Эльчин Сафарли - Запрет на себя
Мне тогда было пятнадцать. Я не понимал, что происходит между родителями, кроме того, что происходит страшное, непоправимое. В одно утро я решился поговорить с отцом. Стиснув за спиной дрожащие руки, твердым как мог голосом сказал ему: «Если ты еще раз прикоснешься к маме, я убью тебя». Он рассмеялся, взял за меня за шиворот, отбросил в сторону. «Гаденыш! Ты еще смеешь рот открывать?! Убить тебя мало».
Выбора не было. Впрочем, осознавал я тогда мало, просто накрыло горячей волной ярости. Я со злыми слезами набросился на отца, как зверь, изо всех начал лупить кулаками по его мощной груди. «Ты мне никто, слышишь, никто!!! Хватит нас мучить!.. Будь ты проклят!» Он стоял без движения, широко расставив богатырские ноги, да сверля меня ледяным взглядом. Как будто он давно для себя все решил, обрубил все концы. Пиала с черными оливками опрокинулась, и они медленно, одна за одной, скатывались с темно-зеленого стола под старый диван с битыми кусками кирпича вместо ножек…
На крики прибежала мама. Заклиная всем святым, оттащила меня. «Сынок, прекрати! Это же твой отец… Успокойся!» С силой обняла меня, отлепила от отца, медленно увела на кухню. Он посмотрел на нас с разочарованием, процедив напоследок: «Лучше бы ты умер, чем…» Голос у него чуть дрогнул, и в этот же момент он судорожно сорвал куртку со спинки стула. Вышел шумно, громыхая сапогами.
Мама еще долго меня успокаивала, а я ее уговаривал сбежать вместе. «Сынок, я не могу. Ты еще многого не понимаешь. У каждого своя ноша. Знаешь, в других семьях еще больше горя. Вот только вчера на горной дороге разбились единственный сын Амины из второго дома и трое ее внуков – бедная женщина поседела вмиг… Благополучие для каждого свое, Аллах свидетель. Я ведь люблю твоего отца, несмотря ни на что. И выходила замуж за него по любви, а всех моих подруг выдали насильно. Знаешь, не быть любимым – это совсем не трагедия, а вот не уметь любить – хуже этого ничего быть не может…
Уходить поздно. Столько пережито, упущено… Теперь я живу ради тебя. Я готова платить своим горем за твое счастье. Обещай, что никогда не сдашься. Ради меня… Найди себе дело по душе и не бросай его никогда. Потом и люди оценят, будешь нужный человек. Тебе сейчас трудно, возраст такой… Только ты не ищи смысла жизни, сынок. Нет в ней смысла, пока сам ее не наполнишь».
Мама говорила, как будто боясь остановиться, крутилась на узкой кухне, подогревала для меня молоко, нарезала пирог из зеленых лимонов. А я, зареванный и разочарованный, слушал вполуха и не догадывался, что эти слова станут ее последним наставлением…
27
– Ты смотрел «Поговори с ней» Альмодовара? Главный герой этого фильма, медбрат Бениньо, настолько схож со мной, что каждый раз у меня дыхание замирает. Правда, не во всем похож. Бениньо не так сильно придавлен жизнью, тогда как мне с детства приходилось выживать, изворачиваться.
Но в том, что касается внутреннего, у нас с ним абсолютная идентичность. Я не говорю о гомосексуализме. Это что-то большее, словами трудно передать. Что-то на уровне ощущений. Например, когда стоишь под осенним дождем и вытираешь лицо шершавым рукавом куртки, не понимая – слезы ли текут по щекам, или капли небесной воды?..
Когда-то я тоже хотел устроиться на работу в больницу. Помогать страдающим, быть рядом с ними, чтобы их чувство одиночества, усугубляющееся в больнице, не казалось таким безысходным. Не взяли, так как нет медицинского образования. Как будто больным людям от того, кто помогает, нужен диплом! Я отлично делаю уколы, всех друзей, соседей колю.
С детства сам себя лечил. Если заболевал, то лишь в крайних случаях давал знать матери. Будто у нее хлопот было мало… Я-то мог справиться и сам. Простуда, грипп, желудочные спазмы, раны, боли в спине – все недомогания устранял. Отравился, например, – заваривал шафран с ромашкой. Если подхватывал грипп, растирался апельсиновым уксусом, в нос закапывал чесночное масло, перед сном согревался чаем из смородиновых листьев. После работы на плантации часто затекала поясница – спасали компрессы из размятого красного перца…
Я привык выкарабкиваться из мрака сам, собственными силами. Прибудет помощь – так Аллах всемогущ. Но надеяться – не в моих правилах… Для меня зависеть – страшное наказание. Поэтому всегда интересовался способами лечения болячек, чтобы спасти себя хотя бы при физических недомоганиях.
Вот говорю и думаю, сколько же во мне боли накопилось. Словно сквозь стекло воспоминаний смотрю: пыльное, тусклое такое… Со стороны это все может казаться исповедью невротика, фальшью, эффектной позой, тогда как подлинное страдание безмолвно. Как знать… Оглянешься назад: без каких-то переживаний можно было обойтись, а ведь были времена, когда от страха слова засыхали на моем языке, в голове кувалдой стучала кровь, в животе сворачивался клубок прохладных змей, а ноги в испуге врастали в землю. Но ведь каждая история имеет право быть рассказанной. И моя в том числе…
* * *– Самое ужасное в жизни – это когда не за кого держаться. Протягиваешь руки, а там – пустота.
28
– На задворках юности осознал, что могу быть свободен только в большом городе, где вереница дней несется со скоростью света, а люди, жертвы почти нечеловеческого ритма, заглядывают внутрь себя лишь на минутку, затягиваясь последней сигаретой уходящего дня. Там, в окружении равнодушных высоток и сухих формальностей, я и мечтал затеряться. Обложиться круглосуточным потоком толпы, сверху прикрыться клочком неба цвета маренго и жить другой жизнью – без страха, когда не ждешь грязной насмешки и не отсиживаешься дома в выходные, опасаясь сверстников.
Мечтал тогда о маленькой квартирке где-нибудь на двадцать третьем этаже, к облакам ближе. Именно о квартире, а не доме. Квартира – твое личное закрытое пространство, куда трудно заглянуть, войти и невозможно перелезть. В квартире находишься изолированно от людей и одновременно рядом с ними. Стоит открыть дверь, и ты уже не один. Стоит ее закрыть, задвинуть шторы, выключить телевизор, как ты снова наедине с собой…
Скрываясь от жестокости в той самой пещере Исы на окраине деревни, я рисовал в мечтах свою квартирку в многоэтажном доме, одном из таких, какие видел в газетах. Представлял дни будущей жизни. Как просыпаюсь утром не в страхе перед грядущим днем, а в объятиях солнечных лучей, падающих из незашторенного окна. На двадцать третьем этаже, ночью, окно можно и не закрывать, так ведь? Или как неторопливо выхожу из дома, уверенный в себе, полный сил, с желанием не бежать от жизни, а, наоборот, идти ей навстречу.
Тогда думал, что до такого одухотворяющего бытия рукой подать. На деле все оказалось не так легко, быстро. Но я ни о чем не жалею – игра стоила свеч. Свободно дышать – важнее всего, но самое ценное мы зачастую не ценим. Я и сейчас продолжаю бороться с какими-то страхами, хотя получил желаемую свободу. Она моя самая большая подмога…
29
– В один день я решил уехать. Побросал в рюкзак немного вещей, запихнул в носки деньги, которые заработал за последний год, взял немного еды и сел в автобус до Большого города. Помню, как в день отъезда проснулся утром и сказал себе: «Теперь все будет иначе. Я стану счастливым». Вроде у меня получилось, точнее, получается…
30
– Давно я забросил эту идею с кассетами, а сегодня решил сделать еще одну запись. Это был новый день, день истинного счастья. Улыбка солнца сквозь сытый туман, сонные коты у подножий непогашенных фонарей, распахнутые двери «Старбакса», нечастые, но уже спешащие машины под навесом густых белых облаков… Я нес в кармане синего плаща с меховым воротником яблоко и улыбался никому и всем.
Утренняя давка в метро приятно напомнила праздничное столпотворение. Я пританцовываю на эскалаторе под “Big big world” Эмилии, прокашливаюсь на выходе из вестибюля, достаю первую сигарету первого утра весны. Я иду быстрым шагом к кондитерской Айлы, у которой работаю вторую неделю. Вдыхаю свежий ветерок с набережной, осматриваю место своей новой жизни и не верю, что дожил до этого дня. Я как ребенок, получивший то, о чем давно мечтал… Выкарабкался!
Оглядываюсь назад, в начало моей истории. Не верится: неужели все это было связано со мной? Человек способен к перерождению – я слышал об этом раньше, но не верил, пока не испытал на себе. «Наконец-то добрался до счастья…» – с такой мыслью я открыл стеклянную дверь кондитерской в тот день, встревожив входной колокольчик. Госпожа Айла раскладывала в витрине свежие пирожные, торты, фруктовые корзиночки…
Сейчас, прожив уже который год в Большом городе, я счастлив, прежде всего потому, что остался в живых. Подразумеваю не только физическое состояние, но и душевное здоровье. Да, я сохранил душу чувствительной. Больше всего боялся стать бесчеловечным в циничном мегаполисе…
Я все еще готов отдать все, что имею, за счастье всех бездомных собак на свете. Я по-прежнему навещаю детский дом раз в неделю, устраиваю ребятам праздничные обеды. На досуге придумываю, рассказываю вслух, сам себе, сказки, подобные тем, которыми в детстве мы с Назирой развлекали друг друга…
