Гюнтер Хофе - Заключительный аккорд
После рукопожатий и похлопываний по плечу все направились в помещение.
Сёстры в громоздких чепцах подали им чай, заваренный на травах, и исчезли, шурша своими одеяниями.
Через час все в компании были уже накоротке друг с другом. Зеехазе и Линдеман тут же решили влиться в «особое подразделение» Генгенбаха.
— Ну и ну! — удивился обер-ефрейтор, выслушав план действий, который предложил Хайзе. — Объясни-ка ещё раз, и помедленнее, чтобы до меня дошло.
— Идущий по автостраде транспорт с имуществом останавливается перед Ренгсдорфом, постом полевой жандармерии. Пост этот мы сами организуем, выслав его вперёд. Наш человек записывает подразделение, груз и место назначения. Убедившись, что всё в порядке, он передаёт нам сопроводительные документы. На следующем этапе опять-таки наш представитель «службы по поддержанию порядка» встречает колонну на мосту, вручает нам новый приказ на марш, согласно которому мы следуем в часть, которой, конечно же, не существует на самом деле.
— И вас до сих пор не схватили?
— Мы уже опробовали этот трюк: никаких затруднений не было.
Пришёл доктор Барвальд со Шрёдером. Вид у последнего был явно недовольный.
— Это и есть ваш особый пост? — осведомился Зеехазе.
— Каждый из нас выполняет свою задачу. А в совокупности получается, что мы делаем большое политическое дело.
— Это нам подходит. Всё ясно. Никакого лицемерия. — Линдеман кивнул.
— Кто сейчас на посту? — спросил Хайзе.
— Шпренглер и Виланд, — ответил Шрёдер с безразличием и, не попрощавшись, вышел из комнаты.
— Боже мой! Как же я устал! — потянулся Линдеман, хрустнув суставами. — Первая ночь среди друзей.
— Ваша каморка рядом. Мы соседи. На благочестивых сестёр вы, кажется, произвели хорошее впечатление. Поздравляю, — засмеялся доктор Барвальд.
— Эх, время! Монахини ночуют с пруссаками!
Солдат трижды коротко стукнул в дверь. Огляделся, помедлил немного и постучал снова, как и в первый раз, тремя короткими ударами. Сразу же после этого дверь открылась.
Мужчина в эсэсовской форме впустил солдата в комнату, затем запер дверь на ключ.
— Я очень рад, что вы пришли, дорогой друг!
Вошедший кивнул и сел. Эсэсовец наполнил два хрустальных стакана и предложил закурить.
— Ну, дорогой. Я надеюсь, что вы находитесь в добром здравии. Ваша последняя информация очень нас заинтересовала. Мы всё перепроверили и получили подтверждение ваших данных. Поздравляю. Полагаю, что у вас есть ещё что-то новенькое?
Солдат повеселел. Поднеся стакан к губам, сделал несколько глотков.
— У нас пополнение. Один вахтмайстер и обер-ефрейтор из фронтовой части. Обер-лейтенанта вы, очевидно, уже знаете, — сказал он. Было видно, что он доволен собой.
— О-о, у вас уже солидная организация!
— Прибыли к нам на американском джипе. По-моему, отчаянные ребята.
Эсэсовец что-то торопливо записал в свою записную книжку.
— А вы не сможете устроить мне перевод в гарнизон по месту жительства, как обещали? — с тревогой спросил солдат.
— Друг, ваша деятельность чрезвычайно полезна. Наше руководство в ближайшее время выразит вам свою признательность.
— Вы хотите выудить ещё несколько крупных рыбин, а потом смотаться в Майнц?
— В Майнц?
— Да, так сказал Хайзе.
— Шрёдер, мы вам очень благодарны. Своими действиями вы доказали, что достойны служить в вермахте. Ваше здоровье!
Шрёдер опрокинул в глотку очередную порцию шнапса. Его глаза радостно заблестели.
«Достоин служить в вермахте! Это означает, что меня больше не будут привлекать к уголовной ответственности. Я вернусь в рейх, как мне было обещано, дождусь там конца войны на каком-нибудь тёпленьком местечке, сидя в казармам.
Эсесовец ещё раз наполнил стаканы шнапсом.
— Извините, мне нужно срочно позвонить…
Шрёдер кивнул. Выпил. По телу разлилось приятное тепло.
Эсэсовец тем временем звонил по телефону, а сам думал: «Сегодня штаб-квартира фюрера переведена из Цигенберга в Цоссен. Это ли не повод для оптимизма, здесь на западе?»
— Алло! Ну, наконец-то! Лучше бы нам увидеться. У наших «друзей» пополнение. Да, думаю, что сейчас самое время…
Шрёдер отпил ещё глоток из стакана и, досмотрев на эсэсовца, сказал:
— Мне нужно идти, партайгеноссе…
Эсэсовец вынул из кармана две пачки сигарет, бумажку в двадцать марок и положил всё это перед Шрёдером.
— Дружище, мы и дальше будем поддерживать с вами связь В убытке вы не останетесь. И запомните: никому ни слова!
Шрёдер, спотыкаясь, шёл по ночному посёлку и думал: «Зейдельбаст предлагал мне поставлять ему информацию о политических. Красные заставляли меня молчать, а теперь вот эти… Правда, последние могут предложить больше, чем куча голодранцев. — Он бросил взгляд на реку. — Между мной и Западным фронтом — Рейн, — подумал он. — Вполне безопасно и надёжно. Небольшие любезности нашим и вашим — и ты для тех и других становишься хорош. Нужно уметь извлекать выгоду из войны, так как мир, который скоро настанет, будет ужасным».
7-я танковая дивизия американской армии усилила 20 января натиск на Сен-Вит. Фольксштурмовики Круземарка ощутили на себе её сильные удары. Через два дня развалины Сен-Вита, в которых оставалась лишь горстка плохо вооружённых солдат, начали окружать с трёх сторон американцы. Оборонявшимся было известно, что командование давным-давно списало их со счёта. Знали они и о тотальной мобилизации в Германии, и о требованиях американцев безоговорочно капитулировать, но, несмотря на всё это, они дрались за эти руины с отчаянием обречённых. Кольцо окружения сузилось, и полк Найдхарда как боевая единица перестал существовать.
Американская артиллерия в буквальном смысле засыпала немцев снарядами. После мощной артподготовки в наступление пошли танковые колонны Брэдли.
На двадцать третий день нового года Сен-Вит перешёл в руки американцев. А сутками позже командование вермахта перебросило все соединений войск CС с Западного фронта на Восточный.
Эрвин Зеехазе проснулся от какого-то странного звука, вернее, крика. Сомнений не было: это сова жаловалась на свою судьбу. Её крик напоминал плач ребёнка.
«Дурная примета», — подумал обер-ефрейтор, мысленно ругая себя за суеверие.
По спокойному дыханию Линдемана чувствовалось, что тот спит без задних ног. Рядом послышался тихий разговор. Это Хайзе и доктор Барвальд обсуждали итоги дня. Сегодня они славно потрудились, отослав несколько больших колонн в ложном направлении, а это уже важно, так как на фронт эти части вовремя уже не попадут.
«Генгенбах будет, вероятно, опять слушать сводку по радио, потом пойдёт проверять посты, а под утро станет жаловаться на головную боль, — подумал Зеехазе. — В сентябре нам не удалось улизнуть с фронта из-за эсэсовцев, в конце ноября Альтдерфер помешал нам перейти на сторону Советской Армии. А теперь? Вот уже целую неделю мы проводим диверсионно-подрывную работу в тылу собственных войск».
Во дворе что-то звякнуло, будто упал карабин. Зеехазе вскочил с нар и поспешно натянул сапоги. Растолкал спящего Линдемана.
— Что-то стряслось? — спросил тот, протирая глаза.
— Я сейчас. — Зеехазе бесшумно открыл дверь в сени и подошёл к окну. Ничего не видно. Дежурного Виланда на месте не оказалось.
«Возможно, он отошёл к воротам? — мелькнула мысль. — Тогда не позже чем через минуту он должен вернуться и пересечь двор по диагонали».
Зеехазе отошёл от окна и открыл дверь в комнату, где находился Хайзе. Туда подошли Барвальд и Линдеман.
— Что случилось?
— Пока не знаю. — Зеехазе снова вышел в сени.
— Стой! Ни с места! — проревел снаружи незнакомый голос, и тут же раздалась пальба: громкие ружейные выстрелы и треск автоматных очередей. Сквозь стрельбу слышались чьи-то крики.
Дверь в сени настежь распахнулась и тут же захлопнулась. От выстрелов зазвенели стёкла в рамах.
Генгенбах закрыл дверь на железный засов.
Линдеман и Барвальд почти силой втащили его в комнату.
— Полевая жандармерия. Виланд убит! — Генгенбах распахнул окно. — Бежим! За мной!
Из правого крыла здания строчил автомат.
— Там Павловский! Мы должны ему помочь!
Все трое бесшумно прыгнули в глубокий снег.
— Через сад, — прошептал Генгенбах. — Барвальд, Линдеман, прикройте меня! — И он побежал вперёд.
Эрвин и Хайзе устремились за ним.
В этот момент раздался взрыв. Фаустгранаты взорвались у кирпичной стены, за которой находились товарищи. В ответ послышались автоматные очереди.
Генгенбах и Хайзе осторожно выглянули из-за угла. По меньшей мере два взвода полевой жандармерии. Вступать с ними в бой было равносильно самоубийству.
