Василь Быков - Подвиг (Приложение к журналу "Сельская молодежь"), т.2, 1981 г.
Они, однако, еще не дошли до конца постепенно мелевшего оврага, как Антону показалось, что где-то слышны голоса. Он остановился, послушал, оглянулся на Зоську — та тоже настороженно вслушивалась. Вскоре их слух различил в лесном шуме несколько невнятных звуков — несомненно, где-то поблизости негромко разговаривали люди.
— Ты постой тут, — сказал Антон Зоське, а сам помалу пошел от оврага в глубь леса.
Сосны росли негусто, меж их голых снизу стволов было бы видно далеко, если бы не частые заросли можжевельника и хвойного подроста, привольно раскинувшиеся на нижнем ярусе леса. В этом сухом зимнем бору подрост был неплохим укрытием на случай преследования, засад и слежки. Антон маскировался в нем, переходя от куста к кусту, ненадолго останавливаясь и слушая. Голоса временами пропадали совсем, но вот снова раздались чуть в стороне от избранного им направления, и Антон затаился за корявым комлем сосны. Непохоже, чтоб были немцы или полицаи, подумал он, скорее всего крестьяне или соседи из отряда имени Ворошилова. Но теперь он не хотел встречаться ни с кем. Да и Зоське такие встречи совсем ни к чему, им надо было идти скрытно, встречая как можно меньше людей.
В бору под кронами сосен снега было немного, местами он едва припорошил серый, усыпанный хвоей мох, который делал неслышными шаги человека. И все-таки следовало быть настороже. Остановившись за очередной сосной, Антон вынул из брючного кармана наган и, расстегнув на две верхние пуговицы кожушок, сунул его за пазуху.
Людей он увидел неожиданно близко, как только обошел край молодого густоватого березнячка, через который не стал продираться, и свернул в сторону. Сначала бросилась в глаза рыжая лошадь, понуро стоявшая в упряжи в двух десятках шагов от него, за ней на санях с подсанками сидела, отвернувшись, женщина в коричневом, с черным воротником полушубке, и возле, нагнув голову, стоял мужик в серой суконной поддевке, сосредоточенно наблюдавший за тем, чем занималась женщина. Рядом на снегу лежала свежеспиленная сосна, уже раскряжеванная, с обрубленными сучьями, и Антон догадался, что, по всей видимости, это деревенские приехали запастись дровами,
Сохраняя, однако, осторожность, он вышел из-за березняка на открытое место и спокойно направился к людям. Сидящая спиной к нему женщина не могла видеть его, но мужчина, наверно, заслышав шаги, вскинул голову.
— Добрый день вам, — спокойно сказал Антон, подходя ближе, и мужчина поспешно снял ногу с саней, уставясь в него слегка удивленным, даже испуганным взглядом. Это был молодой крепкий парень с легкой порослью на подбородке, в черной шапке-треухе. Из-под поддевки на нем были видны поношенные армейские бриджи с характерными нашивками на коленях, и Антон с неприязнью подумал: примачок, наверно?
Похоже, так и было в действительности, парень держал а руке ломоть хлеба с салом, которым его угощала женщина, как, подойдя ближе, заметил Антон — шустрая черноглазая молодка, недобро и без страха поглядевшая на него. Тут же была и дорога с единственным на снегу следом от этих самых саней.
— Добрый день, — настороженно ответил примак, все держа в руках увесистый ломоть хлеба с положенным на него куском сала. Теперь уже оба они встревоженно смотрели на Антона, который сказал как можно спокойнее:
— Дровишки заготавливаете?
— Приходится, — сказал примак и положил на колени молодки хлеб, который та сразу прибрала в белую холщовую сумку. Антон подошел ближе и ногой в сапоге тронул толстый сосновый комель, едва шевельнувшийся на снегу,
— Ну и толщина? Как вы осилили такую?
— Во, два мужика, да каб не осилили! — неожиданно словоохотливо отозвалась молодка. Из хвойного подроста, подпоясывая веревкой ватник, выходил еще один мужик, значительно старше первого, с коротенькой, густо посеребренной ранней сединой бородкой.
— На строительство, наверно? — догадался Антон.
— Подруб под хату. Сгнила, знаете, товар был не тот. Известно, при царе еще строились, — доброжелательно, без тени настороженности заговорил подошедший и после недолгой паузы осведомился: — Издалека будете, пан-товарищ?
— Издалека, — сказал Антон, сразу отметив про себя эту неуверенность бородача относительно «пана-товарища». Однако вносить какую-то ясность Антон не собирался. — А вы откуда?
— Да вон из Стеблевки.
— Ну, из Стеблевки мы, — подтвердила молодка. Примак молчал, продолжая исподлобья изучать непрошеного лесного гостя.
— А он тоже из Стеблевки? — спросил Антон, кивнув в его сторону.
— Тоже, ага. Муженек мой, — заулыбалась молодка, соблазнительно поигрывая ямочками на щеках.
— И давно муженек?
— Не-а. Вона на спаса поженились.
— Понятно, — сказал Антон и, взглянув на прикрытую полой полушубка холщовую сумку со снедью, подумал: угостят или нет? Хотя, наверно, пока не определят, пан он или товарищ, не удосужатся.
Но он торопился определяться, он смотрел на молодку с симпатичными ямочками на щеках и на ее муженька, совсем еще молодого парня, который, если бы не война и некоторые сопутствующие ей обстоятельства, наверно, еще бы повременил с женитьбой. Молодка же с такой влюбленной ласковостью поглядывала на него, что Антону стало завидно. Черт возьми — идет война, гибнут, страдают люди, а эти вот женятся и еще надумали менять подруб. Не промах, однако, этот малый в поддевке.
— Ну ешь, ешь, Петя. На вот тебе с любовинкой, — домашним голосом ворковала молодка перед своим Петром. Антон отвернулся.
— А Стеблевка эта ваша где? В какой стороне? — спросил он бородатого.
— А вон, аккурат на взлеси. Вон тут недалечко.
— А тут что будет? — кивнул он в противоположную сторону, куда уходила не тронутая санным следом дорога.
— А туды Замошье, Гузы... Потом эта, как ее... — замялся бородатый.
— Ну, Суглинки еще, — подсказала молодка.
— Да не Суглинки, Суглинки вон куда, в сторону. А туда Загладина, вот!
— И Загладина, и Суглинки, и Островок — все в той стороне, — настаивала на своем молодка, не слезая с саней. Ее примачок принялся молча жевать, все еще бросая сторожкие взгляды на Антона. Антон смекнул уже, в каком направлении следовало держать путь, и, чтобы не выдать своего намерения, о деревнях больше не спрашивал. Спросил о другом.
— Чужие в деревне есть?
Бородатый с примаком переглянулись: молодка стрельнула в него недоуменным взглядом.
— Так ето, знаете, пан-товарищ, — замялся бородатый, — ето как посчитать. Если... Если немцы, так нет вроде, а полицейские бывають. И партизаны бывають.
— Понятно, сказал Антон. — Угостили бы хлебушком, что ли.
— Ай, так у самих мало, — неопределенно завозилась с сумкой молодка, но достала горбушку и, отрезав от нее нетолстый ломоть, протянула ему.
— А сальца там не найдется?
— Ну какое еще сальце? Самим вот по ковалочку...
— Маня, дай человеку, — с нажимом сказал бородатый, и Маня, не вынимая руки из сумки, отрезала там небольшой, длинноватый ломоть белого, наверно свежей заготовки, сала.
— Вот теперь спасибо, — сказал Антон.
— Извиняйте, мы это самое... Думали... — начал и замялся бородатый.
Ни черта вы не думали, подумал Антон, пожалели просто. Не потребуешь, не дадут, что уже он понял давно. Он снял рукавицу и затолкал хлеб с салом в карман кожушка. Бородатый, однако, оказался неробким, скромного росточка, мужичком; снизу вверх он открыто и безбоязненно ел взглядом Антона, видно по всему, не прочь поразговаривать со свежим человеком. Он только не мог взять в толк, кто этот человек и как следует вести разговор. Наконец он не выдержал:
— Вы, ето извините, однако интересно: партизан вы или, может, из полиции будете?
— А почему ты так спрашиваешь? — удивился Антон его несколько прямолинейному в такой обстановке вопросу.
— Ну, вижу, оружие у вас. Оружие оно, конечно, в моде теперь, но...
Антон машинально сунул руку за пазуху, подальше задвигая рукоятку нагана. Все трое с недожеванными кусками во рту ждали его ответа.
— А я — человек. Человек просто, Это что — плохо?
— Оно не плохо. Но, знаете... Теперь не бывает так.
— Вот он же, наверно, тоже не партизан? — указал Антон на примолкшего примака. — И вроде не полицай еще. И живет ведь? И, вижу, жить собирается, раз надумал строиться.
— Эт! — пренебрежительно махнул рукой бородатый и поддернул штаны. — Какая это жисть! Разве это жисть? Днем бойся, ночью бойся...
— А чего ж он не возьмет оружие? Да не пойдет в лес? Чтобы не он, а его боялись?
— Во! Во! Во! — вдруг недобро закудахтала молодка и соскочила с саней. Отставив упитанный зад, сварливо выгнулась перед Антоном, замахала руками. — Во! Во! Я так и знала, агитаторщик! Он его соблазнять буде. И слушать не слушай его! Ого! В лес! А можеть, у него характер не той? А можеть, он убивать не хочать? Он тихий, он курицы не обиде, а то у лес!
![Василь Быков - «Подвиг», 1989 № 05 [Антология]](/uploads/posts/books/147491/147491.jpg)
