Евгений Анников - Гильзы на скалах
— А что, могу из большой. Я из любой посуды пить могу.
— Вдова, тебе вчера письмо прислали, ты на посту был, иди, возьми у старшины.
— Где?!! От кого? Товарищ старшина-а-а? Петька ты где? Письмо давай.
— Там и Громову посылка.
— Кто прислал? — маленький Громов вытянул шею, он слыл бабником и ловеласом, поэтому ему писали только бабы.
— Сейчас гляну. Нет Леха, не от девок и не от жены. Это от Мишки, из госпиталя. Во, блин, хорошо он там живет, даже посылки присылает!
В посылке лежали две пятилитровые канистры спирта, их извлекли под одобрительный гул всей палатки.
— Мишган, не забыл!
— Тост для Мишки! Поднимем эти благословенные канистры за то, чтобы дали, бабы, Мишке! Аминь! — гнусаво пропел Лапа, подражая служителям культа.
Мишка был другом Андрея. Вместе рыбачили и охотились, пили водку и ходили по бабам, пели и дрались. Мишка подорвался на растяжке в самом начале командировки и сейчас лечился в госпитале.
Снизу лежало письмо. Андрей начал читать. Начиналось оно весело:
«Здорово Андрюха! Привет мужики. Гром, зная тебя, и зная, что с бабами у Вас туго, хочу сказать.
Не выбрасывай ящик от посылки, сделай в картоне аккуратненькую дырочку. Ну не мне тебе рассказывать зачем».
— Вот, что прислала, — раздался радостный крик Вдовы, — смотрите!
Вдова показывал фотку своей жены, на фото, Лехина Танька была голой.
— Повесь на койку, будет на кого затвор передернуть — буркнул Громов.
— Ты свою повесь, и дергай.
— А что мне на нее дергать. Я ее вдоль и поперек избороздил. На чужую интересней.
Все вокруг заржали, Вдова обижено спрятал фото.
— Греховодники! О душе надо думать. О ее спасении! А они только о бабах. Вот стану священником, так мне Ваши грехи до смерти не замолить. Пожалейте батюшку! — Лапа запел свою песню.
В отряде такие фотки были традицией. Один раз все жены и подруги сделали групповое фото, где кроме противогазов на женщинах не было ни чего. Потом парни долго, со смехом, пытались разобрать — где чья.
На улице послышался нестройный, но уверенный топот и в палатку ввалились парни из СОБРа, во главе со Смолянским.
— Говорят Вам бухло прислали?
— Говорят, что кур доят, — парировал Лапа, — ну что Андрюха, открываем одну?
— Доставай, смотреть на него что ли, — ответил Громов.
— Да, а какая крыса Вам уже сообщила?
— Мы на запах — ответил Сова- пулеметчик СОБРа.
Палатка снова загомонила, Сашка, изобразив на гитаре первые аккорды «цыганочки», пропел:
Рано утром встану я, посередине лета.
Вдруг придут мои друзья, а в доме водки нету.
Чай бы пить, заварки нет. Что за День рождения?!
ЭХ! Ты синий мой берет да тельник в утешение!!!
Кто-то достал косячок, и сладкий дым анаши потянулся по палатке. Анаша тоже была неизменным атрибутом этой войны.
Даже те, кто в мирной жизни никогда не баловался этим зельем, здесь курили, дабы хоть чем-то снять напряжение нервов.
Сергей и Лапа однажды обкурились до такой степени, что увидели в прибор ночного видения реального Годзилу. А потом весь остаток ночи пытались подстрелить его на завтрак.
— Лапа, хочешь годзилятинки! Хе-хе-хе! — смеялся Сергей, поливая из автомата темноту ночи.
— Ага. Никогда еще не хавал. Ха-ха-ха — гоготал Димка, стреляя из винтовки.
Выбравшийся из блиндажа заспанный Громов, разбуженный стрельбой, удивленно посмотрел на них.
— Вот придурки обкуренные. Ведь спать не даете, гоблины!
— Лапа-а-а! Там еще и гоблины-ы-ы! Измена-а-а!
— О-о-о. Серый, точно гоблины, стреляй, а то они утащут нашу Годзилу!!!!
В палатке звенела гитара, надрывая глотки, мужики пели «Десантную». К гитаре присоединилась гармонь. Кто-то начал стучать по пустым патронным цинкам — в такт мелодии.
«Развязали языки, и пошло про службу,
Про прыжки и про броски, вобщем все что нужно!
Наливай Юрок опять, а я возьму гитару. Что ребята Вам сыграть? С чьего репертуару?
Посидим, пока рассвет не начнет вторжение.
Эх! Ты синий мой берет, да тельник в утешение!»
Сергей сидел на лавочке около палатки. К нему подошел Герман. Вытащил сигареты и спросил.
— А ты, что не гуляешь?
— Ты ведь знаешь, я с зеленым змием не дружу. — Сергей вытащил зажигалку.
— Сколько ты здесь, не надоело? Я вот, второй раз поехал и понял, что это не для меня. — Герман затянулся сигаретой.
— Сколько? Я и сам уже не помню. Начал в 94, ранение, госпиталь, потом 96, снова госпиталь. И вот, с 1999 опять сюда. Считай лет пять. Втянулся. Как на работу хожу. Война, странная штука. Она либо отторгает тебя, либо затягивает. Меня затянуло, не могу без этого. Дома посижу месяц, чувствую, снова тянет. — Сергей говорил, глядя куда-то в даль.
— И не страшно? Убить ведь могут.
— Могут. Страшно. Я же человек, и тоже боюсь как все. Перед каждой стычкой мандраж, а потом. Работать начал — все проходит.
— Мне говорили, ты сам себя гранатой рвал? Это правда?
— Да. Испугался, что в плен попаду. Вот от страху и рванул чеку. А что потом, не помню. Вспышка, удар и все.
— Бывают же чудеса. — Герман смял окурок и бросил в стоящую неподалеку урну.
— Бывают. Слушай командир, я тут вот о чем подумал. У нас выносной пост практически не укреплен. Если заваруха, выкосят там всех в пять минут, а потом за остальных возьмутся. Сверху по нам удобней стрелять. — Сергей посмотрел на Германа.
— Что предлагаешь?
— Нужно укрепить, хоть мешками с песком. Мешки у начпрода возьмем. Один «Утес» туда поставим.
— Дельно. Но таскать их на третий этаж, а потом на крышу — тяжело.
— Тяжело. Но как говорил великий Суворов. Тяжело в учении — легко в бою. Придумаем что-нибудь, лебедку сделаем. Нормально все будет.
В этот момент из палатки послышался гулкий топот сапог, палатка пошла в пляс. «Цыганочка» удалась на славу:
«Не забудем третий тост, не нарушим слова.
Встанем. Хлопнем в полный рост, за Саньку Соколова.
За всех тех, кто в цинк одет, кто с нами не присядет.
Не разделит наш банкет, бабу не погладит.
Самый тонкий нерв задет, и в душе крушение!!!
Э-э-эх! Ты синий мой берет, да тельник в утешение!!!
Палатка распахнулась из нее вывалился пьяный Гусь, увидев Германа, он заикаясь и шепелявя одновременно, начал гововорить.
— Тааа — ик — рищь, ма-а-а — ик — ер. А-а-а мы тут песни-ик, поем. Х-х-хотите с-с-с нами?
Отдал честь и куда-то пошел по своим пьяным делам.
Мимо, гавкая, как собака, проперся Серега Куров. За ним, весело тявкая, бежали три отрядных щенка, неизвестной породы — Гильза, Пуля и Патрон. Следом, с паническим блеянием, бежал козленок Афанасий. Козленка украл Вдова, на одной из зачисток. С недоумением, глядя на эту процессию, подошел «Чубайс»- большая рыжая дворняжка, которая жила в отряде. Чубайс был отрядным талисманом. Увидев Сергея и Германа, он подбежал к ним. Сергей почесал собаку за ушами.
Это была умная собака. Он родился под бомбежками, умудрился выжить. Жизнь на войне многому научила его. Чубайс два раза подрывался на бандитских растяжках, был контужен. Он научился выискивать смерть, которой была засеяна эта земля. И эти суровые, но ласковые к нему люди, пользовались этим. Собака спасла несколько человек, от подрыва на минах. Чубайс просто садился перед минами и бросался на бойца, подходящего к опасному месту. Существовали другие люди, которых собака ненавидела. Внешне они не отличались от людей, с которыми жил пес. Такая же одежда, оружие. Но они, всегда пытались пристрелить Чубайса, и он это запомнил. Не разбираясь в национальностях, собака умела отличать чеченцев от русских. И горе чеченцу, забредшему к расположению отряда. Молча, как волк, Чубайс подкрадывался и бросался на человека сзади. Русских, он не трогал.
— Куров, ты что разбрехался? — окликнул, вновь появившуюся из-за угла палатки, процессию Герман.
— Я постовая собака.
— Вот, допились. Пора заканчивать их банкет, — и Герман зашел в палатку.
Серега докурил, щелчком отбросил бычок, взглядом проводил его полет. Окурок попал точно в урну.
— Снайпер, — подумал Сергей и нырнул в палатку, вслед за Асояном.
— О-о-о! Герман, Серега! Где Вы шляетесь?!!! Спирт почти весь выжрали, а вас нет.
— Не все, там Вдова им оставил.
Забрякали кружки. Заорали тост.
— Лучшему командиру, лучшего спецподразделения МВД РФ! — Ура!
— Ура-а-а-а!!!!
Гармонист вжарил «Казачка» и пляска продолжилась. Вертя над головой, добытой на зачистке шашкой, в присядку, прошел Аитов. Все расступились, перед холодным блеском отточенной стали. Наверное, две сотни лет назад, их прапрадеды, на этой же земле, так же отдыхали и развлекались, между горячими стычками с предками сегодняшних чеченцев. Менялись времена, но не менялась душа русского мужика.
