Сергей Григорьев - Малахов курган
Нахимов сигналом благодарил команды всех кораблей за образцовое учение.
Народ, толпясь на пристани, кричал «ура». Всё убеждало, что флот готовится и готов к выходу в море.
Крепкий орех
На закате солнца к Корнилову прискакал от светлейшего курьер с приказанием немедленно явиться к командующему.
Корнилов приказал своему казаку-ординарцу седлать коня.
Пока приказание исполнялось, курьер успел рассказать, что битва на Альме была жестокой.
– Наши войска сражались стойко. Везде, где дело доходило до рукопашной, одерживали верх. Но потери наши огромны. Много убито, еще больше ранено: пожалуй, до 5 тысяч человек. Армия отступила к реке Каче. Неприятель понес большой урон и остановился, заняв оставленные нашей армией позиции на Альминских высотах.
– Где находится светлейший? Куда идет армия? – спросил Корнилов.
– Светлейший послал меня с дороги из Улукула на Эвенди-Киой. Думаю, что он уже там. А куда двигается армия, это пусть он сам вам, ваше превосходительство, объяснит.
И курьер прибавил с раздражением насмерть усталого человека:
– Полагаю, что и сам Меншиков не знает, куда идет армия.
– Бегут?
– Да нет. Светлейший приказал отступать «с музыкой».
– А морские батальоны[134]?
– Оба батальона находились в передовой цепи у Бахчисарайского моста; там было очень жарко. Вероятно, потери у них очень большие.
Корнилову подали коня. В сопровождении ординарца-урядника[135] и двух рядовых казаков с пиками адмирал поскакал, огибая саперной дорогой[136] Малахов курган, к Инкерманской[137] гати[138].
За нижним маяком, на подъеме в гору, Корнилову встретился полковник Тотлèбен[139] на своем вороном коне; впрочем, и конь и всадник были так запорошены белой известковой пылью, что трудно было угадать и масть коня, и цвет мундира на полковнике. Тотлебен откозырял Корнилову.
Корнилов остановил полковника. Они съехались.
– Слышали новость? Мы проиграли сражение. Армия отступает, – сказал Корнилов.
– Знаю. А у меня беда. Я затребовал от адмирала Станюковича брусьев и досок для подпорной стенки из запасов порта.
– А он что?
– Ответил, что он не отпустит с Делового двора сухопутному ведомству ни одной щепки.
Корнилов усмехнулся.
– Не смейтесь, адмирал! Вы начальник штаба Черноморского флота и должны оказать мне содействие. Прикажите – Станюкович вас послушает.
– Всей душой рад, но этот самодур и меня не послушает. Вы, полковник, у нас человек новый и не знаете всех тонкостей наших служебных отношений. Я и приказать не могу Станюковичу, да он и не любит меня…
– А Нахимов?
– Павла Степановича он совсем не выносит. Ведь мы с Нахимовым лазаревской школы. А Станюкович порочит и хулит все, что сделал Лазарев. Это человек старой школы. Он не мирится с тем, что сидит на берегу, а не командует флотом. По службе он считает себя выше нас и подчиняется только Меншикову. Да вот – я еду к его светлости. Не хотите ли со мной? Ему все и расскажете.
Тотлебен поморщился:
– Пожалуй, он мне скажет то же, что и Станюкович… Вы знаете, князь меня зовет «кирпичных дел мастером».
– Это ничего. У его светлости слабость к остроумию. И Нахимова он зовет то «боцманом», то «матросским батькой».
– А вас, Владимир Алексеевич?
Корнилов безмятежно улыбнулся и просто сказал:
– Мы с князем оба генералы свиты его величества. Право, поворачивайте коня за мной. Я вас поддержу у князя.
– С утра не слезал с коня. Но это ничего. Вот боюсь, мой Ворон за вами скакать не сможет. Умаялся, бедный…
Тотлебен потрепал коня по запорошенной, грязной шее.
– Да, коня жаль, – согласился Корнилов. – Да вот что: садитесь на казачьего коня, а казак отведет вашего Ворона домой. Вам ничего в казачьем седле?
Тотлебен согласился и пересел на другого коня.
Всадники пустились дальше в гору рысью[140]. Солнце уже закатилось, но на смену солнцу вышла луна и пролила на горы почти синий свет. Крепко пахло полынью, и по-летнему застрекотали на холмах ночные сверчки.
Первое время всадники молчали. Сопровождавшие казаки закурили трубки и отстали.
Корнилов придержал коня.
– Что вы полагаете о наших делах, полковник, выстоит Севастополь или нет? Я выражаю не сомнение свое, а хочу знать, как смотрите вы.
– Князь не без странностей, – как будто невпопад ответил Тотлебен. – Я хочу сказать, что чем меньше светлейший будет вмешиваться в дело, тем лучше… Чем дальше он будет с армией от Севастополя, тем полезней.
– А многие порицают князя, что он вышел навстречу неприятелю. Потери огромны, а польза велика ли?!
– Это неверно. Я отвечу вам как военный инженер. Обороняя крепость, армия должна иметь ее за собой. Я вовсе не ценитель его военного гения. Но он грамотный военный человек. К сожалению, он не терпит около себя знающих людей. А сам не имеет авторитета. Его не любят в армии. Около такого человека вечно будут раздоры. Не забывайте, что Севастополь – морская крепость. Цель англичан – уничтожить Черноморский флот. Он у них бельмо[141] на глазу.
– В этом вы правы, несомненно. А знаете, полковник, что мне ответил князь, когда я спросил: «А как быть с флотом?» – «Положите его к себе в карман!» Это последние слова, которые я от него слышал.
– Он шутник. Большой шутник! Но он ошибается. Флот, даже запертый в бухте, – очень серьезная сила. Союзники имеют цель уничтожить наш флот, но для этого им нужно достичь сначала двух целей: во-первых, уничтожить армию, во-вторых, овладеть Севастополем, чтобы, в-третьих, уничтожить флот. Итак, орех, который им надо раскусить, имеет три скорлупы: армия, крепость, флот. Сегодня первая скорлупа, допускаю, дала трещину. Есть вторая и третья – надеюсь, самая крепкая.
Светлейший
Перед Бельбеком на пустынной дороге всадникам начали попадаться кучки солдат. Они шли к Севастополю вольно, вразброд, в угрюмом молчании и не торопились уступать дорогу встречным.
Попались навстречу несколько скрипучих телег на высоких колесах. В одних телегах раненые в окровавленных повязках тесно сидели плечом к плечу, в других – лежали вповалку.
Конь Корнилова храпел и прядал ушами: его волновал запах крови. Влево от дороги было проложено скотом много тропинок. При свете заходящего месяца эти тропинки четко обозначались черными вереницами людей. Там и здесь мерцали небольшие костры. Уже сейчас на открытой высоте давал себя чувствовать легкий морозец и обещал к рассвету усилиться, но солдаты расположились на ночлег под открытым небом, будучи не в силах добрести до Севастополя. На спуске к реке костры светились ярче. Слышался треск: солдаты ломали на топливо изгороди садов. Бельбекский мост запрудила пехота. Рядом с мостом по обе стороны переходила бродом конница.
Перебравшись на другой берег, всадники поднялись в гору и увидели, что через перевал сплошными черными потоками движутся войска. Поблескивали штыки, бряцало оружие конницы, звенели по камням орудия. Слышались отдельные слова команды, возгласы, окрики.
Вышка бельбекского телеграфа над крутым обрывом берега освещалась беспокойным отблеском нескольких угасающих костров.
Корнилов и его спутники повернули коней к телеграфу: здесь находилась ставка Меншикова.
Подъехав к башне, они увидели несколько палаток. У догоравших костров стояли офицеры и гусары меншиковского конвоя. Про Меншикова сказали, что он на башне. Корнилов и Тотлебен пошли туда и поднялись на вышку по крутой темной лестнице. Меншиков стоял у перил, плотно завернувшись в плащ, и смотрел в сторону моря. С князем были еще трое. Один из них поднял с пола сигнальный фонарь с рефлектором[142], по очереди осветил лица вновь прибывших и доложил:
– Ваша светлость! Прибыл адмирал Корнилов и с ним полковник Тотлебен.
По голосу Корнилов узнал, кто говорит, – это был его личный адъютант, лейтенант флота Стеценков, прикомандированный к штабу Меншикова.
Меншиков повернулся к прибывшим и раздраженно приказал Стеценкову:
– Поставьте фонарь на место!
Вероятно, он боялся, что где-нибудь поблизости могут быть неприятельские стрелки и вздумают стрелять на огонек.
Стеценков поставил фонарь на пол стеклом к будке.
Меншиков поздоровался с прибывшими и заговорил хриплым, упавшим голосом смертельно уставшего человека:
– Вот и вы, адмирал… И вы очень кстати, полковник… Будьте любезны, полковник, отправляйтесь немедленно на Мекензиеву гору. Армия займет эти высоты. Она идет туда. Мы займем там позицию во фланг неприятелю: он намерен атаковать Севастополь с Северной стороны. Надлежит усилить Мекензиеву гору – вы увидите, что там нужно сделать. Это по вашей части…
Тотлебен попробовал изложить жалобу на Станюковича:
– Если неприятель действительно идет на Северную сторону, надо со всей поспешностью усиливать там укрепления, и материалы нужны неотложно. А Станюкович упрямится, ничего не дает.
