Виталий Носков - Спецназ. Любите нас, пока мы живы
— Он не с нами.
Полевой командир коротко бросил:
— Кто это?
Держа в левой руке милицейские удостоверения Ромащенко и Детистова, он раздраженно приказал:
— Обыскать. Чего он здесь ходит в такую рань?
— Жена у него тут рожает, — четко сказал сержант, — Мы этого парня не знаем. Отпустите его.
Бросив удостоверения на пол, полевой командир чеченцев ударил сержанта в голову левой рукой:
— Много говоришь!
То, что от выверенного удара Ромащенко не упал, только качнулся, взбесило боевиков. На Павла и Сашу Детистова обрушился град ударов. Били жестко, мучая, наслаждаясь видом крови, залившей лица кизлярских милиционеров.
Держащие Алексея Сикачёва боевики, ослабив хватку, смотрели на происходящее с удовлетворением.
Боевики теперь были везде: щелкая затворами автоматов, топали вверх по лестнице, вытаскивали из мешков длинные, остроносые, светло- голубые снаряды. «Минировать будут», — со страданием понял Алексей Сикачёв и ещё больше осознал себя виноватым в том, что произошло.
Своих друзей, изломанных тяжелыми ударами, лежащих в лужах крови, он теперь любил, как родных, и та беспомощность, на которую Алексей был обречен, оскорбляла его.
VII.У боевиков, залегших за железнодорожной насыпью у аэродрома, была задача захватить вертолеты, уничтожить или рассеять охрану. Сколько их — молодых милиционеров-солдат — чеченцы не знали; их преимуществом была внезапность, партизанская дерзость. Главной сложностью, отчетливо понимал полевой командир, был захват вертолетов в целости и сохранности. Если бы их оказалось столько, сколько обещал Радуев, можно было, по окончании операции, всем её участникам уйти воздухом. Говорили, что возле Радуева в этом походе идут особо охраняемые пилоты.
Но рассмотрев в прибор ночного видения «Ворон», что второй вертолет стоит без лопастей, командир группы чеченцев понял, что надо, несмотря на запрет, выйти в эфир, чтобы объективно доложить обстановку.
Ответ полковника армии Ичкерии Хункар-Паши Исрапилова — военного руководителя операций, был коротким:
— Атакуй!
Но как только цепь чеченских боевиков поднялась из-за железнодорожной насыпи и сделала первые шаги, её встретил кинжальный огонь двадцатилетних солдат охраны аэродрома и бойцов сопровождения вертолетов или, как они себя называли, «телохранителей экипажей».
Внезапность атаки была утрачена. Преодолев секунды растерянности, полевой командир приступил к руководству боем. Попытки поджечь из гранатометов склад ГСМ не удались. Снайпера боевиков работали по вспышкам, но солдаты, часто меняя позиции, оставались живы, не давая боевикам продвинуться. Результатов по всей линии атаки не было. Отряд боевиков увязал в перестрелке — это начинало нервировать командира чеченцев.
Минуты улетали, как и боевой запас, притащенный в Кизляр на плечах, где думалось все будет, как не раз получалось в Чечне… Обыкновенно дремлющих часовых чеченцы снимали из бесшумок или кинжалами, потом шли прицельные выстрелы по амбразурам из «Шмелей» и гранатометов, все остальное сметалось огневым валом общего удара по слабому гарнизону и вот оно завершающее ликование «Аллаху Акбар». Подобное случалось там, где российские командиры страдали самомнением, недооценивали противника, теряли бдительность.
Предупрежденные кизлярскими охотниками защитники аэродрома, натасканные учебными тревогами, в своем первом сражении не струсили, с каждой новой минутой боя обретая уверенность, которая до этого дня была только у бойцов сопровождения вертолетов.
Сержант, телохранитель экипажа, Юрий уже давно знал, что либо ты убьешь, либо тебя… И, воюя на вертолете, в боевых столкновениях умел находить цель, видеть перед собой только её — и ничего больше. Юрий не любил, когда в чеченских горах противник оказывался выше его вертушки: вот когда было трудно поразить его ответным огнем, а боевики садят и садят из ДШК по вертолету, идущему на вираж. А здесь, в Кизляре, вариант облегченный: противник на плоскости и вот-вот наступит рассвет.
После десяти минут боя, полевой командир чеченцев, приняв информацию, что в деле теперь все силы, брошенные на Кизляр, решился на уничтожение российских военно-транспортных вертолетов и получил на это добро Радуева.
Когда контуры МИ-8-х начали выплывать из тумана, он переместился по влажной, вязкой земле правее, и коснулся плеча одетой в теплую, летную куртку круглолицей чеченки. Он хотел утешить её правом первого гранатометного выстрела по вертолёту. Может, именно эта вертушка залпом из НУРСов накрыла разведгруппу, в которой воевал её муж. Двадцатитрехлетняя вдова, несмотря на горе, оставалась певуньей, умеющей поддержать бойцов боевыми песнями, стихами, которых она знала множество.
Но праздника первого гранатометного выстрела по вертолету не получилось. По МИ-8-му запальчиво прошелся один из пулеметчиков. Из вертушки обильно потек керосин, который трассерами поджег кто-то из лежащих за железнодорожной насыпью.
Полевой командир снял со спины «Муху», отдал её певунье — землячке и сказал:
— Твоя цель — второй вертолет.
— Баркалла, — в шуме боя все же сказала она и, подготовив одноразовый гранатомет к выстрелу, закричала во всю силу легких:
— Аллаху Акбар!
Теперь уже можно было заявить о себе — никаких тайн от России чеченцы в районе Кизляра больше не прятали — перестрелка шла по всему городу.
— К вам пришли умирать волки, — открыто в радиоэфире о цели прихода в Кизляр заявил Салман Радуев, полевой командир с позывным «одинокий волк».
Вертолет, пораженный чеченкой, взорвался сразу. Взлетевший в небо огненный, клубящийся смерч окончательно разбудил все живое в Кизляре.
VIII.Когда со стороны аэродрома с коротким промежутком раздались два взрыва и раскатилась мощная автоматно-пулеметная стрельба, боевики в больнице прекратили избиение милиционеров, Насторожились. Никто и не ждал, что город сдадут без боя. Но все нарастающий темп перестрелки в районе аэродрома нервировал тех, кто готовил больницу «для загона скота» — так говорили боевики. Через короткое время больницу должны были заполнить сотни кизлярцев из многоэтажек, стоящих возле неё.
Убивать милиционеров, захваченных на выходе из лифта, полевой командир быстро не собирался. Их избивали для устрашения, чтобы заложники, входя в больницу, ужаснулись и потеряли волю к сопротивлению. Страшный, истерзанный вид людей в камуфляже, милицейской форме должен был говорить заложникам, что защитников у них нет и не будет.
Милиционеры — два окровавленных, раздавленных куска мяса — еще подавали признаки жизни. Жилистый, худенький паренек в гражданской одежде, захваченный вместе с ними, смотрел на избитых полным ужаса взглядом.
Полевому командиру нравилось, когда перед ним трепетали. Прежде, чем прогнать кизлярского парня наверх, к заложникам, он велел, чтобы милиционеров ещё потоптали, а кизлярцу благосклонно сказал:
— Что ты здесь делал, молодой человек? Почему с ними?
И стажер Алексей Сикачев, видя, что друзей продолжают терзать, ответил:
— Я тоже милиционер.
Сначала боевикам показалось, что они ослышались: с таким спокойствием прозвучало признание. Чуть приподнялся на локте сержант Ромащенко, смахнул с лица кровь. Возле самой больницы, где-то слева захлебывающейся испуганной дробью раскатился пулемет ПК, и боевики, мешая друг другу, накинулись на Сикачева. Даже минеры, до этой минуты бережно разматывающие разноцветные проводки, словно с ума сошли и, оставив своё привычное, профессиональное спокойствие, закрутились в бешенном преступном водовороте.
В этом пограничном городе все начиналось не так, как задумывалось в Чечне. Там говорили: в Кизляре не будет большого сопротивления.
Когда чеченцы начали убивать стажера, к сержанту Ромащенко вернулось сознание. Смахнув кровь с лица еще раз, он увидел, как мелькнул среди боевиков беленький листок — стажерское удостоверение Алексея, найденное на нем. Самого Сикачева Павел не видел: глаза снова затуманила кровь, но он понял, что стажер уже лежит под ногами своих мучителей. Сержант приналег на грудь, опёрся на левый локоть: камуфляж не расстегивал — на нем уже не было пуговиц. Вытащить пистолет из потайного кармана, передернуть затвор — этот вопрос Павел решил мгновенно. Только два выстрела сделал сержант Ромащенко, но ими был убит боевик и тяжело ранен заместитель командира группы, первой ворвавшейся в ЦРБ.
Минутами раньше, расстреляв из ПК экипаж ПМГ, боевики ликовали. И сразу мгновенный ответ. Отрезвление. Ужас от понесенных потерь. Оставалось только взвыть и обрушиться со всей ненавистью на русского мстителя.
Истоптав Ромащенко, осатаневшие боевики облили его найденным в больнице спиртом и подтащили Павла к выходным дверям. Перестрелки шли по всему городу. Выйти из дверей боевики теперь опасались и поэтому, широко раскачав Ромащенко, чеченцы выкинули его на ступеньки главного входа в больницу. Потом самый маленький и юркий из них, крадучись, выбежал из дверей, чиркнул спичкой и метнулся обратно под защиту больничных стен.
