Павел Автомонов - Каштаны на память
Таня смотрела на Шмеля и Устима как на старших братьев. Она даже не представляет, что бы с нею стало, если бы не Шмель со «святыми архангелами», как назвал дядя Филипп парашютистов. Пусть тут трудно, пусть всегда рядом смерть, зато она может бить врага, а все ее существо живет местью.
В командирской палатке «проживало» пять человек. Гутыря и Мукагов лежали с краю. Оба не спали. Мысли обоих вращались вокруг одного и того же: как уничтожить железнодорожный мост?
Если бы не Пужай, дрезину можно было бы достать и на железнодорожной станции. Коля-маленький знает надежных людей. Еще надежнее самим соорудить вагонетку, привезти отдельно детали и взрывчатку и поставить эту «катюшу» на рельсы.
Шмель вздыхал и тихо, как молитву, шептал: «Собака Пужай! Собака!»
— Да угомонись ты! — не выдержал Гутыря. — У меня такое впечатление, что ты сейчас возьмешь кинжал в зубы и поползешь к мосту, чтобы вызвать на поединок Пужая… Думай, как подорвать заряд на мосту!
— Ты главный минер, вот и думай! Я пока что думаю, как поймать Пужая-собаку. Что же мы за народные мстители, если не воспользуемся таким случаем?! — упрямо ответил командир.
Заложив руки под голову, Устим смотрел через отверстие в палатке на деревья, видел небо и звезды, которые словно запутались в сетях ветвей, в густой листве. Звезды не стояли на месте, хотя движение их почти незаметно глазу. Время шло, а главный минер ничего дельного и не надумал.
«Может, к чеке взрывателя привязать стометровый телефонный кабель и спрыгнуть с другим концом, как советовал Шмель, и мина сработает?» Но тут же подумал, что этот способ оставляет очень мало шансов минеру, который будет прыгать с дрезины. Высокая насыпь, большая скорость дрезины (иначе не будет эффекта), да еще прожекторы у охранников. Ослепят и расстреляют из пушек непрошеную дрезину, не открыв ворота.
— Положить балку на рельсы, и тогда немцы остановят дрезину, — думал вслух Мукагов.
— Положить балку? — переспросил Гутыря. — А Коля-маленький днем говорил о плоте с мачтой, который хотели соорудить партизаны.
— Да. Поставить мачту, чтобы она ударилась о верхнюю перекладину моста! А? — поднял голову Шмель.
Оба напряженно думали…
5
Минеры ожидали субботы с нетерпением. Может, время текло особенно медленно, потому что Гутыря привык не смотреть на вражеские поезда, а подрывать их. Но задание требовало соблюдения тишины на этом участке железной дороги. Мукагов запретил даже громко кашлять и разжигать костры, так как вся группа передислоцировалась ближе к железной дороге. Шест, стальной провод, телефонный кабель, с помощью которого будет выдернута чека взрывателя, тротил, дюжина снарядов, найденных минерами вблизи разрушенных дзотов (тут проходила укрепленная зона старой полосы границы), ночью в пятницу были принесены за сотню метров от линии. Все это боевое снаряжение минеры забросали сухим хворостом — его много валялось на месте вырубленного немцами леса.
Все как будто учтено. Осталось немного: тихо снять патруль и остановить автодрезину коменданта моста. Коля-маленький привел в лес даже своего пса Пирата. Но наблюдатели вдруг обнаружили, что патруль был снят с этого маршрута и переброшен на другую сторону железнодорожной станции, где немцев беспокоили другие диверсионные группы и отряды. Об этом же сообщил Мукагову и свой человек со станции. Сорвалось намерение взять в плен патруль.
И вновь Мукагов и Гутыря смотрят друг на друга, на своих бойцов: как быть в такой ситуации? После раздумий, споров наконец выработали четкий план, хотя и рискованный.
…От места, где партизаны должны остановить дрезину, до выселков, домики которого выстроились по обе стороны станции, было три километра. Мукагов и Коля-маленький преодолели их минут за сорок. Шли они то лесом, то огородами над речкой, прячась от постороннего взгляда. Но когда добрались до дороги, пересекавшей выселок и железнодорожные линии, решительно вышли на нее. Шмель был в форме обер-лейтенанта. Рядом с ним трусцой бежал, не успевая за широким шагом своего «господина» (так было задумано), босой хлопец в соломенной шляпе и стареньком костюмчике. Солдаты, которые шли навстречу, перехватывая взгляд обер-лейтенанта, вытягивались, козыряли. На эти приветствия обер-лейтенант отвечал небрежно. Он был чем-то рассержен, очень спешил.
Еще в лесу они договорились, что Шмель должен идти по улице быстро, уверенно, решительно, а Коля будет семенить. Совершенно естественная ситуация: мальчишка ведет куда-то немецкого офицера. Мукагов отказался даже взять автомат, чтобы не вызвать подозрений у немцев. На боку у него был пистолет, а в карманах три «лимонки».
Станция была рядом. На линиях утомленно пыхтели паровозы, слышались рожки стрелочников.
— Вон хата! — сказал Коля-маленький, кивнув на домик, потонувший в кустах сирени. — Ставни закрыты — значит, комендант там.
— Был бы на месте и его пес! — прошептал Шмель, переводя дух.
Он действительно устал. И не потому, что шел слишком быстро, — от невероятного напряжения.
Остановились на миг перед калиткой. Через щель Шмель увидел аккуратный двор. У веранды, отражающей стеклами заходящее солнце, длинная скамья и стол, накрытый скатеркой в цветочках. На столе кварта с горилкой, колбаса, в миске нарезанный хлеб, красные помидоры. Поднимался пар от тарелки с вареными кукурузными початками.
На лавке сидел босой мужчина. Пальцы его ног то сгибались, то разгибались, отдыхая на тихом ветерке. Сапоги с распоротыми сверху голенищами стояли рядом. На плечах немецкого френча были погоны обер-лейтенанта, а на руке треугольник с буквами РОА — эмблема власовцев.
Шмель резко открыл калитку и вошел вместе с Колей в чисто подметенный двор. Пальцы босых ног Пужая сразу же согнулись от неожиданности, а весь он передернулся, будто кто-то кольнул его шилом. Инстинктивно он приложил куцеватый палец ко рту: дескать, тихо, не мешай тем, кто в избе. Шмель кивнул головой и тоже прикрыл свой рот пальцами.
— Гутен абенд! — шепотом поздоровался Шмель, быстро схватил автомат, лежавший на широкой лавке подле Пужая, и жестом показал, чтобы тот поднял руки. И едва лишь Пужай успел разинуть рот, Шмель вытащил из его кобуры пистолет. — Ди куз да, Пужай! Верным псом стережешь своего господина?.. Но хватит политики! Чего вылупился? Я из отряда «Пятая застава» — от Ивана Опенкина и Артура Рубена!
Что угодно мог ожидать в этот тихий августовский вечер бывший старший лейтенант Красной Армии, ныне власовец Никита Пужай, но только не такой встречи.
— Хочешь жить, Пужай, выполняй все мои распоряжения без писка. Обувайся. Идем к дрезине. Сторожем ты оказался ненадежным. Пусть господина коменданта охраняет этот «замо́к», — Шмель вынул из кармана «лимонку» и провод. «Лимонку» привязал к дверной ручке, а кольцо взрывателя соединил с петлей на косяке.
Пужай заискивающе посмотрел на Мукагова и сложил руки, будто собирался прочесть молитву и стать на колени.
— Я, понимаешь, понял тебя, кабардинец…
— Я осетин!.. И ты мне не виляй, как собака, хвостом! Где сейчас хозяйка этой хаты?
— А ты не убьешь меня?.. Хочешь, в аллаха буду веровать?
— Осетины православные, как грузины и армяне. В аллаха он будет верить! В Гитлера ты поверил, собака! Где хозяйка?..
— На огороде.
Шмель кивнул Коле-маленькому, и мальчик подался на огород.
— Шнель! Шнель! — торопил Мукагов пленного. — Не на ту ногу надеваешь, олух!
Через полчаса они покинули двор. Пошли мощеной дорогой к шлагбауму, а потом рвом, отделяющим железнодорожную насыпь от пристанционной улицы, направились к дрезине, которая стояла на запасном пути. На автодрезине дремал моторист. Он удивился, что Пужай вернулся раньше, чем всегда, и не с командиром, а с другим офицером.
— Едем сейчас… Таков приказ господина Ноймера! — объяснил Пужай.
Моторист хлопнул ладонями, давая сигнал стрелочнику, чтобы тот перевел рельсы на основную магистраль. Автодрезина двинулась. Стрелочник вынул из чехла зеленый флажок. Шмель козырнул. Пужай тоже.
Еще минута, и они выпутались из сплетения линий, загроможденных эшелонами. В лицо бил встречный ветер, из лесов, уже погруженных в полутьму, веяло прохладой. Однако Пужаю казалось, что он сидит на жгучем солнце. С него потоками лился пот. Он расстегнул все пуговицы кителя, дышал тяжело, сидя с закрытыми глазами.
«Зачем, куда он меня везет?..» Он раскрыл глаза и увидел в руке Шмеля парабеллум. Глаза у кавказца горели огнем.
Колеса автодрезины ритмично постукивали на стыках. «Молчит абрек-басурман! — снова глянул Пужай одним глазом на Шмеля. — Если б нужна была ему моя жизнь, мог бы прикончить меня вместе с господином Ноймером на дворе или в хате. Даже без выстрела — кинжалом!..»
