Абрам Вольф - В чужой стране
— Мы надеемся, господин полковник, что люди вашей бригады будут рады вступить в союзную армию, продолжать войну вместе с нами? В ближайшие два-три дня мы сможем обеспечить вашу бригаду обмундированием. Я думаю, что наша военная форма понравится вам…
Шукшин переглянулся с Мариновым.
— Бригада может действовать только как самостоятельная часть Красной Армии. Войти в подчинение союзной армии без приказа Верховного Главнокомандующего мы не имеем права.
Вернулся капитан. Следом за ним шел долговязый солдат с большим блестящим подносом.
Полковник, наполнив бокалы, шутливо сказал:
— Я знаю, что вы с большим удовольствием пьете водку. Русские знают, что надо пить!
— Русские знают толк не только в водке, — ответил Маринов, поднимая высокий хрустальный бокал, наполненный игристым, янтарно-светлым вином. — Хорошее шампанское мы тоже любим…
Американский майор, молча наблюдавший за русскими, что-то сказал полковнику. Тот кивнул головой и обратился к Шукшину:
— Как питаются ваши люди? Вы не испытываете трудности со снабжением?
— Мы тут жители старые, господин полковник. Бельгийцы о нас заботятся!
— Можем взять вас на довольствие. В английской армии неплохо кормят, вы в этом убедитесь. Сообщите, сколько у вас людей, и я отдам приказ интендантам… Сколько в вашей бригаде людей?
— Благодарю за внимание, господин полковник. Но нам не хочется обременять вас лишними заботами. Пока нам хватает продовольствия. Если у нас будет нужда, я с удовольствием воспользуюсь вашей помощью.
Наступило молчание. Полковник бросил быстрый взгляд на американца, поднялся и зашагал по комнате. Его желтые ботинки громко скрипели.
Шукшин, раскуривая потухшую сигару, встревоженно думал: «Хотят, чтобы мы надели их форму, вошли в их подчинение. Потом поставят своих офицеров… Зачем это им нужно?»
Полковник подошел к столу, уперся в него растопыренными пальцами и сказал, в упор глядя на Шукшина:
— Господин полковник, имеется приказ командования, обязывающий всех гражданских лиц немедленно сдать оружие. Я должен принять оружие от вас. Сдать нужно пулеметы, автоматы, винтовки, пистолеты… Впрочем, пистолеты можно оставить. Я имею в виду командиров. Нужно сдать, господин полковник, и все боеприпасы…
«Вот оно что! Теперь ясно…» — Шукшин, раздумывая, тер кулаком подбородок. В прищуренных глазах вспыхнул злой огонек.
Дядькин, опередив Шукшина, обратился к отцу Алексею:
— Переведите полковнику: солдаты сдают оружие только в двух случаях — когда их берут в плен или когда им приказывает сдать оружие тот, кто вручил его. Мы в плен вам не сдавались, господин полковник. Мы солдаты Красной Армии… Никаких разговоров о сдаче оружия быть не может!..
Дядькин, с трудом сдерживавший гнев, говорил так быстро, что отец Алексей едва успевал переводить. Полковник бросил на Дядькина сердитый взгляд. — «Что вмешивается этот мальчишка!»— и повернул голову к Шукшину.
— Господин полковник, я имею приказ принять от вас оружие!..
— Но я не имею приказа его сдать! — отпарировал Шукшин. — Не сможете ли вы помочь мне связаться с командованием Красной Армии?
— Я не уполномочен решать такие вопросы, — ответил полковник и нервно, нетерпеливо постучал ладонью по столу. — Не уполномочен!
Шукшин встал.
— Благодарю, господин полковник, за приятную беседу. Я был рад познакомиться с вами…
— Надеюсь, что мы еще увидимся. — Полковник протянул руку Шукшину. Шукшин, встретившись с ним взглядом, спросил:
— Вы не сможете доложить о моей просьбе фельдмаршалу Монтгомери?
— Монтгомери будет знать о нашем разговоре.
Шукшин, Дядькин и Маринов вышли из штаба возмущенные.
— Ишь ты, какие прыткие — оружие им сдать!.. — горячился Дядькин. — Чего доброго, еще пушки против нас выставят!
— Да, обстановка сложная… — озабоченно проговорил Шукшин. — Очень сложная… Тут надо подумать…
Они вошли в небольшой пустынный сквер, сели на скамейку возле клумбы, сплошь усыпанной пышными огненно-красными цветами. День был теплый, тихий и светлый, только пестрая листва на асфальтированных дорожках напоминала о наступившей осени.
Шукшин, раздумывая, поднял с земли коричневый лист каштана, покрутил его в ладонях.
— Не уйти ли нам отсюда? Надо держаться поближе к бельгийским партизанам… Как вы думаете?
— Правильно, — согласился Дядькин. — И надо сегодня же связаться с главным штабом партизанской армии.
— Связь со штабом необходима, — проговорил Маринов. — Штаб поможет разобраться в обстановке. Мне кажется, что Монтгомери не будет спешить докладывать о нас Сталину… — Маринов, напряженно думая, сощурил глаза. — А что если послать письмо советскому послу в Лондоне? С Лондоном-то у них связь отличная!
— Идея! — поддержал Дядькин. — Как это мы сразу не сообразили… Сегодня же пошлем бумагу. А пока придется уйти в другой город. Пошлем в Брюссель Кучеренко, посоветуемся с партизанами…
Кучеренко, побывав в Брюсселе, в штабе партизанской армии, сообщил, что бельгийцы советуют перебазироваться в Хасселт.
— В городе одни партизаны. Ни английских, ни американских частей нет.
— А чья зона? — спросил Шукшин.
— Американская.
— Ладно, поедем. Посмотрим, что скажут нам господа американцы.
На рассвете бригада была поднята по тревоге. Отряды построились по границе строевого плаца, образовав букву П. Шукшин, выйдя на середину плаца, обратился к партизанам с короткой речью:
— Бригада уходит в Хасселт. Передвинемся ближе к нашим друзьям-партизанам, к нашему старому дому, к лесам… Переход в Хасселт проведем как тактическое учение. Отряды должны показать на марше высокую дисциплину, организованность и бдительность. В Хасселте проведем разбор, определим, чей отряд показал себя на марше лучше…
Шукшин уже хотел было подать команду к выступлению, как вдруг стоявший рядом Воронков воскликнул:
— Трефилов! Трефилов вернулся!
В ворота лагеря входила группа вооруженных людей. Впереди шагал Трефилов. Шукшин подал команду «вольно» и заспешил навстречу партизанам.
Группа под командованием Трефилова действовала самостоятельно, в отрыве от бригады, почти месяц. Не трудно представить себе радость партизан четвертого отряда, увидевших своего командира, своих боевых товарищей. Как только Шукшин скомандовал «вольно», весь четвертый отряд кинулся к Трефилову. Плац огласился ликующими возгласами.
Новоженов бросился к своему другу Чалову.
— Миша! Друг!
— Петро! Братишка!
К Дубровскому подбежал Базунов.
— Мать честна, Дубровский, Алеша!.. Эх ты, чертяка! — Базунов ударил друга по широкой спине, смахнул слезу, набежавшую от радости. — Гляди, ребята, он вроде еще здоровше стал… Дай же я тебя обниму, леший!
Трефилов коротко доложил о боевых операциях, проведенных группой. Когда союзные части вышли к голландской границе, он передал им восемьдесят солдат и офицеров противника, захваченных в плен, и повел партизан на Мазайк. Недалеко от города группа соединилась с отрядом Триса. В Мазайке находилась не меньше двух батальонов вражеской пехоты, но партизаны, хотя их было только двести человек, решили ворваться в город, чтобы спасти его от разрушения: гитлеровцы заминировали промышленные объекты, железнодорожную станцию.
— Еще бы несколько часов, и все взлетело бы на воздух, — рассказывал Трефилов, дымя сигаретой. — Станцию мы захватили почти без боя — немцы не ждали удара с той стороны. А на улицах сильный бой разгорелся… Хорошо, что помощь подоспела, шахтеры из Айсдена пришли, а то бы нам туго пришлось. Мы восемь часов город держали! Англичане только ночью подошли… Приготовились штурмовать, а в городе ни одного фашиста!
— Как там наша Мать, Елена Янссен? — спросил Шукшин. — Не вернулись ее сыновья?
— Нет, не вернулись. Вам всем привет передавала. Скажи, говорит, чтобы берегли себя… — Трефилов помолчал, проговорил с волнением — Если бы вы видели, Константин Дмитриевич, как нас встречал Мазайк! Пальба еще идет, пули свистят, а народ на улицы высыпал. Бегут к нам, обнимают… Верно говорят, что друзья познаются в беде. Бельгийский народ нас не забудет… Нет!
Перед вечером бригада вступила в Хасселт. Власть в городе осуществлял штаб местных партизан. Комендант района Матье Нюленс, давний друг Дмитрия Соколова, отвел бригаде самое лучшее здание.
Каждое утро отряды с песнями проходили по городу. Бельгийцы, заслышав красноармейскую песню, бросали все свои дела и выбегали на улицу. Толпы мальчишек провожали отряды в поле.
Но эта мирная жизнь продолжалась только несколько дней. 27 сентября в бригаду прибыл офицер связи главного штаба партизанской армии и вручил приказ командующего, Национального коменданта Диспи. Приказ требовал:
