Пак Голь - Отечество
— Собраться — собрались, да ума не приложу, как дверь заколотить.
— Не велика беда… Давайте я. Гвозди и молоток есть? Если нет, принесу, — с этими словами Мун Чем Ди проковылял на улицу.
— Мама, а мама, возьмем кролика?… — не унимался мальчик.
— Чем мешать мне, лучше бы поискали гвозди, — она сняла с головы платок и вытерла им лицо.
— Оставить его в клетке — с голоду умрет, — сказал серьезно старший сын.
— А вы выпустите его.
Мальчик распахнул дверцы клетки, просунул руку, ласково потрепал кролика и за уши вытянул наружу.
— Ступай, глупый, ступай гулять. В горы… Там хорошо…
Кролик сделал несколько прыжков и остановился, красными, как вишни, глазами уставишись на своего хозяина. Он привык к мальчику, который кормил его, и не хотел с ним расставаться. Оба мальчика с озабоченным видом наблюдали за своим питомцем.
Вскоре Мун Чем Ди вернулся с молотком в руках. Жена директора вытащила узлы с вещами на двор и закрыла дверь.
— Пожалуйста, поосторожней. Как бы стекла в окнах не побились, — говорила она Мун Чем Ди и даже попросила не заколачивать накрепко, чтобы можно было потом легко вытащить гвозди. Наконец все окна и двери оказались забитыми. И тут хозяйка дома села на крыльцо и по-детски навзрыд заплакала.
В это время во двор дома почти вбежал Хак Пин.
— Вы здесь, товарищ Мун?… Спасибо, спасибо. Знал бы, сам не приходил. Времени в обрез, едва вырвал минутку, — он будто не заметил слез жены и широко улыбался.
— Тебе вот все нипочем. А кто знает: может быть, уже и не увидимся… — сквозь слезы проговорила жена.
— Эх, голубушка, кончится война, под ручку будем гулять в Моранбонском парке[6],—он по-прежнему говорил в шутливом тоне, но на этот раз в его словах прозвучала грусть.
Послышался какой-то шорох, все обернулись и увидели кролика. Большими прыжками он приблизился к людям и смотрел, часто моргая. Старший мальчик ласково отогнал его обратно к лесу, но кролик обежал вокруг дома и снова возвратился.
— Оставь его. Каждый знает свой дом, даже животное, — женщина вытерла слезы и пошла к узлам.
— Вот накрутили!… Бабы всегда остаются сами собой — и старые пеленки не оставят, все заберут. Только тогда успокоятся… — рассердился Хак Пин.
— Вы, товарищ директор, зря так. Женщине пеленки дороже шелковых нарядов, — возразил до этого молчавший Мун Чем Ди.
— Хо-хо! Может быть… Но зачем так много набирать? — Хак Пин посмотрел на свой скромный рюкзак.
…Трое медленно вышли на улицу и двинулись по дороге. Они несколько раз оглядывались, пока не перебрались через ручей и стали подниматься к перевалу.
Хак Пин долго провожал взглядом жену и детей, пока они не скрылись за поворотом, затем устало обошел вокруг опустевшего дома. Окна забиты, на дверях замок. Он приподнялся на цыпочки и заглянул внутрь. Все прибрано, разложено по своим местам. Будто семья ушла ненадолго и вот-вот вернется.
Хак Пин отсутствующим взглядом обвел постройки. И вдруг отчетливо услышал рыдания жены, плач маленького сынишки. Сердце защемило. Он вспомнил, как вошел сюда, шутил, подгонял их скорее уходить. От этого стало еще тяжелей на душе. Когда-то он теперь увидит их, прижмет к своей груди?… Как они будут одни, без него?… Не хотелось, чтобы сейчас Мун Чем Ди увидел его расстроенным. Хак Пин вытащил платок, вытер повлажневшие глаза и вернулся к дверям дома. Погладил сидевшего на пороге кролика, поднял с земли рюкзак и быстро зашагал в сторону шахты…
Навстречу тянулись группы людей — женщины с ребятишками за спиной и узлами на голове, старики, дети. Им в сторону перевала, к Яндоку. Попадались шахтеры в рабочей одежде.
На дворах догорали костры: сжигалось все ненужное теперь — школьные учебники, книги, бумаги. У перекрестка дорог толпились люди. Они окружили десятка три беженцев из Ковона. Расспрашивали их, перебивая друг друга, кого-то бранили. Ответы беженцев были самыми противоречивыми. Одни говорили, что уже нельзя добраться до перевала Пурэсан, другие уверяли, что вчера высажен десант в тылу, чуть ли не в Хамхыне. Всех еще больше взволновали эти слухи.
Пройдя дома четыре, Мун Чем Ди остановился у калитки. Здесь жил Тхэ Ха. Он без стука толкнул дверь.
— Чем Ди?—донесся из глубины комнаты голос матери Тхэ Ха.
— Тхэ Ха еще не вернулся?
— Нет. Ну что слышно? — с тревогой спросила старая женщина.
— Поговаривают, надо быстрее уходить. Опоздаете, придется ночью добираться.
В свое время Мун Чем Ди и отец Тхэ Ха были близкими друзьями. Мун Чем Ди любил Тхэ Ха, как родного сына.
— Над чем хлопочешь? Зачем тебе два?—Мун Чем поднял с пола уже готовый рюкзак.
— Чон Ок просила.
— Хорошая девушка. Женился бы сын на ней, да и дело с концом.
— Не то время, чтобы о женитьбе думать… Дай бог вернулся бы целым… Кто знает, что завтра будет? — мать Тхэ Ха силилась проткнуть наперстком иголку, но руки не слушались ее.
В прихожей скрипнула дверь. Вошла Чон Ок с узлом в руках.
— Я ухожу раньше из поселка, — грустно сказала она. — В парткоме говорят, что женщинам здесь делать уже нечего, только будут лишним грузом… Вот, мама, передайте это Тхэ Ха, если он заглянет, — она протянула конверт. Затем посмотрела на рюкзак. — Какой мне взять?
— Любой. Уж не маловат ли?
Мать Тхэ Ха кончила шить и воткнула иглу в подушечку. Девушка развязала узел и принялась из него перекладывать в рюкзак вещи.
— Схожу посмотрю, что на улице, — сказал Мун Чем Ди. Взяв в руки палку, он захромал к двери. В комнате наступила тишина.
— Мама, вам тоже надо уходить, — почти шепотом проговорила Чон Ок.
— Э, что обо мне печалиться? Таких старых никто не тронет.
— Нет, нет! Они и старых людей не щадят. Совсем озверели. Надо уходить… обязательно!
— Обо мне не горюй. Придет Тхэ Ха, поможет перебраться хотя бы в Яндок к моему брату.
На улице не утихал людской шум. Все спешили, суетились. Чон Ок упаковала зимнее белье, чулки, мыло, зубную щетку, зеркало, иголку с нитками засунула в карман рюкзака. В узле остались фотографии, тетради да несколько книг. Чон Ок стала перебирать бумаги. Взгляд упал на вырезанную из советского журнала картинку. С нее улыбались двое молодых людей — муж и жена. Перед ними, раскинув ручонки, стоял курчавый белокурый малыш. Он едва только научился ходить. У молодой матери в волосах заколот цветок. Мальчуган тянется к этому цветку.
Чон Ок очень нравилась эта картинка. И сегодня днем она взяла ее с собой, не уничтожила вместе с другими бумагами. Но сейчас, упаковывая вещи, она вдруг поняла, что эта картинка теперь не нужна. На дне свертка лежали еще нарядная кофточка и чхима[7]. И это теперь не потребуется.
— А Тхэ Ха все нет, мама… — печально проговорила Чон Ок.
Мать раскрыла окно, выглянула на улицу. У крыльца с вещевыми мешками стояли Ки Бок и огромный, стройный Ки Хо. Рядом с ними еще несколько молодых людей из Минчхона.
— Уже уходите? А где же Тхэ Ха?
— Раньше полуночи не ждите, мать, — громко сказал Ки Бок.
— Чон Ок здесь? Вот здорово! А мы заходили и застали только крошки на твоем столе, — засмеялся Ки Хо.
— Ну и копаешься ты!… Как черепаха. Враг под носом, а она прихорашивается, — съязвила из задних рядов Сук Хи.
Все они когда-то состояли в одной организации Минчхона, хорошо знали друг друга. Потом одни вступили в партию, другие еще работали в Минчхоне, но дружба не потерялась.
— Итак, мамаша, скажите Тхэ Ха, что мы ждем его. Американцы в Ковоне. Пусть поторопится.
— Мы еще вернемся!
Молодежь попрощалась и отправилась своей дорогой. Для них все было ясно. Знали, куда идут; знали, что будет трудно, очень трудно; знали, ради чего решили идти, и не испытывали страха.
Чон Ок взвалила на плечи рюкзак и вышла. Мать Тхэ Ха пошла ее проводить. Солнце уже скрылось за вершинами сопок. Догорала подстанция, устало дымя затухающим пепелищем. Над поселком висел запах гари. У шахтоуправления собралась последняя группа эвакуирующихся шахтеров с женами и ребятишками. А те, кто шел в горы, заходили сюда проститься с близкими, просто со знакомыми. Здесь были и те, кто никуда не собирался, а пришел ради любопытства. Вся площадь перед конторой шахты оказалась запруженной людьми.
У входа в шахтоуправление Чор Чун, Чун О и Хак Пин ожидали, когда соберутся все эвакуирующиеся. Директор шахты в синих галифе, сапогах и «ленинке» — кепи с приподнятым козырьком — выглядел молодцеватым и подтянутым. Чун О лихо сдвинул шапку набекрень. Смуглый, в рабочей спецовке, он ничем не выделялся из среды шахтеров.
Мать Тхэ Ха пристально всматривалась в толпу, надеясь разыскать сына. Но его здесь не было видно. К Чон Ок подбежали дети, окружили ее, самые маленькие уцепились за юбку.
— Сонсэним[8], скорее возвращайтесь!
