Анатолий Кудравец - Сочинение на вольную тему
— Может, заглянем?
— А почему бы и нет. Заглянем. Только чтоб Ганна твоя не прогневалась, — ответил Игнат.
Было всего лишь полгода, как Андрей женился и жену взял отсюда, из Курганка.
— Мы скажем: искали тебе невесту, — засмеялся Андрей.
— Вопщетки, можно и так, — согласился Игнат.
Привязали коня к заплоту, подкинули сена и зашли в хату. Там полно было молодежи, и никто на них не обратил внимания. Впрочем, они и не лезли наперед, ведь собирались не на танцы, а в лес: на них были валенки, кожухи, рукавицы. С Андреем, однако, поздоровались и разговорились два хлопца: откуда и куда на ночь глядя? Андрей, как будто всерьез озадаченный, ответил: «Приехали человеку девку выбирать» — и указал на Игната. Смех смехом, а хлопцы приняли это взаправду:
— Девок таких и нет. Разве что у Шпака; правда, старшая уже замужем, средней сегодня что-то не видать, а самая меньшая, Марина, вон в углу у окна стоит, семечки грызет.
Тогда Игнат и рассмотрел ее: невысокенькая, приглядная и коса ниже пояса. Словно та белочка, которую сегодня видели в лесу. Отчаянная такая, сама подбежала к саням, встала в снегу на задние лапки, держа передние на груди, ушки чутко вздернуты, хвостик закручен — как на картинке. Стоит и пялится на них глазенками-зернышками. Никаких тебе забот, словно вся жизнь — одна радость скакать с ветки на ветку, грызть орехи да спать в хайлуке, укрывшись хвостом.
Так и эта: стоит у окна, грызет себе семечки, стреляет глазами по хате. Взглянула на них, повела глаза дальше.
С тем они и уехали: дело шло к ночи, а дорога — через лес, километра четыре…
В следующую субботу после обеда вновь запрягли коня. Теперь уже ехали с определенными намерениями. Андрей охотно взял на себя роль свата. Он и коника подшевеливал, хотя тот и сам бежал спорой трусцой, точно от мороза.
Подъехали к Шпакову двору, привязали коня, вошли в хату, словно бы погреться. Шпачиха лежала на печи, сам Шпак сидел на лавке у окна: округлая густая русая борода, маленькие глаза под кустистыми бровями. Марина собиралась в село на танцы. Какое там село, когда хлопцы сами заявились в хату. И не просто пришли — приехали из-за леса.
Андрей присел на лавку возле хозяина, завел речь о скотине, о погоде — зима выдалась свирепая и снежная.
Игнат подсел к «белочке». Она и теперь напоминала ему того непоседливого зверька. Толстая каштановая коса, большие карие глаза — живые, усмешливые и вроде бы старше ее самое. Ей и семнадцати еще не было, а глаза, казалось, знали много больше и не скрывали того, что знали. Игнату понравилось и это. Глаза словно подначивали его и поощряли, звали куда-то, где он еще не был. И не хотелось думать ни о морозе, ни о снеге, никуда не хотелось уходить из этой теплой хаты. И когда некоторое время спустя Андрей спросил:
— Ну что, слегка обогрелись, может, и по конику? — это был вопрос-пароль, Игнат ответил:
— Мне тут хорошо, я бы уже и остепенился.
— Ну, тогда выйду, коню подкину, — сказал Андрей.
Подкинув коню и накрыв его постилкой, он вернулся в хату с литровкой в руке. Теперь и Марина увидела: хлопцы завернули не просто погреться и от них так легко не отмахнешься. Было похоже на запоины[2], и она вспыхнула румянцем, схватила со стены шубейку, поспешно стала одеваться, но остановил ее спокойный голос матери — она слезла с печи и принялась собирать на стол:
— Куда ж это ты, доченька? Люди на порог, а ты за порог?
— Ну, люди ж не в пустой хате остаются… Им и с вами будет интересно.
— С нами как с нами, да надо, чтоб и ты была, — заметил старый Шпак, и Марина повесила шубейку назад на крюк. И весь вечер сидела за столом ровно чужая.
Пошли на танцы, они были в той же концевой хате. Танцы как танцы, но под конец Марина выскользнула за дверь и припустила домой. Игнат догнал ее уже возле самого двора.
— Вопщетки, чего это ты? — спросил.
— Ничего.
— Сказала бы, вместе б пошли…
— А почему я должна тебе говорить?
— Ну…
— «Ну» — это на коня, а у нас с тобой ничего еще не смешалось. Ты — себе, я — себе.
Это была правда. У них ничего еще не смешалось, ничего между ними как будто не произошло, однако Игнат уже не мог не думать о ней.
«Белочка, хвостик бантиком», — посмеивался Андрей на обратном пути, почмокивая на коня, хотя тот и сам ходко бежал по накатанной дороге. Безмолвный лес нависал с обеих сторон, укрывая дорогу от звездного неба. Игнат понуро молчал, насупив брови.
Через два дня его конь снова стоял у Шпакова двора. На сей раз Марина встретила Игната как своего. Игнату даже показалось: она ждала его и была рада, что он приехал.
И еще несколько раз наезжал Игнат в Курганок — и один, и с Андреем, И никогда не знал, как его встретит и проводит Марина, настолько разная была она каждый раз. Видел бы, что он чужой ей, неинтересен, — перестал бы ездить: насильно мил не будешь. Так нет же. И коня приласкает: «Вислоухенький, дурненький ты мой!» — припадет щекой к теплому храпу, и до леса в санях иной раз проводит. А случалось, что и из хаты во двор не выйдет. Потом чуть было и вовсе не расстроилось все.
Старался сват и перестарался.
В одно ядрено-морозное воскресное утро глянул Игнат в окно на дорогу и увидел: возле рябины стоит привязанная лошадь и рослый мужчина в длинном белом тулупе несет из саней охапку сена. Около саней притоптывают, согреваясь, разминая ноги и бросая взгляды на окна, закутанная в белый вязаный платок молодица и еще один хлопец в ярко-рыжей, похоже лисьей, шапке.
Гости были из Курганка. В молодице Игнат узнал старшую сестру Марины — Галю, высокий мужчина в нагольном тулупе был ее мужик, Петрок, а хлопец в лисьей шапке — Маринин брательник, живший где-то дальше, за Курганком.
— Батька с поясницей слег, попросил к доктору съездить: или самого привезти, или мази какой-нибудь. Приехали в Клубчу, а Капского дома нет, смотался куда-то. Собрались было обратно, да Галя вспомнила: «Где-то тут недалеко живет наша будущая родня». И верно: для старца миля — не круг, а глядишь, вот и мы вдруг, — объяснял Петрок Игнату причину внезапного появления всей их компании. Объяснял, усмехаясь в рыжие обвислые усы и меряя широкими шагами не слишком просторное жилье Игната, нисколько не беспокоясь, поверят ли его байке или нет. Разумеется, байке этой никто не поверил. Было ясно: старый Шпак прислал разведку — посмотреть, что за люди набиваются им в родню.
Михайла и Арина были дома. Они вышли со своей половины, поздоровались, и, пока Игнат раздевал и усаживал гостей — кого на канапу[3], кого на табурет, Арина раскинула на столе скатерку, принялась носить тарелки с едой. Михайла сходил через дорогу за Андреем с Ганной, и вскоре все сидели за столом. Пожалели, что гости спешат, а то надо было бы отскочить через лес за матерью и отцом.
Заправлял за столом Андрей: и как свой человек, и поскольку на плечах у него лежали нелегкие обязанности свата. И пили, и ели, и гомонили. Гости уже чувствовали себя как свои, особенно Галя. Она перешла с Ариной на другую половину — понянчиться с малышом. Начали поговаривать о том, что пора собираться домой — зимний день короток, а путь не близкий, — когда Андрей принес еще одну темную литровую бутыль. Налил всем и стал настаивать, чтобы выпили сватовой на легкую дорогу.
Первым поднес свою чарку ко рту Петрок. Поднес и отставил в сторону, пристальным взглядом обвел застолье. За столом все было по-прежнему солидно и чинно, как и следует быть. За разговором не спешили выпивать даже эту сватову чарку. И Петрок предложил выпить за здоровье самого свата, но только чтобы сват непременно выпил первым. Тот долго не отнекивался: что ни говори, обязанность у него не простая, и хоть люди говорят, что свату всегда первое — и чарка, и… но он решительно чокнулся с Петроком, сделал два глотка, поперхнулся и, выпучив глаза, вылетел во двор. Вслед за ним повалили из хаты и гости.
— Так это ты нарошно решил так попотчевать гостей?.. — тряс Андрея за грудки Петрок.
Галя поспешно закручивала на голове платок, брательник ее в лисьей шапке разворачивал коня…
— Да я, да что вы, хлопцы! — оправдывался Андрей. — В темноте в погребе… стояли бутылки и с горелкой, и с керосином… Да вот и она… настоящая…
Долго пришлось уговаривать гостей, доказывая, что никто ничего такого не замышлял, просто перепутал человек, за что и поплатился… Свату — сватово, не сладкое, так горькое…
Ой, сват, сват, сват,
Не бери меня за зад… —
пела месяц спустя на сестриной свадьбе Галя, дерзко наступая на захмелевшего Андрея. Тот растерянно улыбался, отступал, озираясь то на свою жену, то на Петрока, радуясь, что так ладно все кончилось с его сватовством. Высокая, статная и веселая была у Шпака старшая дочь. Как будто и не оставила дома троих детей — песни, припевки, шутки. И Петрок хоть бы что: гуляй, баба.
