Николай Бондаренко - Летим на разведку
Я стою у открытой двери кабины полуторки. Смотрю, как дружно наши летчики запускают моторы и выруливают на старт.
Первым на взлет идет батя — Валентик. За ним по одному взлетают летчики и командиры. Они собираются в группу, проходят над аэродромом парадным строем и берут курс на запад. Я смотрю не отрываясь на удаляющиеся самолеты. Через сорок минут будет нанесен мощный бомбовый удар с пикирования по вражескому аэродрому. Знайте, господа фашисты, это вам не сорок первый. Кончилось то время, когда вы безобразничали безнаказанно!
…Молодой шофер Ваня аккуратно ведет машину по неровной дороге. Я думаю об ушедших на задание товарищах, о сильном зенитном огне, которым меня и Моисеева встречали фашисты над аэродромом Сталино, и о том, что я снова в своей родной семье.
Прибываем в госпиталь.
— Го-о! Разведчики везде первые! — смеясь, громко говорит Покровский, стоя на пороге утопающего в зелени домика — госпиталя.
— Товарищ командир, прибыли поправить свое здоровье! — шучу я.
— Ну и оборванец! Где тебя так угораздило?
— Пришлось сражаться с костлявой старухой, командир!
— Здорово, — пробасил он.
На наш говор выбежал из палаты Митя Лакеенков. Мы с ним расцеловались и на радостях запели известную в то время частушку:
Эх, летчики-молодчики
Всю страну прославили,
Всю страну прославили
Челюскинцев доставили!
После выписки из госпиталя у меня еще долго при резких движениях болело левое плечо. Капитан Вишняков рассказал, что такая травма плечевого сустава была при прыжке с парашютом у воевавшего под Сталинградом летчика 30-го полка Константина Гавшина. Но вероятно, за всю историю Пе-2 никто из летчиков не выпрыгивал в астролюк кабины. Ребята потом долго подшучивали: «Коля, здорово же ты в форточку выскочил!»
* * *Пока мы с Покровским находились в госпитале, на разведку летал экипаж Моисеева. Но как-то, уходя в облаках от «мессеров», Моисеев потерял ориентировку и сел где-то между Доном и Северным Донцом. И на разведку послали Ермолаева. Это был его первый боевой вылет.
Экипаж Ермолаева состоял из штурмана эскадрильи Лашина и стрелка-радиста Хабарова. Лашин и Хабаров — опытные воздушные бойцы. За их плечами боевой опыт Сталинграда. Их боевые дела отмечены правительственными наградами. Капитан Лашин — чуткий, отзывчивый товарищ, грамотный штурман, уделяющий много внимания подготовке молодых летчиков и штурманов. Мы, однополчане, гордимся, что ныне Михаил Афанасьевич — гвардии генерал-майор авиации, начальник одного из штурманских военных училищ страны.
Хабаров так же опытен в своем деле, как и Лашин. Я был свидетелем того, как настойчиво обучал он подчиненных — стрелков-радистов — держать связь, как он щедро делился с ними боевым опытом. Пулеметы Хабарова всегда исправны, всегда готовы к действию. Недаром он первым в нашем полку «спустил» с неба на землю Ме-110.
Не имеющий боевого опыта Ермолаев понимает ответственность, которая на него легла: во что бы то ни стало выполнить боевое задание, сохранить жизнь замечательных людей и дорогостоящую машину. Знает он еще и то, что, несмотря на большой боевой опыт штурмана и стрелка-радиста, машину все-таки вести ему — Ермолаеву: Лашин и Хабаров за штурвал не сядут.
Взлет, Лашин дает курс к линии фронта. Ермолаев старательно выдерживает заданный режим в наборе высоты. Хочется «наскрести» побольше, но вот «пешка» уперлась в свой практический потолок — семь тысяч восемьсот метров. Машина стала вялой в управлении, инертной, с ограниченной маневренностью. Впереди линия фронта. Ее демаскирует река Миус и тянувшийся с юга на север противотанковый ров. В утренней туманной дымке они сливаются далеко на севере.
Решено выйти в Азовское море и заходом с юго-востока сфотографировать скопление кораблей вблизи Таганрога.
Хабаров передает по радио первый результат разведки. В их работе чувствуется слаженность.
Экипаж выполняет задание и ведет усиленное наблюдение за воздухом, ведь в любую минуту может появиться противник. Сфотографировав корабли, Лашин дал курс на Мариуполь. По заданию нужно сфотографировать порт, железнодорожную станцию и аэродром. Когда разведчик появился над этими объектами, ударили зенитки. Разрывы снарядов ложатся рядом с самолетом, но все идет благополучно. Теперь, как это с высоты кажется, и рукой подать до конечной точки маршрута — узловой станции Волноваха.
На подходе к ней также встречают и провожают огнем зенитки. Но и сейчас все обошлось нормально. Курсовая черта нижнего остекления кабины медленно плывет по земле и режет Волноваху надвое. Заработали фотоаппараты. Лашин вслух считает эшелоны. Их двадцать восемь. Закончено фотографирование.
— Хабаров, передай на КП: Волноваха, двадцать восемь составов на станции и два на подходе со стороны Мариуполя! — дает команду Лашин стрелку-радисту.
— Понял вас! — отвечает тот.
Ермолаев выполняет правый разворот для выхода на обратный курс. И вдруг — сильный удар! Самолет резке стало разворачивать вправо. Обратным действием рулей поворота и элеронов Юрий с трудом прекратил внезапный разворот машины. Правый мотор работает, но в его гуле слышен частый, резкий металлический стук. Что это? Обрыв шатуна? Приборы показывают норму, но чувствуется по всему, что с правым мотором что-то случилось. А тут еще Хабаров передает:
— Командир! На две тысячи ниже идут нашим курсом с набором высоты две пары «мессеров»!
— Взять курс в сторону солнца! — подал Ермолаеву команду Лашин и быстро перезарядил свой пулемет.
— Встречать «мессеров» огнем! — распорядился Ермолаев, выполняя команду Лашина.
Солнце стало союзником, прикрыло своими лучами самолет. Проходят напряженные минуты. Хабаров и Лашин у своих пулеметов; Ермолаев держит полный газ.
— Где истребители? Вы видите их? — спрашивает он у экипажа.
— Вижу! Уходят влево! Продолжай, командир, полет тем же курсом! отвечает Лашин.
Вскоре истребители исчезли. Теперь нужно позаботиться о правом моторе. Его металлический стук не дает покоя всему экипажу. Из мотора выбило много масла. Температура масла и воды повысилась настолько, что стрелки приборов зашли далеко за красную запретную черту, а манометр давления масла показывает нуль. Юрий понимает: медлить нельзя! Сейчас решение может быть одно: выключить правый мотор. В противном случае его заклинит или он загорится.
— Даю мотору по лапкам! — говорит он с иронией.
Вдвоем с Лашиным они оценивают обстановку: до линии фронта более ста, до своего аэродрома около двухсот пятидесяти километров. Много! Дальнейший полет возможен только со снижением.
— Дотянуть до своей территории хватит высоты? — спрашивает Лашин у Ермолаева.
— Хватит. До своей территории хватит. А там посмотрим, — отвечает тот и смотрит на большую стрелку высотомера, которая ползет по кругу, показывая снижение.
— Чтобы не встретиться с «мессерами» вновь, выходи на Азовское море. Там спокойнее, — говорит Лашин.
— Понял.
Юрий держит наивыгоднейшую скорость полета на одном моторе. Уже потеряно две с половиной тысячи метров высоты, а пролетели немного. Все время он и Лашин контролируют работу «здорового» мотора по показаниям приборов. Юрий старается не перегреть его.
— Единственная надежда! — говорит он, глядя на левый мотор.
— Выдержит? Ведь ему работать на максимальном режиме еще час? — спросил штурман.
— Выдержит. Должен выдержать!
Юрий попробовал снизить режим, но высота!.. Она стала падать катастрофически быстро. Скрепя сердце Юрий снова дал сектор газа вперед до отказа.
— Друзья, как наши дела? — спрашивает Хабаров. — Я сижу в этой каталажке и вижу запачканные маслом мотор и шайбу.
— Нормально, Сережа, нормально. Тяну потихоньку… Тише едешь — дальше будешь, — отвечает Ермолаев, называя стрелка-радиста по имени, которое тот сам себе дал в память о погибшем товарище.
— От того места, куда едешь…
— Юра, как-то не по себе, когда одна «палка» остановлена.
— А ты бы хотел, чтобы и вторая остановилась?
— Да нет, не дай бог — внизу фашисты. Сегодня ты сдаешь экзамен на боевую зрелость. Знай это!
— Знаю. В полную силу стараюсь не опозорить авиацию и вас, сталинградцев. Надо хорошенько смотреть за воздухом!
— Смотрю! За это будь спокоен. Появятся «мессы» — спуску не дам. А ты, Ермолайчик, тяни потихоньку.
— Тяну!
— Михаил, сколько километров осталось до линии фронта? Это справа, за морем, Ейск?
— Мало осталось: тридцать километров, — занижает цифру Лашин. — Да, за морем Ейск. А точнее — за Таганрогским заливом. Спой нам, Хабаров, что-нибудь!
— Ты все шутишь?
— А почему бы мне не пошутить? Летчик у меня мировой, домой доставит знаю точно!
