Адий Шарипов - Фронтовые повести
Тишину засыпанного снегом кладбища нарушал лишь плач двухлетнего Юры. Ему было холодно босиком и в летней рубашонке. Галя, с трудом переступая обмороженными ногами, подошла и взяла плачущего братишку на руки. Ребенок затих, прижавшись к ней, и со страхом смотрел на суетившихся солдат, на черные отвалы земли, разбросанной по снегу.
Солдат с автоматом на груди ударил девушку сапогом и вырвал у нее из рук ребенка. Пока Галя молча поднималась на ноги, Юру взяла Мария Петровна. Солдат ударил ее, женщина упала, но не выронила ребенка. Иван Иванович, стоявший со связанными за спиной руками, медленно обернулся к солдату своим страшным, изуродованным на допросах лицом.
— Мало тебе? — тихо спросил он.
Солдат не понял, о чем говорит арестованный, но невольно отошел в сторону.
В мечущемся свете фонариков то взблескивал покрытый сплошной изморозью радиатор тихо урчавшей машины, то виднелись рубчатые следы новеньких шин на нетоптанном снегу. Солдаты, приплясывая от холода, колотили себя по плечам, терли уши.
Наконец старший команды вытащил из кобуры револьвер и направился к вырытой яме. Двое солдат полезли в кузов машины и сбросили оттуда несколько лопат. Мария Петровна прижала к себе притихшего ребенка и ладонью закрыла ему глаза.
— Сейчас, сейчас, сейчас… — бормотала она, словно в беспамятстве.
Иван Иванович расправил плечи и, оступаясь на мерзлых комьях земли, первый подошел к краю ямы. Рядом с ним встала Мария Петровна с ребенком на руках. Солдаты прикладами подогнали дочерей Галю и Веру. Загремели автоматные очереди. Кое-как забросав могилу, замерзшие солдаты поспешно залезли в кузов, и машина уехала.
На притихший город опускалась поздняя декабрьская ночь.
Навести справки у Рудольфа поручили Майе Серовой.
— Подозрительный человек у меня есть, — сказал Рудольф. — Я был вынужден принять его. Но в организацию он не входил и никого не знал.
— Может быть, кто-нибудь из наших сам попытался привлечь его? — высказала предположение Майя.
Лейтенант решительно затряс головой.
— Не может быть! Я бы об этом знал. Майя задумалась.
— Если это тот, кого мы подозреваем, — сказал она, — мы могли бы его опознать: один из наших видел его в гестапо.
— Так в чем тогда дело? Ведь имеется фотография! — Открыв шкаф с документами, Рудольф достал тоненькую папочку и протянул ее Майе. К анкете, заполненной крупным разборчивым почерком, была приложена бледная фотография худого изможденного мужчины, остриженного наголо. Тонкая шея, испуганно вытаращенные глаза.
— Анатолий Злобин, — прочитала Майя. — Да, припоминаю. Пришлось ему подыскивать родственников. Освободился он едва ли не вместе с Грековым. Во всяком случае в лагере они были вместе.
Она снова вгляделась в худое лицо незнакомого мужчины. Неужели он?
Вручая ей фотографию для передачи в город, Рудольф заметил, что снимок, видимо, сделан вскоре после освобождения из лагеря и что сейчас подозреваемый может выглядеть гораздо лучше. Впрочем, прибавил он, не настолько, чтобы его нельзя было узнать: выражение глаз Злобина должно остаться прежним. Если они освободились вместе с Грековым, то вот и ответ на вопрос, почему Грекова арестовали. Они могли встречаться в городе, разговаривать. Вполне возможно, что Греков кое в чем пооткровенничал со старым товарищем по несчастью.
— Да, но Еня? — возразила Майя.
— О ней он мог догадаться сам. Девочка слишком часто уходила в город и в лес. Допускаю также мысль, — продолжал Рудольф, — что за ней вообще велось наблюдение. И давно. Не забывайте, что в гестапо работают очень подозрительные люди. Подозревать — их профессия.
— Странно, — сказала Майя, — что за все время я ни разу не встретила этого Злобина. Он совсем не обращается в медпункт.
— Да, — согласился Рудольф, — человек скрытный. Через день фотография из Петровки была доставлена на квартиру Раи Беловой.
— Он! — сразу же сказал Алтай, едва Володя выложил перед ним бледный снимок худого мужчины с испуганными глазами.
— Посмотри внимательней, — попросил Володя.
— Ну вот еще! Его невозможно спутать. Он самый!
— Та-ак… — протянул Володя, пряча фотографию. — Дело ясное. Ну, что будем делать?
У Алтая гневно сузились глаза.
— Ты что, — спросил он, — забыл о Ене? А о семье Воробьева?
— Нет, дорогой мой, не забыл. Такое не забывается. И не забудется.
— Тогда зачем спрашиваешь? Собаке — собачья смерть!
Ладно! — Володя решительно хлопнул ладонью по столу. — Что заслужил, то и получит.
Приговор над предателем привели в исполнение недалеко от Петровки. В тот день к Анатолию Злобину, рабочему на торфоразработках, обратилась закутанная в платок женщина (это была Майя Серова). Она сказала, что один человек, знакомый Петра Грекова, вынужден скрываться в городе. Он попросил напомнить Злобину, что знает его еще по лагерю на Взгорье. У этого человека на руках какой-то важный документ, который передал ему Петр Греков перед самым своим арестом. От Злобина требуется совсем немного — незаметно пробраться в город и повидаться с этим человеком.
— А как я его найду? — поинтересовался Злобин, безучастно глядя себе под ноги.
Майя заверила, что в городе Злобина встретят надежные люди и проводят. Самое сложное — это выбраться из Петровки. Говорят, что каждого, кто отлучается с работы, немедленно берет на заметку сам лейтенант, руководитель предприятия.
— Как-нибудь, — ответил Злобин. Как раз этой трудности он не боялся.
Подпольщики рассчитывали, что за разрешением съездить в город Злобин обязательно обратится к Рудольфу. Это входило в тщательно разработанный план расправы с предателем. Так оно и вышло.
Отпрашиваясь с работы, Злобин таинственно намекнул немецкому лейтенанту, что он обязан отлучиться по весьма важному делу. Рудольф понял намек и проникся готовностью помочь Злобину сегодня и помогать впредь. В частности, он заявил, что сам тоже собирается в город и предложил подвезти его в своей бричке — места хватит.
Ничего не подозревавший предатель совсем не обратил внимания на то, что Рудольф на этот раз правил бричкой сам. Выехав из поселка, немецкий лейтенант остановил подводу в том месте, где кусты подходили к самой дороге, а сам спрыгнул и ушел в лес. Тотчас возле брички, словно выросли из-под земли, появились двое. У одного из них было широкое скуластое лицо, он держал руку в кармане пальто.
— Слезай, — сказал он и, кивнув головой, приказал побледневшему Злобину идти впереди себя.
— Куда? — Злобин испуганно озирался. — Никуда я не пойду! Кто вы такие, чтобы приказывать?.. Ваше благородие! — неожиданно закричал он, надеясь на защиту немецкого лейтенанта.
— Иди, иди, сволочь! — негромко проговорил спутник скуластого и взял Злобина за воротник.
Когда немецкий лейтенант вернулся, в бричке никого не было. Три пары следов вели в лес. Рудольф уселся, разобрал вожжи и повернул подводу обратно в поселок.
В последние дни декабря фашистское радио не переставая горланило, что фюрер намерен решительно прорвать сталинградское кольцо. Чтобы вывести из окружения дивизии 6-й армии, создан танковый таран генерала Манштейиа. Доблестные танкисты пробиваются на помощь Паулюсу. И все же, несмотря на бодрые заверения берлинской пропаганды, трезвые головы отчетливо понимали, что судьба дивизий в кольце под Сталинградом решена с первого дня окружения, и печальный конец самой боевой армии рейха, как это ни горько было признавать, свидетельствовал об окончательном крахе надежд на благополучное завершение кампании в России.
Гитлеровское командование не жалело сил, чтобы скрасить безрадостные вести, доходившие с фронта.
В канун рождества тыловой штаб, расположенный в Велиславле, отдал распоряжение освободить помещение госпиталя. Из разговоров немецких офицеров Валя узнала, что госпиталь понадобился для рождественского праздника. Вино, музыка, веселье должны были помочь удрученным воякам забыть о поражении под Сталинградом.
— Мы им устроим праздник! — зловеще процедил Алтай.
Он не мог забыть зверской расправы гитлеровцев с семьей Воробьевых. Даже расстрел провокатора не умерил его гнева.
На рождественский бал, как стало известно, приглашены были шестьдесят высших офицеров штаба и расквартированных в городе частей. Приехало очень много летчиков.
Валя ожидала, что на торжество отправится и генерал Рихтер со старшими офицерами своего штаба, однако в самый канун праздника его вызвали в Берлин.
Комендант города майор Хольбер не получил приглашения на бал. Узнав об этом, Ася целый день проплакала — ведь она так готовилась к этому вечеру: сшила себе новое платье, достала украшения. И вот все рухнуло. Со слезами на глазах Ася уверяла Валю, что это происки врагов Хольбера, главным из которых она считала шефа гестапо Зихерта.
