Геннадий Дубовой - Рыцари Новороссии. Хроники корреспондента легендарного Моторолы
– С момента вынужденного ухода с поста главнокомандующего силами ополчения Игорь Стрелков подвергается непрестанной травле в СМИ. Как ты оцениваешь его роль в истории Новороссии?
– Я считаю, что Игорь Стрелков сыграл исключительную роль в событиях на Украине середины 2014 года. Но с точки зрения истории прошло немного времени, мы многого не знаем, поэтому окончательные итоги этих событий подводить рано, давать «окончательную» оценку роли Стрелкова тоже рано (надеюсь, что он сыграет еще роль в российской истории, и немалую). Но то, что уже нам известно, и то, что мы сами наблюдали на Донбассе, говорит о том, что действия Стрелкова существенно повлияли на ситуацию в Новороссии, и, может, даже изменили эту ситуацию и ход истории.
Повторяю, мы многого не знаем, но есть основания считать, что один из сценариев прошлого года заключался в том, чтобы быстро подавить народные выступления на Донбассе, и многие «наши» люди в ДНР способствовали сдаче «завоеваний революции» в июне-июле прошлого года. Игорь Стрелков своим действиями сорвал этот сценарий, заставил ополчение воевать всерьез и побудил к серьезному военному противостоянию и противника. Таким образом, реакция и дальнейшие меры России, как и других стран, также были во многом обусловлены результатами решений и действий Стрелкова.
История начала и развития войны в Новороссии явила яркий пример того, как один решительный идейный человек может влиять на ситуацию в глобальном масштабе. Впервые за четверть века, а может и за все столетие (с момента большевистской революции) в России появился человек, который фактически начал войну за воссоединение русского народа, за историческую Россию, под православными стягами и имперскими знаменами. Именно в этом причина того, что Стрелков стал со своим отрядом в Славянске центром притяжения для активных русских людей. Дело не столько в нём как человеке (культ личности я не приветствую), а в идее национально-освободительной борьбы русского народа, которую он олицетворял.
Огромный потенциал этой идеи напугал «пятую колонну» и стал причиной, по которой Стрелков был выдавлен из Новороссии.
– У каждого свой опыт войны. Всегда есть эпизод, в котором весь полученный в боевых условиях опыт содержится концентрированно…
– Понимаю, о чем ты. 3 июля прошлого года я ехал с группой российских добровольцев из Славянска в Семеновку. По дороге наш микроавтобус попал под обстрел. Машина остановилась, мы выбежали и стали отходить, только двое парней из Питера задержались и стали отстреливаться, прикрывая отход группы. Почти сразу по нам стал бить танк, один снаряд попал в машину, двое ребят погибли на месте. Еще четверо было ранено. Первая вызванная машина забрала раненых из укрытия, мы дождались вторую машину, чтобы забрать тела погибших, и захватили с одной из позиций одеяла, чтобы использовать в качестве носилок. Все это время после отхода атаковавшего нас противника по территории били танки и минометы, близко к месту стычки было не подъехать, поэтому оставили машину примерно в 500 метрах и побежали за телами. Тела сгорели вместе с машиной, но продолжали тлеть. Сбив огонь, мы перетащили тела на одеяла и побежали с ними к машине. Этот путь был очень сложным – обстрелы продолжались, при этом от тлеющих тел стали загораться одеяла, так что приходилось по пути еще сбивать огонь. У нас был «уазик» с открытым верхом, тела туда поместились только наполовину, по ходу езды приходилось их придерживать, чтобы не упали. Периодически приходилось заезжать в укрытие, чтобы не попасть под снаряд. Через полчаса пошел очень сильный дождь, это было спасением – образовалась настоящая водная стена, на время обстрелы прекратились, и мы смогли проскочить в Славянск и отвезти тела в морг. Все это длилось примерно часа полтора.
Это были самые страшные мгновения за все время войны. Страшно было забирать останки товарищей, – груду костей и мяса из тех, кто совсем недавно был жив и с тобой разговаривал, шутил, смеялся…
Эти были ребята из Петербурга, до войны я их не знал. Звали их Владимир и Матвей. У Владимира никого из родственников, а у Матвея осталась жена и трое детей…
Главный опыт, получаемый на войне прост: возникает не рассудочное, а непрестанно всем существом переживаемое чувство сокрушительной близости смерти и скоротечности жизни. То состояние всепроясняющей радости и абсолютной ценности каждого ускользающего мгновения, которое испытал Федор Достоевский у расстрельного столба, становится нормативным.
– Несмотря на неоднократные разъяснения православных священников и прошедших войны мирян, светские граждане снова и снова просят задавать вопрос: большинство воюющих – люди верующие, в основном православные, как сочетаются веру и убийство?
– Для православного человека не существует такой проблемы, как сочетать веру и убийство. Тем более на войне, где православный человек жертвует своей жизнью ради спасения чужой. Все разговоры о том, что веру нельзя совместить с убийством и участием в войне, – это либо спекуляция, либо незнание Священного писания и истории нашей страны, которую наши предки всегда защищали под православными знаменами и с благословения Церкви. Сегодня погрязшим в гедонизме большинством утрачено различение: убийство суть кража у другого Творцом ему дарованной жизни, а защита других от тех, кто стремится украсть у них жизнь – это исполнение заповеди Христа: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». Такую смерть надо заслужить, она – свидетельство достойно прожитой жизни.
У меня нет «сценария» моего смертного одра, каких-то определенных мыслей на этот счет – умереть на поле боя, в старости, еще как-то. Есть лишь желание, чтобы уйти из мира с ясным умом и в состоянии покоя. Страшит мысль оставить этот мир неготовым к этому, когда «Внезапно Судия приидет и коегождо деяния обнажатся…»
– Что побудило тебя из бойцов перейти в волонтёры?
– Приказ командира. В период Славянской эпопеи главной проблемой ополчения была проблема снабжения. Не было ни формы, ни снаряжения, ни медикаментов. Мне было приказано решить эту проблему в рамках нашего подразделения. Пришлось обратиться в социальных сетях ко всем знакомых с просьбой о помощи. Люди откликнулись, начали перечислять средства, надо было закупать, перевозить необходимое и мне сказали: ты уже начал этим заниматься – продолжай.
– Среди тех, кто сражается на «гуманитарном фронте», увы, появилось много самолюбцев и пиарщиков. Распоряжаясь пожертвованиями, чужим имуществом и деньгами они в какой-то момент начинают мнить себя благодетелями, коих надо упрашивать о помощи с обязательным освящением их деятельности в СМИ, иначе помогать они не считают нужным… Как ты относишься к таким, возникают ли конфликты?
– Не берусь никого судить, но понимаю, о чём идет речь: когда в твоих руках оказываются большие суммы денег и большие возможности помогать людям, возникает соблазн считать себя неким вершителем праведных дел, «благодетелем». Тем более что благодарность этих людей за помощь адресуется тебе лично. Преодоление этого соблазна легко: достаточно просто напоминать себе, что все эти ресурсы – это не твоя личная помощь, не то, что ты заработал своим трудом. Это то, что ты просто передал из рук в руки, то есть ты никакой не благодетель, не спаситель, а передаточное звено, посредник. Роль, конечно, необходимая и важная, но не исключительная…
В прошлом году одна семья, родом из Харькова, проживающая в Восточной Европе, в общей сложности пожертвовала для ополчения 200 тыс. евро. Эти деньги они выручили, продав, в частности, все семейные украшения. Вот эти люди, я считаю, могут считать себя благодетелями и собой гордиться.
Лучший же способ борьбы с самомнением – просто представить, что тебя на этой войне нет. Что изменилось? Да ничего. У покойного актера Сергея Бодрова было на этот счет очень хорошее высказывание: «Ты остановишься на углу оживленной улицы и представляешь, что тебя здесь нет. Вернее, тебя нет вообще. Пешеходы идут, сигналят машины, открываются двери магазинов, сменяются пассажиры на остановке. То есть, в принципе мир продолжает жить и без тебя. Понимать это больно. Но важно.» Это смиряет, помогает оценивать себя адекватно, а значит, приносить максимальную пользу в своём деле.
Моё дело – быть связующим звеном между теми русскими, кто нуждается в помощи (а сегодня в ней наиболее нуждаются жители Новороссии) и теми, кто готов помочь. На большее не претендую.
– Если ЛДНР зависнет как Приднестровье в непризнанном статусе и состоянии «ни мира, ни войны», ты по-прежнему будешь заниматься гуманитарной деятельностью? Или это уже станет бессмысленным, поскольку почти все гуманитарные потоки уже идут строго по официальным каналам? Нет ли чувства разочарования – хотели Большой Новороссии, а получили ОРДиЛОСОС (согласно Минским соглашениям, это отдельные районы Донецкой и Луганской областей с особым статусом – ред.) и, судя по всему, надолго?
