Альваро Прендес - Военный летчик: Воспоминания
Фидель остановился в самой гуще собравшихся, оки-лул всех взглядом, медленно поднес к губам сигару. Одним своим жестом, взглядом, короткой репликой он приковал к себе внимание людей.
Фидель задал несколько вопросов. Сколько еще пленных осталось на базе? Сколько человек улетает с каждым самолетом? Вдруг на какое-то мгновение он замер, но это можно было сказать только о его фигуре. Взгляд Фиделя оставался прежним - живым, серьезным, умным. Обращаясь к пленным, Фидель сказал:
– Слушайте меня внимательно. Особенно ты, Эрнейдо Олива… Когда вернетесь туда, вы снова окажетесь в своем преступном окружении. Но пе забывайте о том, как здесь с вами обращались. Есть ли жалобы?
– Нет! Нет!
– Ну хорошо. - Он продолжал уже медленнее и тише: - Помните, если попадетесь еще раз, не простим.
– Да, да, Фидель! - послышались возгласы. Однако каждый из пленных думал о своем…
В актовом зале продолжался суд над Моэнком. Страсти накалились. Прошло несколько минут, и вошел капитан в сопровождении членов суда чести. В его состав включили только курсантов последнего курса. В задачу суда входило рассмотрение дел, связанных с проступками, позорящими честь и достоинство курсанта.
Курсант под номером 49 был личностью оригинальной. По возрасту он был старше остальных, обучавшихся в училище. Ему было немногим более тридцати лет. По происхождению он был из крестьян. Благодаря огромным усилиям, он после многолетней службы в армии в конце концов попал в училище. Его светло-серые глаза, над которыми нависали черные густые брови, казалось, были всегда широко открыты. В черных волосах уже появилась первая седина. Период адаптации у этого курсанта проходил намного труднее, чем у других. Часто ему приходилось прилагать нечеловеческие усилия, чтобы остаться в училище. Его странная манера бегать во время кросса с почти четырехкилограммовой винтовкой, болтавшейся на животе, вызывала грубые и жестокие насмешки старшекурсников.
Другими словами, все были уверены, что ему не удастся закончить первый курс. В довершение всего он еще и заикался. В повседневной жизни это почти не была заметно, но в непривычной обстановке, когда он пытался контролировать себя, его заикание значительно усиливалось.
Как бы то ни было, никто бы не смог объяснить, каким образом он попал в училище. И все наши разговоры на эту тему ни к чему не приводили.
В минуты откровения Моэнк делился с нами своими планами на будущее. Вожделенной мечтой его было стать начальником какого-либо отдаленного гарнизона сельской жандармерии или командиром небольшого подразделения и жить спокойно, припеваючи.
Мне вспомнился последний инцидент, в котором оказался замешанным Моэнк. Это случилось темной дождливой ночью. Училище было поднято по тревоге. Причиной тому явился очередной политический кризис из тех, какие время от времени переживала страна. Почти все курсантские посты были усилены.
В эту ночь курсант Адальберто Моэнк, номер 49, стоял часовым на посту, охраняя склад с оружием, в полной экипировке: в гетрах, в огромном зеленом шлеме со штыком, с патронташем и фляжкой. Если другим курсантам такой шлем придавал воинственный вид, то на голове Моэнка он выглядел как котел, в котором варят суп.
Благодаря «блестящей» идее, возникшей у дежурного по училищу, преподавателя стратегии, известного под кличкой Чистоплюй, пароль был заменен. Это было сделано для того, чтобы не допустить неожиданного и скрытого проникновения «противника» в расположение училища.
Для пароля выбрали слово «Шоколад». На вопрос часового «Стой. Кто идет?» следовало отвечать: «Шоколад».
Стояла абсолютная тишина. Огромные кроны деревьев, растущих около бассейна, застыли без движения. Луна изредка выглядывала из-за туч, и тогда на какое-то мгновение становилось светло. Небо преображалось, светясь, как огромная неоновая реклама.
Дежурный, сопровождаемый сержантом из состава караула, медленно шел но территории училища. Он чувствовал, что его охватывает какой-то азарт, заставляя волноваться. Дыхание дежурного стало прерывистым и беспокойным, лицо покрылось испариной. Волнение уже полностью завладело им. Он хорошо знал себя. В такие минуты он мог безрассудно броситься в жестокую схватку с врагом и отдал бы все, даже свою жизнь. Он знал, что перед ним… пост, охраняемый часовым, которым по случайности оказался номер 49.
Но здесь судьба распорядилась по-своему. Дежурный по училищу надеялся застать часового спящим и даже унести его винтовку, чтобы на следующий день продемонстрировать ее начальнику училища. Остаток ночи винтовка пролежала бы в надежном месте под койкой. Можно было бы представить себе лицо часового, охваченного ужасом, когда, проснувшись, он бы не обнаружил своего оружия. В предвкушении такого удовольствия дежурный затаил дыхание, руки его дрожали. Всего мгновение отделяло его от цели - завладеть винтовкой часового. И в эту минуту он увидел старого солдата Лудовино, который нес огромный кофейник. По утрам, обычно в три часа, солдат разносил горячий шоколад. Лудовино шел, припадая на левую ногу, и, оказавшись рядом с часовым, прокричал слабым старческим голосом:
– Часовой! Шоколад!
Номер 49 бодрствовал. Он знал, что в аналогичных условиях дежурный по училищу имел привычку «охотиться» за курсантами, надеясь застать кого-нибудь спящим на посту.
Именно это обстоятельство и заставляло номер 49 не спать, несмотря на дождь, полную темноту, огромное желание вздремнуть, укрывшись старым армейским плащом, и усталость, которую он чувствовал в своем теле. Поэтому, когда послышался знакомый голос Лудовино, часовой ничего не сказал, а только подумал: «Хорошо бы еще хлеба с молочком».
Улыбнувшись, курсант разрешил Лудовино подойти к нему и, слегка заикаясь от волнения, сказал:
– Слушай, Лудовино, н-налей полнее ф-фляжку. Вдруг совсем рядом раздался резкий голос дежурного:
– Курсант! Вы нарушили обязанности часового, не спросили пароль! Это первое. Второе нарушение - небрежность в несении службы! Третье - неряшливый внешний вид! И четвертое - обжорство!
Номер 49 резко повернулся, отчего его шлем сдвинулся на затылок, а из горла вырвался какой-то непонятный звук, напоминавший предсмертный хрип.
Сделав попытку встать «смирно» и выпучив глаза, оп путано начал что-то объяснять офицеру. Казалось, ему никогда не удастся выразить словами те мысли, которые с трудом формировались в его голове.
– П-прошу п-прощения, лейтенант, я не с-спросил у него п-пароль, потому что с-солдат назвал его сам. Он с-сказал: «Шоколад!» Верно, Лудовино?
Лудовияо сорок лет подряд подчинялся приказам и чем-то походил на мула, который повинуется первому окрику. Он быстро ответил, не сообразив, что лишает Чистоплюя последнего шанса уличить часового в нарушении устава:
– Да, сеньор, я сказал ему пароль: «Шоколад»!
Все стало на свое место. Теперь уже Чистоплюю ничего не оставалось, как посмотреть на часового уничтожающим взглядом и уже немного тише и спокойнее произнести, обращаясь к Лудовино:
– Лудовино, тебе осталось совсем немного до увольнения со службы.
Ноги в начищенных ботинках с гвоздями на подошвах, туго затянутые толстыми шнурками, утопая в мягкой болотистой почве, уносили дежурного по училищу в сопровождении сержанта подальше от поста часового. Злость его была беспредельной. Рот искажала гримаса, а маленькие глазки, казалось, метали искры. Он понимал, что «охота» сорвалась. А как хотелось ему привести винтовку Моэнка завтра утром в кабинет полковника Факсиоло. На лице полковника сразу же появилась бы довольная улыбка. Дежурный верил, что этим он поправил бы свой авторитет, пошатнувшийся в связи с позорным прозвищем, которое дали ему курсанты училища. Если бы только можно было узнать, кто первый назвал его так, он сделал бы все, чтобы этого курсанта с позером выгнали из училища за систематические нарушения. А теперь еще эта неприятность!… Лейтенант никак не хотел отказаться от удовольствия увидеть улыбающееся красное лицо полковника, прозванного Кроличьим Зубом, которому рано утром показали бы винтовку часового и доложили о случившемся. Теперь дежурный уже не получит в качестве награды благодарный, полный восхищения взгляд полковника, не услышит слов, которые могли бы прозвучать: «Лейтенант, вы защищаете честь училища, стоите на страже порядка и дисциплины. Я доложу в штаб вооруженных сил о вашем примерном поведении. Ваши повседневные небольшие заботы помогают укреплению морального духа армии».
Он вернулся и прямо в форме, не раздеваясь, прилег на кровать. Сон не шел к нему. Мягкий свет настольной лампы освещал посуровевшие черты его лица. После долгой паузы он спросил: - Сержант, в котором часу светает?
– В шесть тридцать, лейтенант.
– Сержант, зайдете ко мне ровно в пять часов, - сказал лейтенант и, скорчив презрительную гримасу, продолжал: - Постоянство - закон воинской службы. Исход боя решается в течение часа. Наш бой еще не окончен. Этот курсант еще не знает меня!
![Кирилл Мерецков - На службе народу [с иллюстрациями]](/uploads/posts/books/41513/41513.jpg)
