Абрам Вольф - В чужой стране
И командиры, и рядовые бойцы понимали, что долго им не продержаться. Но они продолжали драться с прежним упорством. Еще была надежда, что в последнюю минуту подойдут войска союзников, и они удержат мосты… Держаться, как можно дольше держаться! Еще час, еще полчаса! Они снова и снова бросались в контратаки. То тут, то там закипали рукопашные схватки.
Ударили пушки. Треск автоматов и пулеметов потонул в громовом грохоте разрывов. В черном дыму, окутавшем лес, взблескивали багряные вспышки, взлетали вверх молодые сосны и, падая, укрывали своими пышными ветвями убитых.
Слева над лесом взметнулось пламя пожара. Подразделение Белой бригады дрогнуло, бросилось к каналу. Паника, словно пламя, перебрасываемое ветром, быстро охватила и другие подразделения. Люди, черные от дыма, выскакивали из леса и толпами бежали к мостам.
В эту критическую минуту положение спасли отряды партизан, продолжавшие стойко драться с врагом. Неся потери, истекая кровью, они сдерживали противника, превосходившего их численностью в десятки раз.
* * *Шукшин, оглушенный взрывами, в изорванной и окровавленной рубашке, лежит за деревом и с яростью, с ожесточением бьет из горячего автомата. Гитлеровцы рвутся со всех сторон. Вот они опять поднялись, опять бегут… Он хватает гранаты, приподнимается…
— Нате! Нате!
Рядом упала Гертруда, схватила за плечо.
— Констан, уходите… Мадесто передал… скорее уходить!
— Все прошли через мосты?
— Нет, еще идут… Скорее!
— Я понял. Иди! В лощине раненые… Выносите раненых! — Шукшин бросил быстрый взгляд влево, вправо. Партизаны еще держатся, отбиваясь гранатами, в упор расстреливая озверело атакующих немцев. Но надолго ли их еще хватит? Гитлеровцы все глубже охватывают с флангов…
До канала еще полкилометра. Можно оторваться от наседающего врага, густо заросшими лощинами проскочить к мосту. Но успеют ли отойти подразделения Белой бригады, успеют ли вынести раненых? Нет, уходить рано, надо драться, надо сдерживать врага!
Бой достиг предельного накала. Гитлеровцы сжимают слева и справа, заходят в тыл. Взвод Тюрморезова быстро отодвигается к холму и бьет по автоматчикам, захлестывающим отряд с фланга, заставляет их залечь. Но гитлеровцы прорываются с другой стороны, окружают взвод Базунова. Сквозь треск выстрелов и грохот гранатных разрывов Шукшин слышит зычный голос командира взвода:
— За мной! Круши! А-а-а!
Снова поднялись в контратаку…
Но Шукшин уже видит, что больше держаться невозможно. Локтем толкает Резенкова, хрипло кричит:
— Передай Тюрморезову и Базунову — отходить к мостам. Влево, лощиной… Новоженову — прикрыть!
— Есть! — Резенков вскочил, низко пригнувшись, побежал позади цепи.
Лощина заросла непроходимым колючим кустарником. Шукшин идет в голове отряда, продирается сквозь заросли, не чувствуя боли, не замечая крови на руках… В сердце — смятение. «Успели или нет уйти за канал бельгийцы? Держит ли еще Мадесто мосты? Что делать, если мосты уже заняты немцами?».
Наконец лощина кончилась. Впереди, между поредевшими соснами, блеснул канал. Шоссе вдоль канала пустынно. Только там и тут чернеют на асфальте трупы убитых и разбитые повозки… Шукшин кинулся вперед, взглянул влево, на мост, и сердце его оборвалось, захолонуло. Два вражеских танка стояли на мосту. Они били из пулеметов по противоположному берегу, по отступающим бельгийцам. На шоссе показалось еще три танка. Гремя гусеницами, разрывая асфальт, они неслись к мостам.
Положение казалось безвыходным. О том, чтобы прорваться через мост, нечего было и думать. Что сделает горстка людей, вооруженных одними винтовками и автоматами, против танков? Броситься назад, прорваться к союзникам? Нет, там не прорвешься…
Шукшин отер со лба холодный пот, с тревогой взглянул на Тюрморезова. Решение нужно принимать без промедления. Сзади стрельба уже затихает. Значит, взвод Новоженова больше не сдерживает врага. Сейчас к мостам прорвутся автоматчики…
Тюрморезов, прищурив глаза, смотрит на вражеские танки. Лицо его бледное, но в глазах нет испуга — они глядят жестко.
— Под каналом должны быть трубы! — Тюрморезов резко поворачивает голову к Шукшину. — Где проходят трубы?
— Я знаю! — крикнул Резенков, подбежал к Шукшину. — Они здесь, за складами…
— Веди!
Партизаны лесом просрочили вправо, обошли тянувшиеся вдоль канала угольные склады и по одному, по двое стремительными бросками пересекли шоссе.
Резенков, первым достигший канала, мгновенно скрылся в черном зеве громадной трубы, вделанной в основание бетонной стенки. За ним втиснулся Сергей Белинский…
Шукшин, прижавшись к стене канала, короткими, резкими взмахами руки подгонял людей: «быстрее, быстрее…», а сам неотрывно смотрел на ту сторону канала, за мост. Равнина, простиравшаяся за каналом, быстро окутывалась дымом, оттуда доносилась частая стрельба, усиливавшаяся с каждой минутой. «Что там происходит? Немцы через мост еще не прошли. Неужели…»— Шукшин почувствовал, как по спине пробежал обжигающий холод.
— Костя, скорее! — крикнул Тюрморезов, берясь рукой за трубу. Уже все скрылись под каналом, остались только они одни. Шукшин не слышал. В смятенном мозгу металась мысль: «Немцы ударили со стороны Мазайка, бельгийцы окружены… их истребят всех… Что делать, что делать?»
— Шукшин, немцы! — Тюрморезов с силой рванул его за руку. Из леса цепь за цепью выскакивали вражеские автоматчики, устремляясь к мостам.
Шукшин наклонился, влез в трубу. Его обдало могильным холодом, сыростью.
Партизаны ползли на четвереньках в непроглядной тьме, по горло в обжигающе-холодной воде. Острые мелкие камни, осевшие вместе с песком на дне трубы, врезались в колени и руки, раня до крови. Голодные, измученные боями, коченеющие от холода люди собирали последние силы и молча — слышалось только тяжелое прерывистое дыхание и всплески воды — упорно пробивались вперед по тесной трубе. Этой проклятой трубе, казалось, не будет конца.
Когда Михаил Резенков вылез из трубы, уже гасли вечерние сумерки и в темнеющем безоблачном небе зажигались первые робкие звездочки. Он жадно, захлебываясь, вобрал в легкие воздух, пахнущий сосной, сеном, посмотрел в чистое небо и упал грудью на землю. Кажется, он больше был не в состоянии сделать ни одного движения.
Партизаны выползали один за другим. Вода с них катилась потоком. Шумно дыша, ложились на жесткую, выгоревшую траву. Последним вышел Шукшин. С трудом распрямив спину, пошатываясь, точно пьяный, он провел ладонью по мокрому лицу и посмотрел в сторону Ротэма — на фоне посветлевших садов смутно вырисовывались очертания кирпичных строений. Оттуда доносились редкие выстрелы. Где-то далеко за лесом глухо били орудия. Прислушиваясь, Шукшин определил: возле Опутры или дальше нее. Значит, части союзников не продвинулись, все еще стоят на месте!
Оставаться здесь, на этой стороне канала, равнинной и совершенно безлесной, нельзя. Единственный выход — под покровом ночи снова перейти канал и лесом пробиться к Опутре, к союзникам.
Шукшин отозвал в сторону Тюрморезова и Базунова, сказал, стаскивая прилипшую к телу рубаху:
— Надежды на то, что союзники ночью выйдут к каналу, — нет. Оставаться здесь нельзя.
— Правильно, надо уходить, — отозвался Базунов. — Если до рассвета не уйдем, могут зажать.
— Остались немцы в лесу, за мостом, или нет? — проговорил Тюрморезов. — Я думаю, что автоматчики уже здесь, за каналом. На той стороне им достаточно одних танков… Надо послать разведчиков, Константин Дмитриевич.
— Снова по трубе?
— Другого пути нет!
— Да, нет… Резенков!
Резенков поднялся, покачиваясь, стуча зубами от холода, подошел к Шукшину.
— Надо идти на ту сторону, Резенков, разведать лес… Оставаться нам здесь нельзя, понимаешь?
— Понимаю, товарищ подполковник.
— Как ты… дойдешь? — Шукшин посмотрел в его серое, с почерневшими, распухшими губами лицо.
— Смогу. — Резенков выпрямился. — Смогу, товарищ подполковник!
— С Белинским пойдешь. Давай, родной!
Шукшин, проводив разведчиков, подошел к партизанам.
Гертруда, сидевшая возле кустов у оросительной канавы, подняла на него тревожные глаза, сказала негромко:
— Констан, Питер остался там… Там раненые, им нужна помощь… Констан я должна пойти туда…
Шукшин сел рядом с Гертрудой, обнял ее мокрые, вздрагивающие плечи.
— Мы все пойдем туда, дочка, все! Вернутся разведчики, и пойдем… — Он говорил, а сам сокрушенно думал: «Живы ли они? Удалось ли кому-нибудь вырваться из окружения? Или все полегли там, в сосновом лесу?»
Гертруда, прижавшись к Шукшину, тяжело вздохнула.
— И Виталия нет… Уже пять дней, как они ушли, Констан!
