабляются мускулы. Вот так кошки, когда сидят в засаде и видят какого-нибудь глупого воробья, начинают перебирать мышцы, разогревая их перед броском. Кровать дрожала приблизительно так же.
С нетерпением.
С предвкушением.
И тут же я почувствовал, как что-то поползло по моему телу, теплое, липкое и одновременно шероховатое. Поползло к горлу.
Сверху на меня опустилось что-то. Не очень тяжелое. Барков.
И тут же по окружающему меня материалу пробежала судорога. И еще. Я услышал треск и… не знаю, возможно, визг, что ли…
Свет. Вдруг стало светло! Хватка ослабла. И еще послышался какой-то треск… будто рвущихся сухожилий…
– Барков! – завопил я. – Это оно!
– Знаю, – раздался голос. Ко мне просунулась рука. – Держись!
Я схватился за руку, и Барков рывком вытащил меня наружу. На пол. За мной тянулись какие-то белесые нити разной толщины и с какими-то бляшками внутри. Нити вяло шевелились и пульсировали, Барков взмахнул ножом и перерезал их. Из нитей выплеснулись серые сгустки, меня затошнило.
– Что это? Что это такое?
– Не знаю! – заорал в ответ Барков. – Не знаю!
Барков отшвырнул меня в угол. Он поднял нож так высоко, как только мог, и нанес несколько ударов по кровати. Нож входил в покрывало с чавкающим звуком. Я, конечно, не специалист, однако мне показалось, что так нож входит в мясо. В живое.
– Что это? – снова закричал я. – Что это вообще?!
– Я не знаю! – Барков рубил ножом кровать. – Не знаю! Не знаю!
Потом он остановился. Нож был перепачкан в белой дряни, дрянь стекала по его рукам и животу, Барков весь был в ней перемазан.
И я тоже был в ней. Было похоже на масло. Кокосовое. Или пальмовое. В общем, белого цвета.
Я смотрел на кровать.
Пауза. Пауза тянулась и тянулась, я смотрел в кровать и смотрел, смотрел, не мог оторваться. И это длилось и длилось, не знаю сколько… Пока Барков не толкнул меня в бок, пока я не очнулся.
– Забавно… – протянул он. – Очень забавно… Никогда такого не видел…
Я тоже никогда такого не видел. И даже несмотря на то, что сейчас я это видел, я не верил глазам.
Кровать была не кроватью, а я не знаю… Из распоротого покрывала сочилась мутная полупрозрачная жидкость. А под покрывалом… То, что находилось под ним, было похоже на многослойный пирог с потрохами, грибами и капустой. Пирог разрезали вдоль, и теперь его внутренности вываливались наружу и растекались…
Ничего мерзопакостнее в своей жизни я не видел. Желудок сжало еще сильнее. Тяжелым спазмом, хуже, чем от курения, хуже, чем от антифриза.
Меня вывернуло. И еще раз. И опять. Я не мог остановиться, спазмы не прекращались, будто кто-то засунул мне в желудок тошнильную бомбу…
Вдруг я почувствовал боль. Резкую боль в плече. И пришел в себя. Барков ударил меня, вот откуда боль.
– Что это? – прошептал я уже более-менее вменяемо.
– Не знаю, – пожал плечами Барков. – В тысячный раз говорю: я не знаю…
– Какое-то существо? – спросил я. – Оно живое?
– Вроде да… Полип какой-то. Мимикрирует под постель. Что-то вроде росянки, активный хищник.
– Полип…
Какой же может быть полип? Не полип, а… я просто не знаю что. Никогда больше не лягу спать ни на одну кровать. Никогда! Ни в одну! Сжечь все диваны! Сжечь!
Барков разглядывал внутренности кровати.
– Похоже на желудок… Такое бывает у морских животных, – рассказывал он. – Думаю, кровать распространяет вокруг энергетические волны, заманивает жертву, потом спеленывает ее и переваривает… Такое простейшее. Оно вступает в симбиоз с разными существами. Селится на камнях, в раковинах…
– Не надо, – попросил я. – Не надо дальше…
Я представил, как меня переваривает кровать. Нет, лучше даже не представлять! Тяжелое зрелище. Хотя, конечно, глубоко символичное. Если бы о том, что со мной случилось, узнала Майя Ивановна Гучковская, она пришла бы в восторг. Стоп. Тут я перегибаю, конечно, в восторг она бы не пришла, но наверняка бы рассказывала всем о столь поучительной истории. Еще бы! Лодырь переварен собственным диваном. Просто Ганс Христиан Андерсен какой-то!
Вот! Вот к чему привели меня их попытки перевоспитания! Меня чуть не сожрала кровать!
– Понятно теперь, – покачал головой Барков. – Домик красивый, так и хочется зайти… Кроватка красивая, так и хочется прилечь… Я сам чуть не прилег. Знаешь, что меня смутило?
Я не знал, что там могло его смутить, но был благодарен тому, что его смутило. Я готов был поставить его смущению настоящий памятник.
– Вошел в гостиную, а луна светит так ярко, – продолжал Барков. – Поднялся наверх – луна продолжает светить, как ни в чем не бывало. Причем прямо в противоположное окно! Ну, меня и заинтересовало немного, думал, что оптический эффект такой. А оказалось, что совсем не оптический… – Барков осторожно пнул кровать. – Вообще, конечно…
