Николай Какурин - Гражданская война. 1918-1921
Эти условия положили решительный предел империалистической политике польского правительства и в итоге должны были упрочить братское сожительство между польским народом и народами России. Однако польское правительство затягивало переговоры в ожидании кризиса кампании, который в это время назревал на берегах р. Вислы. [466]
Глава шестнадцатая
Подготовка операции на Висле
Распределение советских вооруженных сил по различным театрам военных действий и их относительная группировка накануне Варшавской операции — Точка зрения главкома в отношении задач и планировки Варшавской операции — План действий командзапа — Группировка сил в пространстве согласно этому плану
Переходя к оценке подготовки операции на Висле, вполне уместно будет бросить взгляд на вооруженные ресурсы республики вообще и на их распределение, а также на ту оценку силы сопротивляемости польского государства, которая слагалась в период от подготовки к войне и до самого сражения на Висле.
Польское государство, только что объединенное из трех различных частей, переживавшее глубокую классовую борьбу, сопровождаемую чрезвычайной пестротой партий и политических группировок, несомненно, находилось в таком состоянии, когда война для Польши была делом нелегким и весьма рискованным. Однако слабые стороны польского государства расценивались преувеличенно. Значительная часть польских коммунистов рассчитывала на то, что в случае вступления Красной Армии на польскую территорию, в случае перехода ею западных границ Белоруссии революция в Польше неизбежна.
Тов. Ленин в своем докладе на X Съезде партии указывал, что в войне с Польшей была сделана ошибка, причем [467] Ленин не стал «разбирать — была ли эта ошибка стратегическая или политическая». «Но во всяком случае, — указывал Ленин, — ошибка налицо, и эта ошибка вызвана тем, что перевес наших сил был переоценен нами»{224}.
Недооценка сил противника наблюдалась и у нашего Главного командования. В разговоре с Реввоенсоветом Юго-Западного фронта 26 февраля 1920 г. оно высказывало предположение, что самым легким фронтом, если ему суждено быть активным, будет польский, где еще до начала активных действий противник имеет достаточное число признаков своей внутренней слабости и разложения. Эта переоценка внутренней слабости Польши сказывалась и дальше. Так, Полевой штаб предполагал, что Западный фронт даже при условии вывода в резерв 16-й армии силами остальных своих трех армий сумеет достигнуть окончательного разгрома Польши (доклад предреввоенсовету от 21/VII 1920 г.). Как показала история войны, такая политическая и военная оценка не соответствовала действительным силам польского государства. Националистические настроения, охватившие мелкую буржуазию и интеллигенцию Польши, создали достаточный цемент для объединения дотоле разрозненных частей ее. Крестьянство в лучшем случае оставалось нейтральным, а иногда под влиянием агитации ксендзов в отдельных случаях выступало даже враждебно. Наконец, недооценена была та военная помощь, которую Франция при наличии у нее колоссальных военных запасов, оставшихся после окончания войны, могла оказать Польше. Как показал опыт, эту помощь Франция осуществила не только материально, но и путем посылки личного состава специалистов — от летчиков до высших руководителей включительно. Вся сумма этих элементов наложила свою печать на наши оперативные планы и на их проведение. Но было совершенно неправильным и безусловно вредным делать общие выводы противоположного порядка. Во-первых, несомненно, что расчеты наши на революцию в Польше имели под собой неоспоримое основание. Революционная ситуация в Польше безусловно была налицо. Движение рабочего класса в Варшаве и Лодзи и сопровождавшие его репрессии польской буржуазии, встреча [468] рабочим классом Красной Армии в Белостоке и т. д. — все это является неоспоримым тому доказательством. Рабочий класс Польши начал формировать свою Красную армию для борьбы с польской буржуазией. То, что расчеты на классовый фронт в нашей революционной войне с белополяками имели под собой прочное основание, говорит и факт широкой волны революционного движения, прокатившейся по Европе и поднявшейся особо резко в Германии, Италии и Англии. Эти факты неоспоримы и говорят за то, что наша политическая оценка ситуации была верна. Но зато в оценке сил польской буржуазии, ее классовой организованности, ее влияния на крестьянство и в оценке помощи Польше со стороны Франции нами до начала решительных операций были допущены преуменьшения, что и было доказано дальнейшим ходом событий.
Переоценка слабости польского государства сказалась и на использовании наших вооруженных сил. Это касается не только тех сил, которые имелись в распоряжении полевого командования, но вообще всех тех ресурсов, которыми располагал Народный комиссариат по военным и морским делам. Как известно, Красная Армия имела в это время около 3,5 млн чел. В это число входят и войска ВНУС (ВЧК). Казалось бы, что при такой общей численности вооруженных сил, при условии окончания войны на большей части наших фронтов, можно было бы достигнуть действительно подавляющего превосходства на польском театре войны. Однако этого не было. Из 3,5 млн. чел. за полевым командованием числилось всего только 639 845 чел. (к 1 июня 1920 г.). В подчинении командований военных округов состояло 2810357 чел.; в трудовых армиях — 20 276 чел.; остальные силы также несли службу в тылу. Таким образом, в то время как страна задыхалась от тяжести содержания многомиллионной армии, фактическую войну вела лишь незначительная часть этих вооруженных сил.
Суженное использование вооруженных сил для борьбы на польском фронте сказывается в дальнейшем. К моменту назревания кризиса всей кампании на польском фронте, т. е. к моменту сражения на берегах Вислы, общее количество сил главного советского командования, развернутых на западе, на Таврическом участке и на Кавказе, достигало 210 840 штыков [469] и сабель. Из этого количества на Западный фронт приходилось 52 763 штыка и сабли; на Юго-Западный фронт, включая его Таврический участок, — 122 786 штыков и сабель, на Кавказский фронт — 35 291 штык и сабля; это составляет 59 % всех сил (за округлением) — на Украинском театре, только 25 % — на главном Западном театре и 16 % — на Кавказском. Такой перенос центра тяжести группировки активных боевых сил республики на второстепенный Украинский театр в течение лета 1920 г. можно объяснить лишь большой активностью армии Врангеля и ее успехами. На самом Украинском театре наличные боевые силы красных распределялись следующим образом: на польский участок фронта приходилось 35 000 штыков и сабель, или 21 % наличных боевых сил фронта (за округлением), а на таврическом участке действовали 87 561 штык и сабля, или 79 % наличных боевых сил фронта (за округлением). Произведя такой расчет для наличного количества боевых сил республики, введенных ею на Польском и Врангелевском фронтах, нетрудно видеть, что советской стратегии пришлось распределить их поровну между обоими.
Итак, в направлении решающего фронта было сосредоточено около 87 000 штыков и сабель из общего числа в 210 000 с лишком. А если учесть ту группу вооруженных сил, которая реально должна была решать задачу на Польском фронте, то для «окончательного разгрома Польши» назначалось лишь до 53 000 штыков и сабель, или не более 25 % тех сил, которыми Главное командование располагало на европейских театрах войны.
В этой области к началу войны с белополяками сделал крупную ошибку и полевой штаб. Недопустимое несоответствие активных штыков и сабель с громадным числом тыловиков вызывало резкие нарекания со стороны армейских работников. Требования о более рациональной организационной деятельности нажимали на полевой штаб со всех сторон. В такой обстановке ему следовало бы опереться на общественное мнение армии и решительно добиться перелома в лучшую сторону. Вместо этого полевой штаб путем отмены учета штыков и сабель и перехода на учет бойцов пехоты, конницы, артиллерии и прочих войск вплоть до комендантских команд пытался создать внешне более приличную [470] организационную картину. Однако эта картина не соответствовала действительной боеспособности отдельных частей, ослабляла борьбу за организационную рационализацию и порождала оптимизм при расценке соотношения сил с противником, силы которого разведупр арифметически продолжал учитывать на штыки и сабли. Насколько такой пересчет имел громадное значение, будет видно из следующего примера. Ко времени сражения на Висле 11 августа полевой штаб оценивал силы белополяков в 101 500, а наши силы, действовавшие против них, — в 156 133 бойца. Силы одного Западного фронта оценивались в 112 939 бойцов. Однако на деле картина была другая. Западный фронт в действительности имел лишь 45 000–50 000 штыков и сабель, т. е. вдвое уступал силам противника{225}.
