Богдан Сушинский - Секретный рейд адмирала Брэда
— Пилота кто-нибудь видит?! — спросил капитан Серид, идя на снижение.
Второй пилот и бортмеханик дуэтом ответили, что не видят, а Фройнштаг промолчала. Она напряженно всматривалась то в равнину перед штурмовиком, то в окаймлявшие распадок валуны.
— Будем садиться? — спросила она командира самолета.
— Какое «садиться»? Уходить надо! — прокричал вместо него второй пилот. — Сейчас так рванет!
В то же мгновение первый пилот, словно бы опомнившись, начал уводить свою машину в сторону океана. А еще через минуту нал тем местом, где они только что пролетали, взметнулось вверх пламя. Взрыв оказался настолько мощным, что самолет качнуло, как на крутой океанской волне.
— Послушайте, а может, дисколет уже подобрал этого германца? — первым опомнился бортмеханик. — И напрасно мы тут волновались.
— В таком случае, ему повезло, — ответил первый лейтенант.
— Это вы так считаете, — парировала Фройнштаг. — А парню придется объяснять, каким ветром занесло его в эту часть Антарктиды. И предстать перед военным трибуналом.
Пилоты вежливо и поминально помолчали. Они прекрасно понимали, что германец оказался здесь из-за женщины, в которую влюбился, ни разу в жизни не видя ее, но понимали и то, что подобные обстоятельства ни один военный трибунал мира во внимание не принимает. Поэтому, погиб этот обер-лейтенант, или оказался на дисколете, — в любом случае судьба его остается незавидной. И все трое парней, словно по команде, перевели взгляды на виновницу этой трагедии, признавая при этом, что из-за такой блондинки-арийки стоило рискнуть.
— И все же давайте спустимся пониже и еще раз пройдемся над местом катастрофы, — предложила Фройнштаг, умоляюще глядя на командира.
— Если через минуту ничего из арсенала этого германца не рванет, — объяснил капитан, — так мы и сделаем.
Взрыва не последовало, но прежде чем осторожничавший командир заложил очередной вираж и пошел на спуск, Лилия заметила в узком проходе между двумя огромными валунами копошащуюся черную фигурку. Поскольку никакого животного в такой отдаленности от побережья океана быть не могло, то сомнений не оставалось: пилот успел покинуть самолет до того, как он загорелся.
Вопрос теперь заключался в том, заметили ли его с борта дисколета. И если заметили, то почему не спасают, или хотя бы не сообщили им, спасателям? Фройнштаг хорошо помнила, что там, над авианосцем, они без особого труда выходили на связь и с командованием эскадры, и со всей командой авианосца.
Тронув пилота за плечо, Лилия молча указала ему на валуны, представавшие теперь слева по борту, и приложила палец к губам.
— Диск, — едва слышно произнесла она. — Прослушивание. Нужно упредить.
Она не сомневалась, что германский летчик не желал, Чтобы первыми его обнаружили дисколетчики. Но понимала и то, что при желании, астронавты могут перехватить его.
— Полное молчание на борту, — тотчас же отдал команду пилот по внутренней связи.
Выпустив лыжи, капитан попытался учесть ошибку германского пилота, тем не менее, его «Спасатель» чуть было не врезался в тот же валун, в который недавно врезался бортом штурмовик.
Окончательно Серид остановил машину лишь после того, как сумел развернуть ее носом ко «взлетной полосе».
* * *Фройнштаг первой спустилась по трапу и увидела, что пилот все еще прячется за острым склоном валуна, точнее, под выступом-карнизом, под которым его не могли заметить с дисколета.
— Вы понимаете, что, своим бегством создали всем нам массу проблем? — еще издали спросила Фройнштаг, направляясь к обер-лейтенанту.
— Понимаю, гауптштурмфюрер, — без особого покаяния в голосе произнес Ридберг, пытаясь ослепить при этом германку белизной своих крепких зубов.
— Вы ранены, нуждаетесь в помощи?
— Мелкая ссадина на лбу. Это — когда спешно покидал самолет.
— Шрамы, как известно, украшают мужчин.
Она вдруг вспомнила, как впервые молвила эту банальную фразу в присутствии «разукрашенного» шрамами Отто Скорцени.
«Никогда и никого они не украшали, — холодно парировал тогда обер-диверсант рейха, — поскольку призваны не украшать, а уродовать мужчину во имя устрашения противника».
И тогда Фройнштаг лихо съязвила: «Не знаю, кого из своих противников вы собирались таким вот, — повела своим точеным подбородком в сторону его шрамов, — образом устрашать, но что потрудились они над вашим личиком от души — это очевидно».
Скорцени снисходительно взглянул на нее с высоты своего гигантского роста и осенил тем, что Лилия называла про себя «роковой ухмылкой Квазимодо».
«Единственное неудобство: эти шрамы жутко демаскируют меня. Правильно заметил когда-то адмирал Канарис, что в разведчики или диверсанты с такими шрамами могут подаваться только законченные дилетанты или нерасстрелянные безумцы».
«И в обоих случаях оказался прав, разве не так?» — рисково сострила тогда Лилия, чувствуя, как все больше подпадает под влияние этого парня.
— Думаю, что до шрама дело не дойдет, — молвил тем временем обер-лейтенант Ридберг, мгновенно развеяв всю романтику ее «рыцарских воспоминаний».
Фройнштаг не бралась определять его возраст, но могла поклясться, что вряд ли ему перевалило хотя бы за двадцать два.
— И что вас подвигло на столь сомнительный подвиг, мой юный викинг?
Прежде чем ответить, пилот удивленно осмотрел представшую перед ним женскую фигурку в белом, прекрасно скроенном полушубке и с пышными, распушенными волосами. Парень был не из тех, кто робеет перед женщинами, но именно его открытость позволяла Лилии определить, что красота ее превзошла все ожидания ледового романтика или антарктического ловеласа, — это уж как воспринимать его поступок.
— Вас интересует правда, или предпочитаете слышать официальное объяснение? — все еще продолжал улыбаться обер-лейтенант, только теперь решившись выйти из своего укрытия.
По всей вероятности, этот карниз спас ему жизнь, поскольку часть фюзеляжа зависла прямо на вершине этой мини-скалы, а вокруг нее валялись осколки снарядов и даже несколько уцелевших патронов крупнокалиберного пулемета.
Они встретились взглядами, и Фройнштаг поняла, что требовать от него правды не имело смысла, она была увековечена классической готикой рыцарских романов на его добродушном лице.
— С правд ой, как мне кажется, вам явно не повезло. — Хотите сказать, что в мужском обществе ее не воспримут как достаточно серьезную? — только теперь он наконец оторвал взгляд от снизошедшей откуда-то из благословенных любовью небес женщины и перевел его на стойку морских пехотинцев, цепочной выстроившихся между самолетом и валуном.
— В армейском обществе, обер-лейтенант, в армейском — вот о чем вы забыли, когда, сломя голову, бросались в погоню за нашей эскадрой. Кстати, куда девался ваш ведомый?
— Подался на базу, сославшись на неисправность в топливной системе, в которой у него действительно возникали проблемы.
— То есть он знал о ваших намерениях?
— Догадывался. Если бы речь шла не о женщине, он бы не допустил моего бегства. Скорее расстрелял бы меня прямо в воздухе.
— Не хотите же вы сказать, что влюбились в женщину, которую никогда в жизни не видели. Я еще могу понять мужчин, которые увлекаются с первого взгляда, но увлекаются, так сказать, с «первого голоса»! И вообще, что за дурацкая манера — клевать на каждый женский голосок за углом!
— Ну, скажем, не за углом…
— А ведь вам уже далеко не шестнадцать. Как, впрочем, и мне, мой юный викинг.
Она оглянулась на ближе всех стоявшего к ним второго лейтенанта морской пехоты Максвилла, затем — на все еще зависающий над противоположной грядой дисколет, и, немного поколебавшись, направилась к самолету.
— Видите ли, фрау Фройнштаг, — подался вслед за ней рейхариец, — дело в том, что…
— Остыньте, обер-лейтенант, — прервала его гауптштурмфюрер.
— То есть?
— Сейчас не время предаваться объяснениям и оправданиям. Как можно быстрее и лаконичнее выкладывайте свою официальную версию.
Лилий остановилась и повернулась лицом к пилоту. Она действительно желала услышать его окончательную версию до того, как оба окажутся во чреве машины. Кроме того, ей хотелось знать, как отреагируют, на явление им пилота пришельцы из дисколета.
Ридберг стоял со шлемом в руке — рослый, русоволосый, с широким «раздвоенным» подбородком… И хотя глаза его особой голубизной не отличались, тем не менее он казался настоящим арийцем, словно бы выставленным здесь, посреди ледовых владений Рейх-Атлантиды, в виде образца нового «подземного германца», как порой называли их в стенах Главного управления имперской безопасности.
— Я решил, что мы, антарктические арийцы, не имеем права продолжать военные действия и должны подчиниться решению верховного командования рейха о капитуляции.
