Николай Виноградов - Подводный фронт
Неутомимо трудились флагманский врач военврач 3 ранга 3. С. Гусинский (он, кстати говоря, не только успешно лечил больных и раненых, но и с первого дня войны занимался разработкой крайне важного для подводников вопроса — отработкой системы регенерации воздуха, позволяющей продлить пребывание подводников под водой), оператор старший лейтенант М. П. Галковский, ведавший вопросами разведки, флагманский химик младший лейтенант Ф. М. Рубайлов, другие специалисты.
Но особо хотелось бы сказать о флагманском инженере-механике бригады инженер-капитан-лейтенанте И. В. Коваленко и его помощниках — инженер-капитан-лейтенантах П. А. Мирошниченко и Н. Н. Козлове. Достаточно было посмотреть на их мозолистые, натруженные руки, чтобы понять, сколько делают эти беззаветные и честные люди для повышения боеготовности родной бригады. Они порой проявляли просто чудеса изобретательности во имя того, чтобы механизмы на лодках, эксплуатировавшиеся в крайне суровых условиях, работали надежно, без аварий и поломок и как можно дольше обходились без ремонта.
С первых дней войны я, как командир, и весь наш штаб бригады ощущали на себе повышенное внимание со стороны Военного совета флота, и прежде всего командующего А. Г. Головко. От ФКП флота до расположения бригады было рукой подать, и Арсений Григорьевич посещал нас очень часто. Приходил обычно пешком, зачастую без всяких сопровождающих. Только серая овчарка Джек бежала с ним рядом.
Бывали случаи, когда командующий заходил к нам на ФКП просто так, чтобы, как он выражался, «почувствовать бригаду». Другими словами — вникнуть в наши дела и заботы, поговорить с командирами, специалистами штаба, пообщаться с личным составом. А. Г. Головко любил живое общение с людьми. Военная обстановка отводила ему на это крайне мало времени, но каждое подобное посещение, каждый разговор с ним оставались у подводников в памяти надолго.
Головко всегда стремился лично участвовать во встречах подводных лодок, возвращавшихся с боевых позиций, считал своим долгом лично разбирать с командирами наиболее важные и поучительные походы. Об этих разборах, проходивших очень живо, интересно, можно рассказывать много. Замечу, кстати, что у иных военачальников такие разборы были похожи чем-то на улицу с односторонним движением: все молча слушают, а он сам вещает — оценивает, критикует, поучает… У Головко на разборах, я бы сказал, царила демократичная обстановка. Каждый мог свободно высказывать свое мнение, даже не соглашаться с оценками самого комфлота… Головко не стремился разобрать ту или иную атаку до мелочей — это он предоставлял мне или начальнику подводного отдела штаба флота. Своей же задачей он считал пробудить в людях творческую мысль. И это ему удавалось: командиры вносили конкретные предложения, думали, искали.
Внимание к подводным силам флота выражалось и в том, что в первые же военные месяцы командующий взял на себя дополнительную нагрузку — управление действиями подводных лодок в море. Впоследствии нас немало критиковали за это — говорили об излишней централизации руководства подводными силами, о принижении роли командования и штаба бригады…
Что ж, может быть, со временем, где-то в конце 1942 — начале 1943 года, централизация действительно стала уже недостатком. Но возьму на себя смелость утверждать, что поначалу она представлялась весьма целесообразной, во всяком случае, в тех условиях, какие сложились у нас на Севере. Во-первых, подводные лодки в первые месяцы войны были, по сути, единственным средством борьбы с врагом на его арктических коммуникациях и их деятельность в связи с этим приобретала общефлотское значение. Во-вторых, североморские подводники вступили в войну в условиях, когда еще явно недостаточно были отработаны вопросы взаимодействия с другими силами флота, по существу, отсутствовала разведка в интересах подводных лодок. Решение этих проблем в любом случае было бы невозможно без постоянного, повседневного участия комфлота.
Ну а что касается умаления роли комбрига и штаба бригады, могу с чистой совестью сказать: мы его не ощущали. Наоборот, нам тогда казалось, что А. Г. Головко, вплотную занимаясь управлением подводными лодками в море, придает огромное значение подводным силам. И это было действительно так. Ни о каком недоверии, лишении самостоятельности не было и речи. Я не помню случая, чтобы какое-нибудь важное решение относительно возвращения лодки в базу или смены ею боевой позиции принималось без моего участия и чтобы какое-либо мое предложение по этим вопросам оставалось без внимания. На ФКП бригады, так же как и да командном пункте флота, на картах тщательно фиксировалась обстановка, которая складывалась на вражеских коммуникациях. Командиры лодок направляли донесения о своей боевой деятельности в два адреса — в штаб флота и штаб бригады.
Помнится даже такой случай. Как-то одна из подводных лодок сообщила об успешной атаке вражеского судна. Бригадные связисты это сообщение приняли, а на флотском узле связи по каким-то причинам пропустили. Получилось так: я в курсе дела, а А. Г. Головко нет. Командующий вызвал к себе начальника флотского узла связи и весьма строго поинтересовался: почему так случилось? Тот в расстроенных чувствах вдруг заявляет:
— Пусть флаг-связист бригады Болонкин закрывает радиовахту. Нечего нас подсиживать.
Редко можно было видеть Арсения Григорьевича в таком гневе, какой вызвали эти слова:
— Откуда такая психология? — возмущался он. — Это просто никуда не годится! Поймите: важно не то, как вы меж собой поделите славу, а то, как обеспечиваются интересы дела.
Да, интересы дела, трудного, боевого нашего дела, — вот что в первую очередь волновало командующего. На это он неустанно нацеливал работников штаба флота, командиров и начальников штабов соединений и частей. У нас у всех, в конце концов, была одна общая забота — ковать победу над врагом, искать наилучшие пути к боевым успехам, искать новое в тактике, в использовании оружия.
К началу октября 1941 года нового, поучительного было накоплено уже немало. Стоило взглянуть на карту боевых действий — и сразу бросалось в глаза, как много изменилось за прошедшие месяцы. Прежде всего исчезли две позиции, которые поначалу обслуживались подводниками, — у горла Белого моря и на подступах к Кольскому заливу. Эти своего рода подводные дозоры, как мы убедились, мало что давали. Фашистским кораблям, делавшим попытки прорваться к нашему побережью, более эффективно противодействовали авиация и надводные корабли. Подводные же лодки за все время несения дозорной службы так никого и не обнаружили. По моей настоятельной просьбе командующий флотом принял решение впредь не отрывать подводников на выполнение задач по охране своих баз. Теперь все подводные силы были брошены на решение главной задачи — на борьбу с морскими перевозками врага.
Изменились и сами позиции. Раньше они напоминали клетки. Командир не имел права вывести лодку за пределы тесного квадрата, отведенного ему для ведения действий в море. Теперь размеры позиций по единодушному предложению специалистов штаба флота и бригады были существенно увеличены. Разграничительные линии в прибрежной части, где и проходила транспортная артерия врага, отменялись. Командиры лодок получили значительную свободу действий, в том числе право выходить в процессе атаки за пределы позиций. Это означало, по сути, переход к новому методу использования подводных лодок — методу крейсерства, в связи с чем, как мы ожидали, эффективность поиска кораблей и судов противника должна была возрасти.
Важным новшеством являлось и введение жестко установленных коридоров, по которым лодки выходили на позиции и возвращались в базу. Раньше штабу флота и штабу бригады при планировании очередного выхода приходилось каждый раз определять новый коридор. Это вело к путанице, которая могла обернуться тяжелыми последствиями. Был даже случай, когда из-за ошибочного определения маршрута возвращения для «Д-3» ее чуть было не атаковала своя же подводная лодка. Только благодаря счастливой случайности все закончилось благополучно.
После этого, однако, мы всерьез задумались над тем, как решить проблему безопасного выхода лодок на позиции и возвращения в базу. Для каждой позиции установили основной и резервный коридоры. Начальник подводного отдела штаба флота Вячеслав Петрович Карпунин — один из главных и деятельных авторов этого нововведения — предложил каждый из них наречь именем какой-нибудь русской реки. Вот и появились на картах северного морского театра неожиданные надписи: «Ока», «Дон», «Енисей»… Волгарю И. А. Колышкину теперь приходилось иногда возвращаться из похода по «Волге», украинца С. И. Коваленко вел к родному дому «Днепр», ленинградца В. Г. Старикова — «Нева»…
О роли В. П. Карпунина во всех наших поисках и новшествах необходимо сказать особо. Это один из самых авторитетных и опытных подводников Северного флота. До войны Вячеслав Петрович служил на разных лодках в должностях штурмана, помощника, некоторое время командовал первенцем отечественного подводного кораблестроения — подводной лодкой «Д-1» («Декабрист»), был командиром дивизиона подводных лодок. В 1939 году Карпунин убыл на учебу в Военно-морскую академию, по окончании которой вновь вернулся на Север, теперь уже на штабную работу — на должность начальника подводного отдела штаба флота. Здесь ж раскрылся в полной мере его талант — талант аналитика, исследователя.
