Юрий Погребов - В прорыв идут штрафные батальоны
«Твое дело говорить, наше — слушать», — читалось на лицах солдат. Не более того.
Попрощавшись, Павел задержал шаг около крайнего штрафника, которому передавал кисет с махоркой.
— Как фамилия, солдат?
— Кузнецов. Александр.
— Выйдем-ка на улицу, потолкуем.
Прихватив шинель, солдат вышел за ним следом.
Павел предложил ему сигарету, закурил сам.
— Вольная жизнь у блатных во взводе?
— Жируют, сволочи, — мрачно подтвердил солдат. — И на кухне у них блат, вся гуща им достается, и по ночам где-то шастают. Все время чего-то делят, прячут, грызутся…
— А Сахно что?
— Сахно им не препятствует, они у него в дружках ходят, — говоря так, солдат опасливо посматривал на вход в землянку. И эта опаска больше, чем слова, убедила Павла в том, что обстановка во взводе еще тревожней, чем он предполагал. Во взводе, похоже, как на зоне, верховодили уголовники.
Павел намеревался расспросить солдата подробнее, но одеяло на дверном проеме заколыхалось, поползло в сторону. На ступеньках появился разгоряченный Сахно.
— Зря драконишь, ротный! Только людей против себя восстанавливаешь… Чё ты взъелся-то? Нормальные мужики. Урки, правда. Ну, так они все такие, с заскоками.
— Порядок во взводе должен быть, а у тебя — шалман.
— Да брось ты… Расслабились слегка мужики, по погоде. А так… В бою себя не хуже других показали. Службу знают.
— Не знают и знать не хотят. Сами по себе гуляют, как на зоне.
— Хочешь сказать — у тебя они другие? По струнке, что ли, ходят?
— По-разному ходят, — не стал отрицать Павел. — Но и получают по заслугам. А у тебя я этого не вижу.
— Да говорю же… погода. Расслабились слегка.
— Не в погоде дело — в тебе! Здесь не лагерь, и ты не лагерный начальник чтобы с ворами цацкаться. Ты — командир Красной Армии, и порядки во взводе должны быть воинские, уставные, а не лагерные, где непонятно бывает, кто под кем на самом деле ходит: воры под начальником или начальник под ворами.
— Не понял. Я в лагерях не сидел и порядков лагерных не знаю. Что ты вообще этим хочешь сказать?
— Тут и говорить нечего. Если у командира общий стол с ворами — значит, нет для них ни командира, ни дисциплины.
— Ерунда! Если что — прижму хвост, никуда не денутся.
— Не прижмешь, Сахно. Если поведешься у них на поводу, а ты, я вижу, уже ведешься, — тебя прижмут, а не ты их. Не знаешь ты урок, не обольщайся. Им только покажи шею, а хомут они мигом накинут. Чует мое сердце — подведут они нас под монастырь. И тебя, и меня.
— До сих пор не подводили и в бою за чужими спинами не прятались…
«Менять нужно Сахно», — размышлял Павел, направляясь в четвертый взвод к Ведищеву. Теперь у него не оставалось никаких сомнений: Сахно повязан услугами блатняков. Расстались они не по-доброму, ни тот, ни другой обвинений противной стороны не принял. Разошлись непримиренными, пообещав друг другу на повышенных тонах «посмотреть, что дальше будет».
* * *После обеда, пристроившись за столом, занялся изучением представленных взводными списков личного состава. Начал с первого взвода.
У Сахно в графе «краткая характеристика» не нашлось ни одного отрицательного, неблагожелательного отзыва. Против каждой фамилии значилось одно-двухсловное заключение без намека на какую-либо претензию. Ни одной паршивой овцы. Прямо-таки образцово-показательный взвод.
Самая нелестная оценка, на какую сподобился взводный, — «сойдет». Даже своего прихлебателя Сюксяя удостоил солдатской доблестью: в бою надежный. Хотя Веселов, Павел знал это доподлинно, принимал участие всего в одном боевом эпизоде. Остальное время отсиживался в землянке, караульным при вещмешках и шинелях.
Не утрудил себя Яков Петрович ни должностной обязанностью, ни объективностью суждений. Бумага для отмазки. Ни с кем из подчиненных отношения портить не захотел и, надо полагать, не в последнюю очередь — в пику ротному.
Павел предполагал, что часть характеристик будет именно такой: набором принятых, расхожих формулировок, приблизительных и обтекаемых. Но чтобы все без исключения? Лишь одну строку, против своей фамилии, оставил взводный незаполненной. На усмотрение Колычева: мол, думай что хочешь, а я себя знаю.
У Грохотова наоборот. Ни одного стоящего солдата во взводе не оказалось. Все с недостатками и родимыми пятнами: «трусоват», «морально неустойчив», «ни то ни се», «паникер», «вор и мерзавец», «тварь конченая», «бандюга и смертоубивец»… Только о себе написал целой, едва вместившейся в отведенную строку фразой: «готов честно выполнить любой приказ».
— В тебе-то я не сомневаюсь, гражданин Грохотов, — сказал вслух Павел, представив набычившегося Грохотова, выводившего с нажимом эти слова на бумаге. — А вот как быть с остальными? — И побежал глазами сверху вниз по графе характеристик, останавливаясь на самых-самых.
Бандюга и смертоубивец. Сукотин Иван Степанович, 1915 г. р. Курская область. Грабитель. Срок семь лет, судимость вторая.
Вор и мерзавец. Корнюшкин Борис Ильич, 1913 г. р., г. Ростов-на-Дону, статья 162, вор-карманник Срок три года, судимость третья.
Ни того, ни другого припомнить не смог. Видимо, не пересекались пока стежки-дорожки.
Следующим взял список Ведищева.
Абрамов Анатолий Филиппович, 1911 г. р., уроженец г. Горького. Слесарь. По Указу Президиума Верховного Совета СССР от седьмого августа 1932 года. За прогул — пять лет. Исключен из членов ВКП(б). Резюме последней графы: в бой не рвется.
Леличко Тихон Васильевич, 1915 г. р., Тамбовская область, колхозник, за хищение кормов. Срок три года. В бою твердый.
Дошел до Турищева Олега Ивановича, 1917 г. р. Москвич, хищение государственного имущества. Срок пять лет, судимость вторая. Удивила боевая характеристика: силен, зверюга, бесстрашный. Надо бы запомнить, при случае познакомиться.
Кстати, себя Ведищев отметил не менее грозной и экзотической формулировкой: в бою тигра. Буквально. Не тигр, а тигра. В этом весь Ведищев — легкий, импульсивный, ироничный, непредсказуемый. Невозможно сказать, куда в следующую минуту склонится, какое коленце выкинет.
Ответственней всех к делу подошел Маштаков. Уже по тому, что против каждой фамилии не по одной, а по две строки оставил, можно было судить, что каждое слово, прежде чем в них попасть, со всех сторон осмотрено было, выверено и взвешено придирчиво. Тем более интересно, что всех солдат своего взвода Павел знал наперечет. Чья оценка верней и глубже, насколько совпадает или отлично мнение преемника от собственного.
Сидорчук Тарас Прохорович, 1909 г. р., Томская область, бывший член ВКП(б), срок семь лет, дезертир из трудовой армии, а точнее — с лесоповала.
Колычев его историю знал, слышал лично от него самого. На таежном лесоповале довелось Сидорчуку работать вместе с немцами, высланными в августе 1941 года из Поволжья. Нормы выработки предельные, как для профессиональных рубщиков леса. А питание скуднее скудного. Хлеб и то, бывало, по пять дней не выдавали. Жилья вообще никакого, у костров сушились, у костров на лапнике спали. Люди обессилели, отощали, стали массово вымирать. А начальству хоть бы что, только норму выработки требуют.
Будучи членом партии, пошел Сидорчук к начальнику лесоповала с жалобой, а тот и слышать ничего не хочет: немцы — предатели, хотели восстание поднять, фашистов дожидались, оружие прятали. Дохнут? Ну и пусть дохнут, туда им, сволочам, и дорога. Собрал тогда Сидорчук свой сидор и пошагал таежной тропой в райцентр, в милицию. Решил, что лучше в тюрьму сядет. Там хоть крыша над головой есть и пайка хлеба обеспечена. Заключение Маштакова: дисциплинированный, исполнительный. В бою смел, инициативен. Панике не поддается. Может заменить командира.
Богданов Вячеслав Федорович, 1920 г. р., саратовец, образование семь классов. На фронте с марта 1942 года. Сержант. Накануне выписки из госпиталя по пьянке сломал челюсть хирургу из-за медсестры. Срок пять лет. Оценка Маштакова: самолюбивый, вспыльчивый. Службу знает, в бою стойкий. Закидал гранатами немецкий пулемет. Отходил последним. Танков не боится.
Лабутин Григорий Семенович, 1908 г. р., Саратовская область, образование общее — три класса церковно-приходской школы. Слесарь МТС. Срок — семь лет. Статья 58-я. Контрреволюционная вредительская деятельность…
Дойдя до фамилии Лабутина, Павел погрузился в отвлеченные размышления, не впервые приходящие на ум. Лабутин — земляк, из степного Левобережья, откуда родом сам Колычев. К землякам расположение особенное, и Павел хорошо знал этого солдата. Но не потому и, пожалуй, не столько потому, что земляк, сколько потому, что осужден по редко встречающейся в штрафном батальоне политической 58-й статье. Враг народа. Контра.
В перечне статей и уголовных деяний, за которые осуждены штрафники, 58-я статья, как кукушкино яйцо в чужом гнезде, инородная, непонятная, порождающая отчуждение. Вызывало недоумение, как вообще «политики» попадали в штрафной батальон, куда путь врагам народа по закону был заказан. В саратовской тюрьме однокамерником Колычева был осужденный по 58-й статье за восхваление немецкой военной техники полковник Никитин, орденоносец. Никитин страстно рвался на фронт, писал письма на имя Сталина и Калинина с просьбой отправить его для искупления вины кровью в штрафной батальон. Но получал отказы: фронт не для антисоветчиков.
