Мицос Александропулос - Ночи и рассветы
— Так-то оно так… Но неужели ты всерьез надеешься, что она усидит дома? Вот что я советую: самое мудрое решение — взять ее с собой, по крайней мере с нами, на глазах… Беги-ка ты за ней домой! А?
Космас надел пальто.
На улице его обдало холодным ветром. Космас остановился в дверях, плотнее запахнул полы. Небо над площадью еле заметно светлело.
— Который час? — спросил он у часового, молодого парня в толстой шинели.
— Полпятого.
— А какой сегодня день? Парень улыбнулся.
— Воскресенье. Третье декабря.
Космас угостил его сигаретой, они закурили, и Космас, подгоняемый ветром, зашагал вниз по улице.
VI
«Когда народу угрожает тирания, он должен выбирать — цепи или оружие». Этот гигантский плакат протянулся во всю ширину улицы, его несут в голове колонны.
— Будь проклята Англия! — крикнул седобородый старик.
Его остановили. Подбежали парни, которые годились ему во внуки, и потребовали не оскорблять союзников, чтобы не накликать беды.
— Ах, ребята, ребята! Поверьте старику…
С Пирейской улицы послышались возгласы:
— Долой убийцу Скоби!
Кричали пирейцы. Несколько часов назад, когда в красных облаках над Гиметом вставало воскресное утро и колонны пирейцев направились к Афинам, со стороны Руфа на них, словно поток дегтя, обрушились колониальные войска, они орудовали дубинками и метили в головы. Пирейцы добрались до Афин с синяками на лицах, с окровавленными платками на головах, в разорванной в клочья одежде. Они не хотели слушать никаких уговоров.
«Спокойно! Спокойно!» — убеждали их афиняне. «Спокойно!» — твердил Космас, а сам вспоминал свой спор с Милом на Астрасе. Он тогда говорил Милу, что Греция воевала не для того, чтобы англичане накинули на нее узду, а Мил удивлялся: «Ты думаешь, наша империя вынесла эту жестокую войну, чтобы потерять Средиземноморье? Это совершенно исключено. Лучше всего найти компромиссное решение…» Компромиссное решение-они упорно добивались его, используя любые средства, опираясь на многовековой опыт своей вероломной политики, и в конце концов добились. Соглашения были подписаны, и народ не требовал сегодня ничего, кроме соблюдения этих соглашений.
«А когда-то мы еще раздумывали, пойти ли на них!» — думал Космас.
Подавляя голос рассудка и справедливую ненависть, заставляя себя забыть о горьком опыте истории, о свежих ранах, о разбитых этим утром головах, народ вышел на демонстрацию безоружным. Он требовал соблюдения соглашений.
* * *На Университетскую вливалась новая колонна демонстрантов из Эксархии. Над колонной возвышалось величественное панно — женщина в черном медленно плыла над толпой, суровая и внушительная, как византийский иконостас. Космас был поглощен этим зрелищем и не понял, что именно к нему обращалась невысокая круглолицая женщина из соседней колонны. Она пробиралась через спрессованные ряды и махала ему рукой:
— Василакис! Василакис!
Женщина была уже совсем близко. Вот она коснулась его пустого рукава…
— О! Простите! Я обозналась!
Она смущенно улыбнулась, повернулась обратно, но снова оглянулась.
— Разве ты не Василакис?
Первой ее узнала Янна:
— Госпожа Афина!
— Они! Ну конечно они! Ох, родные мои! — Она обняла их, взволнованная, растроганная. Потом увидела Спироса: — Ах, и господин Такис тоже здесь! — И огляделась: может быть, есть еще кто-нибудь из знакомых…
— Как поживаете, госпожа Афина?
— Хорошо! Ах, дети мои, как я рада…
Они тоже обрадовались этой встрече. Госпожа Афина была для них хорошей соседкой, очень хорошей, — ведь именно она подняла крик об аресте Космаса и тем самым спасла остальных. Но догадывалась ли она раньше, что за люди ее соседи?
— А как же?! — Госпожа Афина тоже охрипла от крика. — Что в доме у вас была типография, мы, конечно, не знали. Откуда нам это знать? Не буду греха брать на душу — не знали. Но что творится у вас что-то неладное, догадывались… И сыновья, и муж…
Госпожа Афина умолкла и огляделась по сторонам.
— Я здесь, Афина! — послышался сильный бас, и Космас увидел высокого улыбающегося мужчину, мужа госпожи Афины, с которым они тогда так и не познакомились.
Госпожа Афина представила его своим друзьям.
— Я уж и сам вас узнал, — добродушно смеялся ее муж, протягивая им крепкую, мускулистую руку. — Меня зовут Пантелис!
— А меня Космас!.. Это мое настоящее имя, а Василакис…
— И об этом мы тоже подозревали, — лукаво улыбалась госпожа Афина.
— Жаль, не знали мы тогда, что у нас такие славные соседи! А как там наш дом?
— Заходите, обязательно заходите! В вашем доме живет теперь другая семья, но вы прямо к нам…
— Заглядывайте, — радушно приглашал Пантелис.
Госпожа Афина подхватила Янну под руку, и они зашептались, по очереди подставляя друг дружке ухо. Космас уловил, что госпожа Афина интересовалась «месяцем», и, чтобы не мешать им, повернулся к Спиросу. Тот стоял на цыпочках и радостно улыбался.
— Посмотри! Ты только посмотри, что там творится!
Вот и поворот. Еле-еле продвигаясь, подталкивая друг друга, они подходили к площади Конституции. На какое-то мгновение стало свободнее, они облегченно вздохнули. Но впереди, где ожидали ранее подошедшие колонны, люди стояли, тесно прижавшись друг к другу, и новые колонны тоже прижимались к ним, чтобы дать место остальным, которые все прибывали и прибывали. Гул песен, криков и громкоговорителей поднимался к низким облакам и грохотал, как раскаты грома. От одного только взгляда на пенящуюся плакатами площадь кружилась голова. Шум оглушал и ошеломлял.
— Пантелис! — услышал Космас беспокойный голос госпожи Афины.
Пантелис не слышал, его занесло далеко вперед. Госпожа Афина снова окликнула его и стала протискиваться поближе. Космас хотел успокоить ее, но вдруг почувствовал, как Янна повисла на его руке. Она была бледна и еле держалась на ногах. Космас осторожно обнял ее за талию и ощутил ее отяжелевшее тело.
— Давай отведем ее к тротуару, — предложил Спирос, он поддержал Янну с другой стороны.
Они стали пробираться к тротуару, какая-то женщина слегка похлопала Янну по щекам, чтобы привести ее в чувство; демонстранты расступались, давая им дорогу. Они еще ничего не слышали, когда людская волна накатилась на них и еще плотнее сжала ряды. Космас старался устоять против течения и заслонить собой Янну, он оглянулся назад и увидел взметнувшиеся руки госпожи Афины. Потом послышались сдавленные крики, за этими криками привычный слух различил сухой треск пулемета.
— Стреляют! — крикнул Космас Спиросу.
Обернувшись, он столкнулся лбом с каким-то незнакомым мужчиной и увидел вплотную возле своих глаз его белые от ужаса глаза.
Накатила новая волна, она вынесла их на тротуар и с размаху швырнула на стену. Сзади не смолкали крики, на мостовой падали демонстранты; их смутные очертания скользили и наплывали друг на друга.
Снова застрочил пулемет, и первым, кого отчетливо увидел Космас, был белобородый дед — он тоже бежал к стене. В нескольких шагах от тротуара он остановился, упал на колени и, опершись руками, лег на мостовую мягко и бесшумно, словно на кровать. Янна смотрела на него выкатившимися глазами и что-то кричала. Космас закрыл ее глаза рукой. На щеке у Спироса он увидел кровь.
— Да, обожгло, — пробормотал Спирос, ощупывая щеку. — Нужно отходить назад. Здесь они всех нас перестреляют. Назад, не отставайте!
Какой-то юноша, вскарабкавшись на окно, кричал в рупор:
— Смерть предателям!
Космас потянул его за ногу.
— Рупором все равно не убьешь, молодой человек, — сказал Спирос. — Покричи-ка лучше, чтобы отступали назад, но не скопом, постепенно, без паники…
Парень поднял рупор, но его голос потонул в страшном реве — очень низко, над самыми крышами домов, пролетали самолеты. Одна тройка… вторая… третья… Самолеты уносились и возвращались, набирая высоту и падая вниз, прямо на людей. Спускаясь, они оглушали воем сирен, поднимаясь, открывали в воздух бешеный пулеметный огонь. Люди падали на землю, закрывали глаза; голосили женщины, плакали дети — безоружный и беззащитный народ, открытый огню и смерти, море беспомощных существ.
Из-за дворца показались бронемашины, тяжелые танки «Уинстон Черчилль». С высоких башен, мрачные и непроницаемые, смотрели на народ солдаты колониальных войск, невежественные, послушные тирании рабы; стреляя в воздух, они соскакивали с бронемашин, оттаскивали в сторону убитых и раненых и окровавленными руками расчищали путь для тирании…
Бронемашины двигались вниз по улице, мостовая трещала и оседала под тяжелыми гусеницами. Из башенок строчили пулеметы…
* * *Самолеты кружат над городом, пикируют на улицы и площади; бронемашины бороздят мостовые и разгоняют народ. Главнокомандующий генерал Скоби публикует приказы — в Афинах и Пирее объявлено военное положение, военные трибуналы подвергнут суровому наказанию всех нарушителей порядка. ЭЛАС должен сдать оружие. И население тоже.
