Борис Азбукин - Будни Севастопольского подполья
Александр осматривал пышно разросшиеся кусты с тугими завязями, расспрашивал, хвалил. Голубые глаза его улыбчиво щурились, а крупное лицо с тяжелым подбородком казалось беззаботным. Осмотрев грядки, Александр пошел с Костей в хату. Прикрыв за собой плотно дверь, тревожно спросил:
— Ты вчера видел Петьку?
— Нет. А что?
— Пропал парнишка. Как ушел позавчера клеить листовки на Корабельной стороне, так и не вернулся. Второй день нет. Мать его, тетя Ната, всех родственников обошла — нет Петьки.
— Да бегает где-нибудь со своими дружками или под Инкерманом устриц ловит, — успокоил Костя.
— Не было случая, чтобы он не явился доложить, как выполнено поручение. Боюсь, не напоролся ли на патруль. А если так, он уже в лапах Майера.
— Да, полицаи нас теперь выслеживают. Мы с Колей той ночью чуть на них не наскочили. — И, подумав, Костя добавил: — А знаешь, я за Петьку не боюсь, он выкрутится. Он уже раз улизнул от жандармов, когда те схватили его ночью на станции.
— Всяко бывает. Боюсь, как бы он не выдал своего адреса. Тогда жди обысков.
— А у тети Наты скрывается беглый матрос! — встревожился Костя.
— Матроса я уже отвел на другую квартиру. Предупредил кого надо и сам подготовился. Сейчас главное — узнать, где Петька. Возьмешься за это?
— Спрашиваешь!
— Безотказные вы ребята! — Александр потрепал Костю по плечу.
По дороге на Корабельную Костя думал о старшине, о последней неделе — неделе необычайных удач.
Появление «техники» — радиоприемника и пишущей машинки — сделало жизнь подполья очень напряженной. Костя чувствовал это на себе. Времени не хватало. Вот уже четыре дня он с Жорой Гузовым в полночь дежурил на Сапунской у Никонова в погребке, ловил Москву, записывал фронтовые сводки, приказы Верховного командования, слушал затаив дыхание гром московских победных салютов, затем бежал на Лабораторную, где сводки с фронта Лида перепечатывала на машинке, брал свежие листовки и мчался с ребятами расклеивать их по городу. Вздремнув часок, он спешил на пристань ворочать грузы, потом снова слушал голос Москвы, записывал передачи и опять с листовками отправлялся в ночной рейд по городу. Что из того, что недоешь, недоспишь?! Зато какую радость давали людям эти листовки, какое удовлетворение испытывали все подпольщики!
Не забыть ту ночь, когда он и Саня долго блуждали по дорогам и тропкам, чтобы замести следы, и наконец заявились с пишущей машинкой и радиоприемником на Лабораторную. Как Саша сжимал их в объятиях, как радовался! На следующий день приемник перенесли к рабочему Никонову, на Сапунскую. Синей лазурью засияли глаза Саши при первых звуках позывных Москвы. А когда диктор умолк, он сказал:
— Понимаете, хлопцы, что вы сделали?! Ведь теперь мы в тысячу раз сильней! Эх, нам бы еще типографию! Наша газета была бы для фрицев страшнее бомбы.
— Мечтаешь, — скептически улыбнулся Никонов. — А где шрифты возьмем?
— А мы с Костей достанем! — выпалил Саня.
…Поиски Петьки были напрасными. Никаких следов.
Тельняшка липла к телу. Сухой восточный ветер обжигал лицо. Хотелось освежиться. Возвращаясь с корабельной, Костя спустился к бухте и тут, увидев знакомого столяра Федьку, подсел к нему.
В ведерке шумно плескались бычки и ставридки. «Десятка два», — прикинул Костя и спросил:
— Это ты за обед наловил столько?
Федька не ответил, рывком подсек и, перебирая руками леску, выбросил на мостки большого бычка.
— Гляди, какой мордастый, — похвалился он и швырнул бычка в ведерко.
Внимание Кости привлекло грузило — большой свинцовый кубик с просверленной для лесы дырочкой.
Пока Федька нанизывал на крючок наживу, Костя внимательно разглядывал грузило. Тяжелое. А это что? Внизу под пальцем на гладкой грани выступ. Костя повернул кубик. На плоскости квадрата стоил вопросительный знак. «Это же типографская буква! Заголовочный шрифт!» — чуть не воскликнул он, но вовремя спохватился.
— Ты что, как бычок, рот разинул? — ухмыльнулся Федька. — Грузила не видал, что ли?
— Грузило что надо, — как можно спокойней и равнодушней ответил Костя. — Мне бы таких…
— А сколько тебе надо? — деловито спросил Федька, забрасывая лесу.
«Значит, шрифт у Федьки есть», — понял Костя. И намеренно небрежно бросил:
— Сколько надо — у тебя не найдется. Такое явное пренебрежение задело Федьку.
— А ты почем знаешь? Может, и найдется! — воскликнул он. — Ты скажи, сколько надо?
— Много. Килограммов сто, — бухнул Костя.
Он ждал, что Федька спросит, зачем ему столько, но тот, придерживаясь неписаной этики, не проявил неуместного любопытства, а только спросил:
— Мелочь тебе сгодится?
У Кости от радости перехватило дыхание. «Значит, у Федьки всякий шрифт есть!» — подумал он и опять небрежным тоном ответил:
— Я всякий металл возьму. Мелочь, она даже лучше: можно переплавить и любого веса грузила отлить. — И доверительным тоном добавил: — Мне рыбакам на сети нужно, не себе. Один все пристает: достань да достань…
Федька молчал, что-то подсчитывая и соображая.
— Сто не сто, а с мелочью килограммов пятьдесят наскребется, — наконец объявил он.
— А что ты за это хочешь?
— Сойдемся, свои люди, — успокоил Федька. — Ну, дашь кило три муки, банки три консервов, пол-литра. По рукам, что ли?
Мука, вино, консервы — роскошь, доступная лишь фашистским офицерам и солдатам. Но Костя, не задумываясь, согласился:
— По рукам! Когда к тебе зайти-то?
— Я днем работаю. А в пять наступает комендантский час.
— Тогда жди в воскресенье, в восемь утра.
Чтобы охладить свой восторг от такой невиданной удачи, Костя сбросил с себя одежду, отбежал на другой край помоста и прыгнул в воду. Но, сделав несколько саженок, взобрался на помост, оделся и поспешил на Лабораторную к Ревякину.
III
Весь шрифт — заголовочный и текстовой — двумя кучками лежал на плащ-палатке, расстеленной на столе, отливая холодным свинцовым блеском. Александр, Жора и худой, остролицый Кузьма жадно смотрели на лежавшее перед ними богатство.
О полиграфии у всех троих было весьма смутное представление. Правда, Александру и Жоре случалось бывать в типографиях, видеть наборщиков, стоящих у касс, суетящихся у реалов метранпажей, наблюдать за работой печатных машин. Этим и ограничивались все их познания. Кузьме в типографии не доводилось бывать. И вот теперь им предстояло разобрать шрифт, набирать текст, верстать, печатать. А у них никакого опыта, ничего, кроме страстного желания выпускать газету.
Лицо Жоры горит. Ему, как редактору, поручено наладить хозяйство типографии, он в ответе за выпуск листовок и газеты. И к делу надо приступать немедленно. А как?
В комнату вошел Костя. Оставив Толика на посту у ворот, он прибежал, чтобы присутствовать при таинстве рождения подпольной газеты.
— Ну, хватит стоять. Надо браться за дело, — решительно заявил Жора, вступая в права редактора. — Становись, Костя, со мной. Будем выбирать крупные буквы и составлять название «Голос Москвы».
Вспыхнув от радости, Костя начал выбирать литеры.
— А вы с Кузьмой займитесь мелочью, — предложил Жора Александру и Кузьме, — отберите пробельный материал из шрифта.
Работали сосредоточенно и долго. Но в неумелых руках дело не спорилось. Еще вчера и Жоре и Александру казалось, будь у них шрифты, они за день выпустили бы газету.
Но не так-то просто оказалось набрать заголовок — не хватало двух букв «о». Пришлось придумывать новое название, сообразуясь с наличием крупных букв. Наконец набрали: «За Родину».
Теперь возникли новые трудности и хлопоты. Для набора текста нужны были кассы, верстатка, рама или, на худой конец, ящик для сверстанных полос, нужны валик, краска, бумага.
Жора был горазд на выдумки, стремился до всего доходить своим умом, все мастерить своими руками. И пока Ревякин подсчитывал, что же необходимо для их подпольной типографии, без чего им никак не обойтись, Жора прикидывал в уме, каких размеров, какой высоты должна быть рамка для верстки, из чего ее соорудить, из какого подручного материала сделать валик для накатки краски, как печатать листовки и газету. И он решил, что не так уж трудно все сделать самим.
— Кассы я сделаю, — сказал он. — А ты, Кузя, смастери валик для накатки. Ну, а ежели что у нас не заладится — попрошу Женю Захарову. Она всегда поможет.
Кузьма насторожился:
— Кто эта Женя?
— Хорошая девушка, комсомолка. Была наборщицей типографии флотской газеты, а теперь в типографии городской управы. Я сам посоветовал ей устроиться туда. Незаменимый для нас человек. Саша знает о ней…
Ревякин действительно многое знал о Жене, знал, что отец ее скульптор, не желая работать на оккупантов, ушел на Украину, надеясь перейти линию фронта, но был схвачен эсэсовцами и расстрелян. Женя тоже не хотела служить у них. Полгода сказывалась больной, пила настой из трав, получала у врача справки о болезни желудка, и биржа труда временно освобождала ее от работы. Когда биржа отказала ей в отсрочке, по совету Жоры, она пошла работать наборщицей в типографию городской управы. Прежде чем принять Женю в подпольную организацию, Ревякин решил проверить ее. Поначалу она доставала гражданскую одежду, паспорта, затем стала укрывать у себя беглецов из концлагеря, по просьбе Жоры приносить из управы бумагу, которой всегда не хватало. И все-таки, прежде чем посвятить Женю в тайны подполья, Александр хотел побеседовать с ней. Без опытного наборщика им в типографии не навести порядка и хорошей газеты не сделать. Принять Женю в организацию Ревякин решил, когда необходимо будет оборудовать типографию на Лабораторной. Подземелье под домом уже отрыто, с двумя ходами: один со двора, другой из кухни. Однако надо расширить подземный ход, сделать ниши для хранения бумаги, оружия, перенести с Сапунской радиоприемник, раздобыть запасные батареи и, если удастся, провести электричество — с карбидной лампой в подземелье задохнешься. Было и еще обстоятельство, которое заставляло его соблюдать осторожность, не спешить брать шрифты: исчезновение Петьки Америки. Где он — установить пока не удалось. Если он арестован, на Лабораторной вот-вот могут появиться жандармы. Поэтому Александр согласился с Жорой — первую печатную листовку набирать у него в хате и без участия Жени.
