Владимир Першанин - «Штрафники, в огонь!» Штурмовая рота (сборник)
– Быстрее, чего телитесь!
– Вперед, побьют всех!
Думаю, мы не одолели бы оставшиеся двести с лишним метров, но командир пехотного полка дал через наши головы пять-шесть минометных залпов. Штук сорок мин калибра 82 миллиметра – мелочь, но позиции были пристреляны, и мины легли довольно точно. Пусть и не нанесли большого урона, но сорок взрывов подряд оглушили немецких стрелков и внесли какое-то смятение.
– А-а-а!
Когда быстро бежишь, легче выть, чем выкрикивать «Ура!» и «За Родину!». Жуткий, тоскливый и одновременно злобный вой, подхваченный множеством глоток. Никто почему-то не стрелял, хотя нам всегда твердили, что в атаке надо стрелять непрерывно.
Наверное, это случилось потому, что я не стрелял, а, глядя на командира взвода, не торопились открывать огонь и остальные. Главное – добежать! Зону немецких минометных разрывов проскочили с ходу, но прямо в лицо неслись пулеметные и автоматные трассы. Грохот, шум, я отчетливо слышал шлепки пуль о человеческие тела. Даже крики раненых, как мне казалось, звучали не так громко и жутко, как эти смертельные шлепки.
Люди валились один за другим. Просвистела одна, другая очередь, высекая сноп искр из бетонированной поверхности. Темная глыба танка, все еще воняющая горелым. Свернуть и броситься под защиту брони. Двое бросились. Остальные продолжали бег. Я вышиб пинком спрятавшегося солдата. Второй выскочил сам. Нажал на спуск, и сразу, как по команде, застучали винтовочные выстрелы и очереди немногих автоматов.
Бежавший впереди боец упал, я споткнулся об него. Ударился сильно коленом, и это меня спасло. Трасса прошла чуть выше, свалила еще одного бойца. Кто-то крутнулся, то ли собираясь бежать назад, то ли получив рану, и тоже упал. Я выбирался из образовавшейся кучки ворочавшихся, стонавших от боли людей.
Впереди уже взрывались гранаты. Неужели добрались? На этот раз я бежал позади, рядом со мной тоже хромал низкорослый боец с винтовкой. Я сменил диск, а боец старательно выпустил три пули подряд.
– Беги! Чего топчешься! – крикнул ему.
Передышку на несколько минут сделали в яме-укрытии, возле сплющенного железнодорожного вагона. Еще недавно из ямы стрелял станковый пулемет, но мы не жалели гранат. МГ-42 вырвало из креплений и отбросило в сторону. Станок-треножник перекосило, рядом лежал расчет: двое немцев в касках и изорванных осколками маскировочных куртках. Матвей Осин туго перетягивал окровавленную ладонь. Ему пытались помочь, он отталкивал бойцов:
– Сам справлюсь. Самокрутку лучше сверните.
Повсюду шла стрельба. Уже заметно рассвело. Хорошо просматривался двор завода, сплошь заваленный бетонным крошевом. Сильный огонь шел из снесенного наполовину двухэтажного здания.
– Где урки? – спросил я у сержанта Велихова, оставленного в роте после первого боя. Велихову не подписали освобождение, посчитав, что он «не искупил кровью». Мы опять воюем вместе.
– Вон, под вагоном лежат. Отдыхают.
– Нашли время валяться. Поднимай их сейчас же!
Их было человек двенадцать во главе с Алданом. Умудрились уцелеть под таким огнем. Схитрили. И Хунхуз с Тихим тоже здесь. Снова сбились в кучу. Но отсиживаться этой вшивоте я не дам.
– Всем встать! Обойти дом с правого фланга. Я – с левого.
– Мы все тут раненые, – тянул ко мне перемотанную грязным бинтом руку Хунхуз.
– Мужики, вы порядки знаете, – сказал я. – Всех раненых через комиссию пропускать будут. Кто случайно себе в руку или ногу пулю закатил, не надейтесь отмазаться. Там даже трибунал устраивать не будут, на месте шлепнут.
– Я виноват, что в упор немец стрелял?
– Закрой поддувало, Хунхуз. Устал я от тебя. Шагай в санбат.
Не обращая на него внимания, разъяснял задачу остальным штрафникам. Некоторые урки перешептывались, явно не зная, что делать. Кое-кто готовил оружие для боя. Хунхуз заявил:
– Я за Советскую власть и покалеченный в бой пойду.
В этот момент у меня не выдержали нервы. Почти безнадежная атака, в которой мне повезло, но это только начало. Мы не прорвали немецкую оборону, и главный бой еще впереди, в лабиринте развалин. Пока завод не очистим, штрафникам обратного хода нет. И тут еще этот самострел и остальная, жмущаяся к земле гопота.
– Убирайся! Ранили – шагай в санбат.
Получилось так, что я менял круглый диск к ПШ на более надежный, рожковый. Загнав магазин, отвел затвор. Щелчок заставил Хунхуза отшатнуться. Он был уверен, что за самострел я его расстреляю на месте. Такое право в бою у меня имелось, и уголовник это хорошо знал.
Но я лишь проверял затвор. Стрелять в своих, пусть даже таких, как Хунхуз, я не собирался. Хорошо знал, с кем придется идти в бой. Не сдержишься раз-другой, а в третий – получишь пулю в спину. Не обращая внимания на уголовников, я отдавал команды оставшимся в живых бойцам и сержантам.
– Вячеслав Пантелеич, – посоветовал мне Осин. – Прежде чем двухэтажку брать, надо фрицев из растворного узла выбить. У них там два пулемета и обзор сверху на все стороны.
Матвей был прав. Бетонный узел, раздолбанный снарядами, возвышался над остальными развалинами. Это была башня высотой метров пятнадцать, с толстыми стенами. Узкие окна, металлическая лестница и транспортер – резиновая лента в деревянной коробке-туннеле, идущая под углом градусов тридцать к башне.Пока не выбьем немцев из растворного узла, толку не будет. Это я понял сразу. И единственный путь к пулеметам и снайперам наверху пролегал через коробку транспортера. Получилось так, что все три взвода вели бой каждый на своем участке. Это была моя территория, рассчитывать не на кого.
Я собрал группу из десяти-двенадцати человек. Остальному взводу приказал вести огонь, отвлекая от нас внимание. Самое простое было бы взорвать чертов узел, но для этого понадобилось бы слишком много взрывчатки. Где ее возьмешь в такой суматохе?
Ползли по деревянному туннелю шириной метра полтора с брезентовой крышей и выбитыми окошками. Под ногами толстая резиновая лента транспортера, а вокруг бесчисленные пробоины от осколков и пуль. Не хотелось думать, что я сам загоняю себя и людей в ловушку. Ну, а если и так? Другого выхода не оставалось.
Бетонный узел, как крепостная башня, обстреливал ползавода. Где-то впереди непрерывно стучали два пулемета и хлопали редкие винтовочные выстрелы снайперов. Передо мной на корточках пробирался Матвей, за ним – я, следом остальная команда. Переползли через развороченную пробоину. Сюда угодил снаряд трехдюймовки, вырвал куски толстых досок, перебил резиновую ленту.
Туннель перекосило, но упасть не дали бетонные подпорки. Деревянные вряд ли бы выдержали. Внизу, в стороне от башни, двое немцев пристраивали легкий пулемет «дрейзе» с характерным магазином сбоку. Видимо, в ожидании атаки фрицы усиливали фланги.
Если бы пулеметчики услышали нас или догадались поднять головы, эти метры стали бы для группы последними. Но вокруг шла сильная стрельба, расчету некогда было задирать головы. Они углубляли нору и раскладывали запасные магазины.
Стрельба слышалась уже совсем рядом. Я дал знак Матвею пропустить меня вперед и прополз еще немного. Снова пробоина, правда, поменьше, наверное, от «сорокапятки». Осколок стекла впился в колено. Я едва не вскрикнул. Послышались голоса. Буквально в нескольких метрах гулко замолотил в узком бетонном пространстве скорострельный МГ-42.
Возле разбитой двухэтажки тоже шла сильная стрельба. Пули летели во всех направлениях, в том числе в сторону нашего туннеля. Одни застревали среди катков и в толстой резине. Другие с затихающим свистом уходили в небо. И все же стрельба снизу, несмотря на риск получить свою родную пулю, мешала немцам вести наблюдение и прислушиваться к каким-то шорохам в туннеле.
Был ли я таким отчаянным и смелым, что лез в заведомую ловушку? Заглянул бы сюда случайно любой немец, и пришел бы конец всем нам за считаные минуты. Не в смелости было дело. Безвыходность. Завод, как опорный пункт, предстояло отбивать, несмотря ни на какие потери. А не уничтожив фрицев, стрелявших из железобетонной тумбы, мы не могли продвинуться вперед.
Я мог лишь догадываться, как располагаются помещения внутри узла, где находятся пулеметные расчеты и стрелковые точки. Взвод солдат немцы сюда не потащат. Не так много у них людей. Но человек пятнадцать с двумя-тремя пулеметами там находились наверняка. Их предстояло выбивать гранатами. И как можно быстрее. Минутная передышка в стрельбе – и нас обязательно услышат. Или почувствуют. Есть такая штука в бою, когда противника не видишь, не слышишь, а чувствуешь.
Быстро решили, что гранаты будем бросать по очереди – я и Матвей Осин. Остальные будут передавать нам свои запасы. Я осторожно выдернул кольцо «лимонки» и вдруг увидел немецкого солдата. Он шел, держа винтовку с оптическим прицелом. Щелкнула отпущенная скоба гранаты, зажигая пороховой запал. Через четыре секунды будет взрыв. Я сжимал гранату в руке, мы со снайпером оцепенело смотрели друг на друга.
