Астрид Линдгрен - Мио, мой Мио!
Тут действительно легко было заблудиться. Такое иногда снится в кошмарном сне: идёшь-идёшь по тёмным коридорам, а выхода найти не можешь.
Мы взялись за руки и двинулись по одному из проходов в глубь горы. Мы чувствовали себя такими маленькими, такими потерянными, а перед нами лежал такой неблизкий и такой неизведанный путь к самой глубокой пещере в самой чёрной горе.
– Ох, хоть бы тут не было так жутко, – сказал Юм-Юм. – Хоть бы в проходе не было так темно, а мы не были бы такие маленькие, одни-одинёшеньки и безо всякой защиты.
Мы шли и шли. Проходы в горе всё время разделялись, разветвлялись. В разные стороны раскинулись перед нами тоннели и проходы. И было в них темным-темно.
Время от времени возникал слабый свет, так что метра на два можно было видеть, но потом свет исчезал, и ничего уже нельзя было разглядеть.
Иногда проход в горе бывал так низок, что приходилось сгибаться в три погибели, а порой так высок, точно над нами высились церковные своды. Стены дышали влагой, было промозгло и зябко. Мы плотнее завернулись в наши плащи, чтобы не дрожать от холода.
– Может, мы никогда и не найдём самую глубокую пещеру, где живёт Кузнец, кующий мечи, – печально заметил Юм-Юм.
Нам хотелось есть, и мы поели немного хлеба, утоляющего голод, совсем чуточку. Кто знает, на сколько ещё нам его должно хватить.
Мы шли и жевали хлеб на ходу, и, когда я проглотил свой последний кусочек, путь перед нами разделился на три дороги. По каменной стене струилась вода, а мне так хотелось пить! Я напился этой воды, хоть она и оказалась довольно противной на вкус. А что поделаешь, другой-то у меня не было. Выпив воды, я обернулся, но Юм-Юма рядом не оказалось! Юм-Юм исчез. Может, он не заметил, как я остановился попить, и продолжал путь по одному из проходов, думая, что я иду следом? Сначала я даже не очень испугался. Я стоял и старался угадать, по какой дороге он пошёл. Вряд ли он успел далеко уйти, может, стоит его просто окликнуть?
– Юм-Юм, где ты? – громко позвал я его.
Но мой голос почему-то прозвучал еле слышным шёпотом. Странно. Горные тоннели точно втягивали в себя мой крик и глушили его, превращая в тихий шёпот.
«Юм-Юм, где ты? – пронёсся шёпот по тёмным тоннелям. – Юм-Юм, где ты?.. Юм-Юм…»
И тут я уже не на шутку испугался. Я попытался закричать во всю силу, но гора превращала мой крик в шёпот. Я не узнавал свой голос. Он звучал, как чужой. Точно кто-то сидел там, в глубине, и дразнил меня.
«Юм-Юм, где ты… Юм-Юм, где ты… Юм-Юм…» – доносился до меня этот странный шёпот.
Ох, как же я был напуган! Я рванулся в левый проход, пробежал несколько шагов, поспешил назад, к развилке, помчался по правому проходу, вернулся, ринулся в средний. Юм-Юм, ну куда же ты пошёл? Больше я не кричал – так жутко было слышать этот шёпот. Я надеялся, что Юм-Юм сообразит, как мне худо без него, и сразу же вернётся.
Средний проход тоже стал делиться. Во все стороны от него расходились всё новые и новые дороги. Я бегал по ним взад-вперёд и всё искал и искал Юм-Юма. Я изо всех сил старался не заплакать. Рыцарям плакать не положено. Но не было, не было сил оставаться рыцарем! Я представил себе, что Юм-Юм тоже где-то бегает и кличет меня. Я рухнул на жёсткий каменный пол и заплакал так, как я плакал, когда чёрные стражники отняли у меня мою Мирамис. А теперь со мной не было ни Мирамис, ни Юм-Юма. Я остался один. Совсем-совсем один. Я лежал, распластавшись на каменном полу, и плакал, и горько сожалел, что явился сюда, и никак не мог понять, как же это мой отец-король мог захотеть, чтобы я отправился в эту страну и сразился с рыцарем Като? Как я мечтал о том, чтобы он оказался рядом, здесь и сейчас. Тогда я сказал бы ему: «Видишь, что со мной случилось? Юм-Юм исчез. А ведь он мой лучший и единственный друг. Бенки-то у меня больше нет. А теперь вот нет и Юм-Юма. И я совсем один, один-одинёшенек. А ведь это ты отправил меня сразиться с рыцарем Като».
Первый раз в жизни подумалось мне, что мой отец-король поступил несправедливо, навязав мне такое приключение.
И вот, когда я так лежал на каменном полу, и плакал, и думал, я услышал голос моего отца-короля. Да, да, услышал!
– Мио, мой Мио! – произнёс он.
И больше ничего. Но мне показалось, что он просит меня не отчаиваться. И я почувствовал, что в конце концов обязательно найду Юм-Юма. Я встал с каменного пола, и тут что-то выпало у меня из кармана. Это была деревянная дудочка, которую выстругал для меня Нонно. Моя деревянная дудочка, которая так весело звучала у костра на Острове Зелёных Лугов.
«Не заиграть ли мне? – подумал я. – Не заиграть ли ту старинную песню, которой обучил нас Нонно?» Я припомнил, что мы с Юм-Юмом сказали тогда друг другу: «Если когда-нибудь мы разлучимся, мы станем играть эту старинную мелодию».
Я приложил дудочку к губам. Но не сразу решился дунуть в неё. А что, если и музыка вернётся ко мне, как и мой голос, противным мёртвым шёпотом? Однако надо было хотя бы попробовать. И я заиграл старинную песню, которой обучил меня Нонно. О, как дивно она зазвучала! Под тёмными сводами чёрной горы она разлилась прекрасными, чистыми звуками. Она звучала даже красивее, чем тогда, на Острове Зелёных Лугов. Я сыграл всю мелодию до конца и прислушался. И откуда-то совсем издалека донеслась в ответ такая же чистая мелодия. Она звучала тихо-тихо, но я уже знал, что это Юм-Юм играет на своей дудочке мне в ответ. Меня охватила такая радость!
И я продолжал играть, и на глаза мне навернулись слёзы. Это были слёзы радости. Я пошёл в том направлении, откуда лилась мелодия. Я шёл, играл и плакал.
А звуки старинной песни всё приближались и приближались. Они становились всё громче и громче, всё чище и чище пела та, другая, дудочка, не моя. И вот в тёмном проходе чёрной горы прямо передо мной возник Юм-Юм. Юм-Юм – мой самый лучший друг!
Я протянул руку и дотронулся до него, потом положил обе руки ему на плечи. Я хотел удостовериться, что это он. И это точно был он. Мой самый лучший друг.
– Если мне когда-нибудь доведётся ещё раз встретиться с Нонно, как же я буду благодарить его за то, что он подарил нам эти дудочки! – воскликнул Юм-Юм.
– И я тоже, – согласился я.
И тут мне пришла в голову горькая мысль, что вряд ли мы его когда-нибудь увидим.
– Юм-Юм, а теперь-то куда нам идти? – спросил я.
– Не важно, по какой дороге, – ответил Юм-Юм, – главное, чтобы вместе.
Мы шли и шли и уже больше не чувствовали себя такими маленькими и беспомощными. Мы были вместе и вместе играли на наших дудочках. Мелодия старинной песни чистым звуком разливалась внутри горы, самой чёрной горы на свете, и казалось, что песня эта хочет нас подбодрить и вселить в нас мужество. Дорога пошла под уклон. Всё вниз и вниз. Слабый свет, озарявший нам путь, стал немного ярче. Где-то там, вдалеке, горел огонь? Да, да, это были всполохи огня, которые теперь освещали дорогу в тёмном проходе. Они становились всё ярче и ярче. Бодро шагая и наигрывая на дудочках, мы подходили к нему всё ближе и ближе.
Так, со звучащим напевом старинной песни, мы вошли в пещеру Кузнеца, кующего мечи.
В горне пещеры пылал яркий огонь, возле огромной наковальни стоял мужчина. Такого здоровенного человека, с такими выпирающими мускулами, с копной рыжих волос и длинной рыжей бородой, мне ещё в жизни видеть не приходилось. Его громадные руки были черны от копоти. Нахмурив густые, кустистые брови, он смотрел на нас в совершеннейшем изумлении.
– Кто это играет на дудочке в моей горе? – спросил он. – Кто играет в самом сердце моей горы?
– Рыцарь и сопровождающий его оруженосец, – ответил Юм-Юм. – Рыцарь из Страны Далёкой. Принц Мио играет в твоей горе.
Кузнец приблизился ко мне, дотронулся до моего лба закопчённым указательным пальцем и с удивлением произнёс:
– Какой светлый у тебя лоб! Какой ясный у тебя взор! И как чудесно ты играешь посреди моей горы!
– Я пришёл к тебе с просьбой, – сказал я. – Мне нужно, чтобы ты выковал для меня меч. Меня к тебе послал Эно.
– Зачем тебе меч? – спросил Кузнец.
– Я должен сразиться с рыцарем Като, – ответил я.
Не успел я проговорить это, как Кузнец, кующий мечи, испустил такой устрашающий рык, подобный которому мне никогда слышать не приходилось.
– Рыцарь Като! – орал он так, что по горе прокатился грохот грома. – Смерть ему! Смерть рыцарю Като!
Во всех проходах, тоннелях и галереях громовым раскатом гремел его голос. И при этом его крик не превращался в шёпот. Наоборот, он гремел и гремел, всё громче и громче, и эхо повторяло этот грохот на все лады.
Кузнец стоял, сжав в кулаки свои огромные ручищи, и отблеск пламени плясал на его почерневшем от бешенства лице. В полном раже он всё повторял и повторял:
– Смерть, смерть рыцарю Като!
