Антон Кротков - Мертвая петля для штрафбата
— А как фамилия?
Парень отчего-то смутился.
— Да не робей, ты же истребитель!
— Сироткин я.
На щеках лейтенантика вспыхнули яркие пятна. Его скуластое угловатое лицо, веснушчатый нос внушали симпатию. Юноша производил впечатление честного добродушного парня из соседнего двора.
— Фамилию в детдоме дали? — догадался Нефёдов.
Парень понуро кивнул.
— Отец, значит, на фронте погиб.
— Мать тоже.
— Понятно… А чего в засаде-то сидел? — поинтересовался Борис.
Словно решившись на давно задуманный шаг, Алексей поспешно вытащил из кармана санаторской тужурки какой-то пакет. Очень бережно вынул и протянул Нефёдову старую пожелтевшую газетную вырезку. Это была статья из ещё довоенной «Правды», в которой рассказывалось о лучших советских военных лётчиках. Заметка была снабжена несколькими маленькими фотопортретами. В одном из газетных героев Нефёдов узнал себя — на момент съёмки ещё такого же молодого, как этот паренёк.
— Распишитесь, пожалуйста, здесь, — вдруг попросил Сироткин, указывая на фотопортрет.
Борис смутился, буркнув, что не кинозвезда, чтобы раздавать автографы. Тогда мальчишка, сбиваясь, стал быстро рассказывать, что с пяти лет мечтал стать военным лётчиком и собирал старые газеты и журналы, в которых рассказывалось об известных полярниках и асах.
— В лётном училище преподаватель по тактике воздушного боя часто нам про вас рассказывал. Например, о том, как 18 сентября 1938 года вы уничтожили франкистский «Хейнкель», не дав ему отбомбиться по Мадриду. А потом в одиночку схватились с четырьмя «мессерами»: одного сбили, а другой таранили. Благодарные жители Мадрида называли вас «Тореро».
— Хм, а о том, как я потерял один ботинок, сиганув из подбитого «Ишачка»[7], вам тоже рассказывали? Да чуть не обделался со страху, когда «мессеры» вокруг меня кругами ходили, пока я на парашюте между небом и землёй болтался!
Но паренёк словно не слышал самоиронии в словах Бориса. С горящими глазами он продолжал взахлёб перечислять легендарные подвиги своего кумира:
— А ваш знаменитый бой на Халхин-Голе! Когда на посадке вас подловили японцы. Их было пятеро, а вы один! Но вы одним залпом «эресов»[8] уничтожили сразу три японских самолёта!
— Ты, парень, прям словно о житие святого рассказываешь, — окончательно смутился Борис. Чтобы не чувствовать себя музейным экспонатом, он принялся расспрашивать лейтенанта о его службе. Парнишка сразу как-то весь погас и вяло поведал свою грустную историю.
Оказалось, что в санаторий он попал после того, как разбил свой самолёт во время посадки. Обычная история: по неопытности при снижении вчерашний курсант не учёл направление ветра и допустил, чтобы истребитель опасно накренился на одно крыло. В итоге при соприкосновении с землёй правая «нога» шасси подломилась от чрезмерной нагрузки и самолёт перевернулся — скапотировал. Разбитая машина восстановлению не подлежала. Хорошо ещё, что молодой лётчик отделался небольшим сотрясением мозга и переломом правой ключицы.
Но Алексей не считал, что ему повезло. Ведь после аварии командир полка поставил вопрос о его списании с лётной работы по причине профнепригодности. Чтобы как-то утешить молодого лётчика, начальник гарнизонного госпиталя, где Сироткин залечивал полученные травмы, достал для него путёвку в южный санаторий…
Парень сразу понравился Борису: чувствовался в нём кураж, а это для истребителя очень важно. Обладал ли он талантом успешного воздушного охотника? Это уже другой вопрос. Как и любой настоящий природный дар, задатки аса на 90 процентов зависят от доставшегося человеку от папы с мамой генетического набора. Есть вещи, которым практически невозможно научиться.
Ещё до войны во Львове Борис дружил с одним пожилым аптекарем. Так у того был такой же старый, как и его хозяин, чёрный кот по кличке Маркиз. За свою жизнь кот ни разу не выходил из дома на улицу. И тем не менее аптекарь не раз с восхищением рассказывал Нефёдову, как, едва заслышав сквозь распахнутую форточку свист голубиных крыльев, ленивый домашний любимец в мгновение ока преображался в дикую пантеру. Чёрной кометой он бросался к подоконнику и начинал «охотиться» на разгуливающих по карнизу птиц. А ведь его никто не мог научить этому, ибо в дом Маркиз попал месячным котёнком. Точно так же удачливым воздушным бойцом надо родиться, хотя и сильное стремление человека к заветной цели, конечно, тоже сбрасывать со счетов не стоит. А по Алексею было видно, что он буквально бредит авиацией.
С этого дня Нефёдов и его новый знакомый сделались хорошими друзьями. Ветеран щедро делился с начинающим лётчиком заповедями своего ремесла: будь как вор на ярмарке — истребитель должен всё видеть и везде поспевать. Страхи и ограничения побоку! В воздухе ты сам себе голова. И в то же время нет ничего важнее для истребителя товарищеской взаимовыручки. Тот, для кого личная слава важнее жизни друга, не имеет чести.
А вот от разговоров о собственной героической биографии Борис старался уходить. То, что за свою карьеру он сбил много самолётов, означало всего лишь, что свою работу он делал добросовестно, и не более того. Профессия лётчика-истребителя требует виртуозного мастерства, тем не менее это не спорт, а тяжёлая и кровавая работа. Уничтожая неприятельский «мессер» или «юнкере», Борис всегда отдавал себе отчёт в том, что это не просто очередная звёздочка на фюзеляже его ястребка, а чья-то жизнь. Но Алексей ещё жил представлениями юного романтика и хотел слышать только о подвигах и приключениях. Когда-то и сам Борис был таким же.
Помнится, в Испании американский наёмник техасец Мэрион Джойс говорил молодому русскому лётчику:
— Война — это жёсткий бизнес. Но и в бизнесе должна быть мораль, не позволяющая тебе довести разорившегося конкурента до полного банкротства. А тот, кто получает удовольствие, узнав, что разорённый им парень сиганул головой вниз с пятидесятого этажа, однажды превратится в бешеную собаку…
Утром Нефёдов со своим новым приятелем вместе выбегали на зарядку. На берегу моря среди пальм и тропических зарослей был устроен отличный гимнастический городок. Борис демонстрировал молодому приятелю такие трюки на турнике и брусьях, что Алексей только рот открывал от изумления. Сам неплохо сложенный и спортивный Сироткин, тем не менее, с первого раза не мог повторить за Нефёдовым его стремительные вращения и головокружительные пируэты. И Борис с удовольствием учил парня полезным для укрепления мускулатуры и вестибулярного аппарата упражнениям. Когда-то точно так же с ним занимался его аэроклубовский инструктор Степан Лапатуха…
* * *Практически с первого дня курортной жизни Борис с нетерпением ожидал, когда к нему приедет жена с сыном. И вот была получена долгожданная телеграмма из Москвы. Ольга и Игорёк выезжают поездом завтра в 10 часов вечера. Вообще-то путёвки на такие курорты, как Ессентуки, Кисловодск и Сочи, считались громадным дефицитом. Даже статус Героя Советского Союза не всегда помогал их пробить. Число заявок из частей намного превышало количество мест в хороших ведомственных домах отдыха. Поэтому большинство лётчиков, которым требовалось санаторно-профилакторное лечение, довольствовались санаториями общего типа, расположенными в лучшем случае на берегу Волги или Селигера. Получить же путёвку на юг для себя, да ещё и на членов своей семьи считалось неслыханным делом. Но для друга самого Василия Сталина не существовало ограничений.
Правда, Борис никогда не просил ничего для себя лично, спекулируя своим знакомством с сыном «Хозяина». Только когда требовалось пробить комнату в коммуналке для однополчанина, потерявшего на войне ногу, или восстановить в армии вернувшегося из плена друга, он без колебаний «шёл на таран» бюрократических инстанций, используя в качестве тяжёлой артиллерии сакральную для бюрократа любого ранга фамилию «СТАЛИН». Как только проситель её произносил, неприступные чиновники сразу превращались в отзывчивых и неравнодушных к чужой судьбе «слуг народа». Любая проблема решалась почти мгновенно.
Например, некоторое время назад Борис случайно встретил на улице одного своего товарища — ещё по Испании. Нефёдов с трудом узнал в сгорбленном, плохо одетом, стариковского вида дворнике бывшего бравого красавца. Его одутловатое, бурое лицо алкоголика вызывало ассоциацию со старым кирпичом. Контраст между ними был разительный: Борис в новенькой, пошитой в спецателье для комсостава офицерской форме с серебряными погонами подполковника на плечах и с авиационной «птичкой» на фуражке, при кортике[9]; на груди позолоченный знак «лётчика-снайпера», орденские планки.
И Кузаков — страшно похудевший, будто высушенный, в заношенном, многократно латаном пиджачке, коротковатых, висящих бесформенным мешком штанах и стоптанных ботах, подошвы которых в некоторых местах держались на проволоке. Тем не менее Борис радостно шагнул навстречу старому товарищу. Они крепко пожали друг другу руки особым способом, принятым только в их эскадрилье. Обнялись.
