Барбара Такман - Августовские пушки
Для публики же спасителем Восточной Пруссии был номинальный командующий — Гинденбург. Престарелый генерал, вытащенный из отставки в старомодном синем мундире, благодаря победе у Танненберга превратился в титана. Триумф в Восточной Пруссии, невероятно раздутый по сравнению с его настоящим значением, создал для Германии миф Гинденбурга. Даже хитрое злоязычие Гофмана не сумело повредить ему. Позднее, уже в качестве начальника штаба Восточного фронта, водя гостей по полям Танненберга, Гофман рассказывал: «Вот здесь фельдмаршал спал перед сражением, здесь он спал после сражения, а вот здесь — во время сражения».
В России суть катастрофы не сразу дошла до общественного сознания, ее остроту притупила огромная победа, одержанная в то же самое время над австрийцами на галицийском фронте. В количественном отношении она даже превосходила ту, которую одержали немцы под Танненбергом, и произвела на врага такой же эффект. В череде сражений, происходивших с 26 августа по 10 сентября и закончившихся битвой при Лемберге, русские убили и ранили 250 000 человек, захватили 100 000 пленных, заставили австрийцев за восемнадцать дней отступить на 150 миль, нанесли сокрушительное поражение австро-венгерской армии, от которого особенно сильно пострадал ее офицерский корпус и от которого она так никогда уже не оправилась. Это обескровило Австро-Венгрию, но не могло компенсировать понесенные потери или исправить последствия Танненберга. Больше не существовало русской 2-й армии, генерал Самсонов был мертв, а из пяти его командиров корпусов двое попали в плен, а остальные были смещены с постов как некомпетентные и несоответствующие должности. Во время последовавшего вскоре сражения у Мазурских озер немцы изгнали войска генерала Ренненкампфа из Восточной Пруссии; он «потерял голову» — на сей раз это привычное выражение употребил Жилинский, — бросил армию и на автомобиле умчался к границе, завершив тем самым крах своей репутации и заслужив позорное изгнание из армии, которое повлекло за собой и смещение Жилинского. В телеграмме великому князю Николаю Николаевичу Жилинский обвинял Ренненкампфа в паническом бегстве. Это возмутило великого князя, считавшего, что основная вина в поражении лежит на Жилинском. Поэтому он доложил царю, что это Жилинский «сам потерял голову и не способен управлять боевыми действиями», в результате чего к жертвам сражения при Танненберге прибавилась еще одна.
Это сражение обнажило плохую подготовку войск, недостатки снабжения, некомпетентность генералов и слабую организацию. Гучков, ставший следующим военным министром, утверждал, что после Танненберга у него «сложилось твердое убеждение в том, что война была проиграна». Поражение прибавило смелости прогерманским группам, которые энергично начали в открытую агитировать за выход из войны. Граф Витте был уверен, что война погубит Россию, а Распутин — что она приведет к краху режима. Министерства юстиции и внутренних дел представили царю меморандум, настаивая на скорейшем мире с Германией на том основании, что продолжение союзнических отношений с западными демократиями будет фатальным. Возможность не замедлила представиться. В скором времени Германия сделала России предложение о заключении сепаратного мира, и переговоры об этом продолжались в течение 1915 и 1916 годов. Либо из-за верности союзникам и Лондонскому пакту, боязни договора с Германией, нечувствительности к росту захлестывающих страну революционных волнений или же просто из-за паралича власти русские так и не приняли предложения Германии. Война продолжалась, хаос все нарастал, боеприпасов, снаряжения, материальных ресурсов становилось все меньше.
После катастрофы со словами сочувствия к русскому главнокомандующему прибыл французский военный атташе, генерал маркиз де Лагиш. «Мы счастливы принести такие жертвы ради наших союзников», — галантно ответил великий князь. Самообладание перед лицом бедствий входило в кодекс поведения Николая Николаевича, и русские, зная о своих неисчислимых людских ресурсах, обычно принимали чудовищные человеческие потери с относительным спокойствием. Русский «паровой каток», на который западные союзники возлагали столько надежд и который после разгрома на Западном фронте они ждали с еще большим волнением, развалился по дороге на части, словно бы был скреплен булавками. Свое движение он начал раньше времени и слишком быстро нашел свой конец и поэтому, как и сказал великий князь, оказался принесен в жертву ради союзников. Однако, чего бы эта жертва ни стоила России, французам она дала то, чего они так желали: уменьшение германских сил на Западном фронте. Тех двух корпусов, которые опоздали к Танненбергу, на Марне не было.
Глава 17
Пожары Лувена
В 1915 году появилась написанная в эмиграции книга Эмиля Верхарна, ведущего бельгийского поэта, чья жизнь до 1914 года была блестящим служением социалистическим и гуманистическим идеалам, которые, как тогда верили, смогут стереть границы между странами. В предпосланном книге посвящении он писал: «Пишущий эту книгу был когда-то пацифистом… Для него не было большего или более неожиданного разочарования. Это настолько сильно коснулось его, что он почувствовал себя другим человеком. И все же, как ему кажется, в этом вызванном в нем состоянии ненависти, унижающем его сознание, он посвящает эти страницы с глубоким чувством человеку, которым он был когда-то».
Из всего, что было когда-то написано об этом, строки Верхарна являются наиболее ярким примером того, что война и оккупация делают с сознанием очевидца. Когда завершилось Пограничное сражение, война продолжалась всего двадцать дней и за это время породила как среди воюющих, так и нейтральных страсти, точки зрения, идеи и вопросы, которые определили будущий ход войны и будущее самой истории. Мир, каким он был раньше, и идеи, формировавшие его, исчезли, как прошлое Верхарна, в событиях августа и последующих месяцев. Все составные — братство социалистов, переплетение финансов и торговли, другие экономические факторы, — все то, что должно было сделать войну невозможной, ничто не сработало, когда пришло время. Национализм, как бешеный порыв ветра, налетел и вымел все.
Люди вступали в войну с различными чувствами и идеями. Среди ее участников одни пацифисты и социалисты сердцем были против войны, другие, вроде Руперта Брука, приветствовали ее. «Да будь благословен Господь, сравнявший нас единым часом», — писал он в своем стихотворении «1914». Ему представлялось, что сам ход времени
…толкнул тебя в туманы
Безжалостного скучного мирка…
Честь… ступает снова…
И Благородство с ней шагает в ногу,
И наш черед наследства наступил.
Немцы испытывали те же чувства. Война должна была быть, писал Томас Манн, «очищением, освобождением, великой надеждой. Победа Германии будет победой души. Германская душа, — пояснял он, — противоположна пацифистскому идеалу цивилизации, поскольку не является ли мир элементом, разрушающим общество?» Эта концепция, зеркальное отражение основной германской милитаристской теории о том, что война облагораживает, была очень недалека от восторженных сентенций Руперта Брука, и в то время ее придерживалось немало уважаемых людей, в том числе и Теодор Рузвельт. К 1914 году, не считая окраинных войн на Балканах, Европейский континент не переживал подобных потрясений на протяжении жизни целого поколения, и, по мнению одного наблюдателя, приветственное отношение к войне проистекало в какой-то степени из «неосознанной скучности мира».
Там, где Брук видел чистоту и благородство, Манн усматривал более реальную цель. Будучи, как он утверждал, самыми образованными, дисциплинированными и миролюбивыми из всех народов, немцы заслуживают того, чтобы быть и самыми сильными, чтобы господствовать, создать «германский мир» из того, «что со всякими возможными оправданиями называется германской войной». Хотя Манн писал эти строки в 1917 году, он вспоминал 1914 год, который должен был стать германским 1789-м, установлением германской идеи в истории, воцарением Kultur, осуществлением германской исторической миссии. В августе, сидя в кафе в Ахене, один немецкий ученый сказал американскому журналисту Ирвину Коббу: «Мы, немцы, являемся наиболее трудолюбивой, честной и лучше всех образованной нацией в Европе. Россия защищает реакцию, Англия — эгоизм и вероломство, Франция отстаивает декадентство, Германия — прогресс. Германская Kultur просветит мир и после этой войны другой не будет».
Немецкий делец, сидевший с ними, имел перед собой более конкретные цели. Россия должна быть подчинена настолько, чтобы славянская угроза никогда больше не нависала над Европой; Великобритания должна быть полностью повержена и лишена флота, Индии и Египта; Франция обязана будет заплатить такую контрибуцию, от которой она никогда бы не оправилась; Бельгия должна отдать свое побережье, поскольку Германии нужны порты в проливе; Япония будет наказана в свое время. Союз «всех тевтонских и скандинавских народов в Европе, включая Болгарию, будет пользоваться абсолютным господством от Северного до Черного моря. У Европы будет новая карта, в центре которой — Германия».
