Георгий Жуков - Один "МИГ" из тысячи
В сущности, ему, конечно, очень повезло, что в это утро не пришлось встретиться с «мессершмиттами». Одинокая тихоходная «чайка», пилотируемая самоуверенным молодым пилотом, легко могла стать жертвой опытного воздушного охотника. Но, к счастью, полет прошел без приключений. И вскоре Коля увидел знакомую бетонированную полосу, бараки, коричневую извилину Рэуца и зеленый город за ней.
Уже издали он обнаружил страшные следы первых бомбардировок. Над аэродромом стоял густой черный столб дыма: горела цистерна с горючим. На поле чернели глубокие воронки от бомб. Посреди аэродрома распластался чей-то «МИГ», севший на фюзеляж. В стороне стояли две разбитые «чайки». Некоторые дома были без крыш. Там и сям взвивались языки пламени, пожиравшего кварталы мирного города. Сердце у Коли заныло. До сих пор он читал о таких вещах только в книгах и газетах. Теперь война пришла к нему в дом: здесь, в Бельцах, жила его жена с крохотным сынишкой. Что с ними? Где они сейчас?..
С трудом лавируя среди воронок, Коля кое- как посадил самолет. К нему уже бежали техники и летчики — закопченные, измазанные грязью, в изорванных гимнастерках.
— Давай быстрей заруливай в укрытие! — хрипло крикнул Атрашкевич. — Сейчас они опять придут.
Пилот поспешно отвел «чайку» в земляной капонир, и летчики начали забрасывать ее свежесрубленными ветками. Коля работал с той же лихорадочной поспешностью, что и все, на бегу перебрасываясь с друзьями отрывистыми фразами. Как всегда в таких случаях, разговор шел вкривь и вкось, невпопад, и Коля сердился на себя за то, что не мог толком их расспросить о том, что здесь произошло.
— Как же это они?
— Да вот так, как видишь. Висят с утра!
— А вы?
— Деремся! Одного такого зубра сбили — будь здоров! Два железных креста. На кладбище приземлился, с парашютом. Говорит, Лондон бомбил!
— А семьи-то, семьи как же? — отчаянно воскликнул молодой пилот.
Но Атрашкевич, непрерывно шаривший взором по горизонту, не слушая его, взмахнул рукой и с горечью пробормотал:
— Идут! Эх, черт, заправиться не успели...
И всех словно ветром сдуло. Коля растерянно оглянулся по сторонам и, увидев, что Атрашкевич лежит в свежей воронке среди рыхлых и влажных комьев чернозема, скользнул к нему. Атрашкевич, чуть приподняв голову, глядел широко раскрытыми глазами в сторону города и почти беззвучно шевелил губами:
— Десять... Одиннадцать... Двенадцать...
Коля скосил глаза в ту сторону, куда смотрел Атрашкевич, и холодная испарина покрыла его веснушчатый лоб: низко-низко с нарастающим ревом в четком строю шли к аэродрому восемнадцать ширококрылых «хейнкелей». По учебным описаниям он знал, что эти бомбардировщики поднимают весьма солидный бомбовый груз. Почему-то вспомнился кадр из испанской кинохроники: нестерпимый, скребущий сердце свист, разламывающийся шестиэтажный дом и мертвые дети в черной луже крови.
— А семьи-то как? — снова спросил Коля.
Но тут послышался резкий свист, в сто крат более отвратительный и страшный, чем в кино, и он, втянув голову в плечи, еще плотнее прижался к земле, инстинктивно стремясь слиться с нею, и не было сейчас ничего дороже на свете, чем вот эта неглубокая яма в рыхлой, родной земле.
«Хейнкели» бросали некрупные бомбы, но зато сеяли их превеликое множество, норовя попасть в самолеты, бараки и перекопать весь аэродром. Последний «хейнкель», резко снизившись, прошелся над аэродромом, словно любуясь результатами проделанной работы. Впрочем, любоваться было нечем: бомбардировщикам не удалось поразить ни самолетов, ни летчиков. Но аэродром они исковыряли сильно. И как только восстановилась тишина, техники, бойцы и мобилизованные им в помощь горожане начали старательно орудовать лопатами.
— В вашем распоряжении примерно полчаса, — сказал молодому летчику Атрашкевич, взглянув на часы. — Быстрее проверьте свой самолет!
Коля побежал к машине. Возле нее уже орудовали техник, моторист и оружейник. Работая, они коротко рассказали, что произошло в Бельцах с утра.
Первая партия немецких бомбардировщиков приблизилась к городу на рассвете. Впереди шел разведчик. По тревоге поднялось в воздух дежурное звено. Наши летчики еще не знали, что принесет этот неожиданный визит. Действуя по инструкции, они хотели попросту отогнать немецкий самолет, но он открыл огонь. Тогда они приняли бой и сбили разведчика. Но основная бомбардировочная группа прошла стороной и обрушила удар на аэродром. Так в Бельцах узнали о том, что началась война.
Налеты следовали один за другим в нарастающем темпе. Немцы не знали, что основные силы авиационного полка находятся в лагере у Семеновки, и стремились стереть с лица земли его основную базу. Капитан Атрашкевич, младшие лейтенанты Фигичев, Комлев, Семенов, Миронов, Суров упрямо поднимались в воздух, чтобы отразить атаки, но слишком неравны были силы атакующих и обороняющихся.
В этих первых боях погиб Суров. Это была первая жертва в полку, и все глубоко переживали смерть молодого скромного парня. Рассказывали, что он был ранен в воздушном бою после того, как сбил немецкий самолет. Рано выпустив шасси, Суров едва тянул к аэродрому. В это время откуда-то выскочили два «мессершмитта». Увидев их, Суров стал уходить со снижением и врезался в дом...
— Ну, а семьи наши как? — в третий раз спросил Коля.
— Семьи — что, — хмуро ответил техник. — Семьи чуть свет погрузили в эшелон и повезли на Кировоград. Только доедут ли? Говорят, он, злодей, здорово дорогу бомбит...
Молодой летчик тяжело вздохнул. Когда-то теперь он увидит родных? И увидит ли вообще?.. Каким-то странным, неправдоподобным, удивительным показался ему вдруг весь этот напряженный, полный страшных и роковых неожиданностей день. Трудно было сразу осознать, постигнуть все происшедшее, трудно было уяснить, что вот с этого самого утра начинается отсчет дней новой, незнакомой ему жизни, когда уже никто не может поручиться за следующую минуту, когда каждый бугорок, каждое облачко, быть может, таит смертельную опасность для тебя.
А между тем солнце светит так же ласково, как и вчера, и жаворонки поют так же звонко, и вот этот куст шиповника, чуть покачнувшийся на краю глубокой воронки, все так же охотно поит медом пчел из своих розовых чашечек. Но густой, удушливый чад от горящей цистерны все ниже расстилался над аэродромом, от него першило в горле, и мохнатые лапы дыма все теснее охватывали город, уснувший мирным сном и проснувшийся на войне.
— Летный состав, ко мне! — скомандовал Атрашкевич, выбегая из землянки командного пункта. В руках у него была карта. Командир эскадрильи указал летчикам на район Стефанешти и коротко сказал: — Сейчас дадим им прикурить! Задача — штурмовка колонны. Машины у всех готовы? За мной в воздух!
Летчики торопливо надели парашюты, запустили моторы и вырулили на старт, поминутно оглядываясь на горизонт: не настигли бы на земле немецкие самолеты, они вот-вот могли вернуться с новым грузом бомб. Розовощекий Костя Миронов, которого все в эскадрилье звали «сынком», положив на колени планшет, еще раз глянул на знакомый рельеф, вспомнил ориентиры на пути к Стефанешти: два ручья поперек большака, потом извилистый Прут, и за рекой, почти у самого берега, — румынский городок. Туда от Ботошани, видимо, и подходят резервы фашистов, чтобы штурмовать переправы.
Сердце колотилось учащенно. Костя знал: до Прута минут десять полета. Значит, через десять-двенадцать минут бой. Бой!.. Это короткое слово заслонило все, и как-то сразу голова стала ясной, и все дальнейшее отпечаталось в мозгу словно на кинематографической ленте — точно, во всех подробностях.
Атрашкевич повел машины на бреющем. Летчики шли звеньями, четко выдерживая строй, как учили их в мирное время. Холмистая бессарабская земля, виноградники, сады, хутора „стремительно проносились под крыльями, сливаясь в пестром мелькании. Потом внизу, под крутым берегом, мелькнул мутный широкий Прут, за ним встало высокое бурое облако пыли, и сразу же в небе замелькали огненные звезды, окутывавшиеся черными и белыми облачками: била немецкая зенитная артиллерия.
Коля еще не вполне сообразил, что же, собственно, происходит, а Атрашкевич, ловко сманеврировав, уже прижался к самой земле, и летчики змейкой устремились за ним, прорываясь к пыльной дороге, на которой кишели танки, автомашины и повозки. Нескончаемая колонна тянулась насколько хватал глаз. Машинам было тесно на дороге, и они сползали на обочины, катили по полю, ломая стебли Молодой кукурузы, распарывая аккуратные гряды огородов, подминая под себя еще не окрепшие саженцы фруктовых деревьев.
Все это огромное стальное стадо завыло, застонало, заревело, стало плеваться огнем и железом, завидев горсточку советских летчиков, отчаянно устремившихся в атаку. Теперь сплошная плотная стена разрывов встала на пути истребителей; и казалось, ни единой щелочки в ней не найти. Но Атрашкевич ухитрился-таки проскочить, и одна за другой четыре маленькие бомбы легли в самую гущу машин. Потом он стал строчить из всех пулеметов зажигательными пулями по автомашинам до тех пор, пока не вышли все патроны. А за ним уже мчался командир звена Валя Фигичев, друг Саши Покрышкина, за Фигичевым — сосредоточенный и злой Семенов, за Семеновым — Миронов.
