Джеймс Джонс - Только позови
Курнц подал свою идею по-умному.
— Давай начистоту, парень. Я знаю, что тебя воротит от этой телеги. Ты считаешь, что это — жульничество. Но ведь публика не знает, что тебе на самом деле приходится пользоваться коляской. Я знаю, а они — нет. Ты должен подать себя. Не забывай, что наша цель — растрогать народ, развлечь его и заставить раскошелиться. Представь, ты встаешь и, превозмогая боль, идешь к трибуне. Все, ты уже очаровал, покорил зрителя! А покоренные выкладывают денежки. За этим нас и послали. Задание у нас такое, понимаешь?
Логика железная, против нее не попрешь. Понятно, почему Курнц заработал майора. Прелл вынужден был согласиться и попробовать. Коляска творила чудеса — как и с женщинами.
Теперь это же самое произойдет с историей про Лэндерса, которую он сочинил. Ему придется пересказывать ее снова и снова. Чем дальше, тем больше она будет делаться чужой и тем меньше в ней будет того, что он хотел выразить.
Но сейчас он просто не мог спорить. Ему нужно было одно — попасть в гостиницу и узнать, не звонил ли Стрейндж.
Звонков не было. Ни во время его отсутствия, ни потом. Он мог провести еще одну приятную ночь с Джойс и без всяких кошмаров. Вместо этого он провел ночь в кошмарах. Он просыпался три раза весь в поту от страха.
Утром вся их команда на большом военном самолете вылетела в Линкольн. Через два дня они уже были на пути в Денвер, самую отдаленную точку их маршрута.
Линкольн оказался скучным провинциальным городишком, где не особенно разгуляешься. Зато уж в Денвере они отведут душу, обещал Курнц.
К тому времени страшные сны почти перестали мучить Прелла.
Глава тридцатая
Стрейндж не позвонил вторично Преллу, потому что понял, что это ни к чему.
Кроме того, его часть отправлялась на десятидневные учения, и он был загружен выше головы: за двое суток предстояло привести в порядок походные кухни.
Его неприятно поразило, как спокойно отнесся Прелл к известию о смерти Лэндерса. Ему было трудно вообразить, что случившееся с ним может кого-то оставить равнодушным. Он еще допускал, что остальные ребята из их роты не будут особенно горевать, но чтобы кто-то из них четверых… Выходит, распадается даже костяк роты, разваливается из-за новых интересов и новых привязанностей.
Хуже всего, что из-за этого сам начинаешь бог весть что думать. Чего, мол, они стоят, твои привязанности? Получается, что привязанность как товар, который можно купить, выгодно продать или обменять по каким-то необъяснимым правилам, действующим в армии в военное время. В армии прорва народу, ей нет дела до чьих-то личных привязанностей. Уинч, помнится, говорил об этом.
Как он тогда сказал и где это было? Точно, на транспорте, в тот день, когда показалась земля. Они подходили к Сан-Диего.
Как же он сказал? Пора кончать эту трепотню насчет роты. Все кончилось, Джонни-Странь, понимаешь? Кончилось! Вбей это в свою тупую техасскую башку.
Прав был старшой, куда как прав. Он всегда наперед всех знал, все знал. Ненормально это — наперед все знать и понимать. От этого и свихнуться недолго. Да еще говорить людям, а те — все одно, хоть кол на голове теши, никто не слушает. Предсказывать — ненормально это. Стрейндж был рад, что бог не дал ему такого таланта.
Но теперь до него дошло и застигло врасплох, будто кто в морду неожиданно двинул. А Уинч-то давно знал и был готов.
Стрейнджу не понравилась часть, куда он попал. Сброд, набранный с бору по сосенке. Офицеры и РС — рядовой и сержантский состав, как положено, но все вразнотык. Одни наверх лезут, карьеру делают, другие лямку тянут и радуются, что живы. Которые с амбицией — тех то повышают, то переводят куда-то, в другую часть.
Его подразделение связи теперь отправлялось на учение. Им предстояло установить где-то в лесной глуши походные коммутаторы на деревянных панелях (в Англии, говорили, выдадут металлические) и обеспечить связь между какой-то дивизией и другими или между танковым соединением и каким-то еще. Никто ничего толком не знал. Стрейндж заведовал кухней в одной из рот.
Нет, радоваться в части было нечему, разве что работе. Вот когда их перебросят в Европу, то в бою, под огнем, они, может, притрутся друг к другу и образуют одно целое, и дух товарищества появится. Но пока ничего этого не было, и Стрейндж был сам по себе, как и другие.
Многие свои привязанности он оставил в госпитале. Ему очень нравился, к примеру, подполковник Каррен. Он питал симпатию к своим из старой роты, которые собирались в «Пибоди» у него в номере. Эта симпатия улетучивалась помимо его воли по мере того, как ребята выписывались из госпиталя и разъезжались кто куда, а сам он больше и больше времени проводил без них, но все равно это была симпатия, настоящая симпатия даже сейчас. И к Фрэнсис он испытывал серьезную привязанность, даром что девчонка не имела никакого отношения к армии. Однако самую горячую, самую верную привязанность он испытывал к тем троим, с которыми возвращался домой. Он не верил, что их четверка распадется.
Госпиталь оказался тем местом, где гасли и рвались привязанности. Более всего в этом убедил Стрейнджа последний разговор с Карреном.
Однажды во время утреннего обхода Каррен попросил его зайти к нему, как он выразился, на последнюю, может быть, их конференцию. Сердце у Стрейнджа учащенно забилось. Ему и самому в последние недели приходила мысль, что в госпитале остались только он и Прелл. Уехал Уинч со своим больным сердцем, выбыл Лэндерс с перебитой лодыжкой. Выписался даже Прелл с искалеченными ногами — ему предстояла первая поездка. Его, Стрейнджа, пустяковая рана не шла ни в какое сравнение с тем, что было у них. И тем не менее он все еще болтался в отделении, изнывая от тоски. Что же это получается?
Каррен не тратил времени на околичности.
— К сожалению, с рукой у вас не так хорошо, как я надеялся. Поэтому мы и держали вас так долго.
— Что значит «не так хорошо»? Не болит, не воспалена. По-моему, все в порядке. — Стрейндж повертел кистью, сжал и разжал кулак. При мысли о возможном отчислении из армии его охватила паника.
— Я не говорю о физическом заживлении, рана затянулась превосходно. Я имею в виду работу суставов и связок. То самое, что мы хотели поправить. Операция прошла очень успешно, и мы имели основания рассчитывать, что подвижность восстановится на все сто процентов. Увы, не восстановилась. — Каррен взял Стрейнджа за запястье. — Попробуйте сожмите. Крепче. Так. Теперь разожмите. Чувствуете, будто что-то мешает внутри?
— Что-то есть, — вынужден был согласиться Стрейндж.
— Ну вот, об этом я и говорю. Результаты такого состояния могут быть самые различные. — Он мельком глянул на пациента, как будто собираясь обстоятельно перечислить все мыслимые варианты, но передумал. — Не исключено, что это пройдет. Но лично я склонен думать, что полная подвижность кисти не восстановится. И наверняка рука начнет беспокоить вас с возрастом.
— И что же из всего этого следует? — встревожено спросил Стрейндж. — Что же я, совсем негоден, что ли? Так и будете держать меня тут?
Каррен рассмеялся.
— Вы по-прежнему рветесь в Англию?
— Именно так, сэр, — официальным тоном произнес Стрейндж.
— Ну что ж… С моей стороны возражения не будет. На данном этапе еще одна операция не требуется. Через два-три дня вы возвращаетесь в строй.
— Вот это здорово! А то вы меня напугали.
— Но должен предупредить вас, — строго продолжал Каррен, — что ухудшение может наступить внезапно, быть может завтра или через неделю. Поэтому настоятельно рекомендую быть осторожным. Не перегружайте руку.
Теперь вовсю улыбался Стрейндж.
— Если что, я могу и скрыть — кто узнает? В первый раз вот полгода вкалывал, и ничего.
— Не советую. Сами знаете, чем это обернулось.
— А теперь, пожалуй, и год протяну.
— Так или иначе я выписываю вас как ограниченно годного.
— Особой разницы нет, — осторожно проговорил Стрейндж. — Я ведь кухонный сержант. Что в стрелковой роте на передовой, что в инвалидной команде — все одно.
— Может, и одно, — улыбаясь, качал головой Каррен. — Но у меня инструкция.
— Это точно. Против инструкции не попрешь.
— Если рука всерьез разболится, вас снова направят в госпиталь.
— Можно вопрос, сэр?
— Давайте.
— Допустим, разболится еще в Штатах, где-нибудь на Восточном побережье, — куда меня направят?
Каррен пожал плечами.
— Теоретически в ближайший госпиталь с хорошей хирургией. Практически же вы попадете сначала в гарнизонный лазарет. Затем — если, конечно, не найдется какой-нибудь шутник — самоучка, который вздумает попробовать на вас свое умение владеть скальпелем, — так вот, затем вас переправят в ближайший общевойсковой стационарный госпиталь. И независимо от того, есть у них такой специалист или нет, быстро окажетесь на столе.
