Михаил Ильин - Ради жизни на земле-86 (сборник)
— Врача, — говорит Аня. — Командир ранен…
В одноместном истребителе комэск Полянцева привезла на родной аэродром командира полка!
Раиса Бенгус кидается к Гридневу.
— Пулеметная очередь угодила в мотор. Командир чудом остался жив, — спокойно докладывает Полянцева, и замполит в который уже раз отмечает удивительную выдержку летчицы. А та — к механику: — Осмотрите, пожалуйста, винтомоторную группу в самолете. Там неполадки.
Вот она какая — красавица-сибирячка Аня, отважный комэск Полянцева. Словно бы и не было опасности, напряжения, смертельного риска — среди раскрасневшихся, взволнованных девушек, окруживших самолет, замполит видит только одного спокойного человека ее, Агнию Полянцеву…
Глава 23
С аэродрома Скоморохи летчицы полка совершили шестьсот боевых вылетов. Были среди них двадцать совсем особых — на «свободную охоту». Право на такой вылет заслуживали только очень опытные летчики-истребители: с врагом один на один, рассчитывать можно лишь на свое мастерство, смекалку, умение. Никто во время боя не прикроет, на выручку не придет.
Вылетела однажды на «свободную охоту» командир звена Клава Панкратова. Через полчаса ее самолет лихо приземлился. Зарулила в капонир, спрыгнула на землю, направилась к командиру с докладом. У старта стояли полковник Гриднев, категорически отказавшийся от лечения в госпитале и ни на один день не прекращавший командования полком, и замполит. Они только что получили сообщение о том, что Панкратова сбила в воздушном бою Хе-111.
Клава прикладывает маленькую ладонь к шлему. Глаза у нее смеются.
— Встретила фашиста. Атаковала. Сбила. Всё!
— Где сбила? — У командира глаза тоже посмеиваются.
— Точно сказать не могу, — смущается Клава. — Планшет улетел… — Она переводит взгляд на улыбающееся лицо замполита и совсем расстраивается. — Правда же сбила… Честное слово…
Майор Тихомирова крепко жмет летчице руку:
— Да никто и не сомневается, что сбила. Подтверждение пришло, когда ты еще в воздухе была. Поздравляем с победой, Клава.
А вскоре пришло еще одно «подтверждение»: к КП подкатила машина, и под конвоем из нее вывели двух немецких летчиков огромного роста. Один был ранен.
Замполит поспешила к машине.
— Это ваш «трофей», — устало объяснил молоденький конвойный. — С «хейнкеля», сбитого только что летчицей с вашего аэродрома. Пусть тут посидят, пока не подоспеет за ними транспорт.
Еще ни разу не приходилось девушкам встречать вражеских летчиков со сбитых ими самолетов: одни погибали, других, уцелевших, брали в плен наземные части. Сейчас оба «завоевателя» сидели перед ними, недоуменно поглядывая на оживленные лица девушек, явно решив, что попали в санитарный батальон, тем более что врач Бенгус оказывала раненому немцу необходимую помощь.
В комнату заглянула маленькая, подвижная, как школьница-подросток, летчица Зоя Пожидаева. Вот замполит и решила:
— А ну-ка проучим их!
У Зои на груди поблескивали награды. Замполит подвела летчицу к рыжему верзиле и спросила, не хочет ли он узнать, кто сбил его самолет.
Немец стал оглядываться по сторонам, уставился в проем открытой двери: в глазах его возникли одновременно страх и нетерпеливое любопытство. На маленькую белокурую девушку он даже не взглянул.
— Да вот же летчица, которая сбила ваш «хейнкель!» — Замполит подтолкнула вперед Зою.
Что стало с верзилой! Он в паническом ужасе замахал руками и пронзительно завопил «Наин! Наин!», как, возможно, не вопил, падая на землю. Ах, как весело, звонко смеялись девушки!
— По-моему, мы его второй раз сейчас сбили! — пошутила Зоя.
Позднее, когда осмотрели кабину Хе-111, обнаружили на самом почетном месте серебряный крест — награду, которую вручал лично Гитлер.
— Не обидно ли такому-то «герою» признать себя сбитым крошечной русской девчонкой? — говорила подоспевшая Клава Панкратова. — Меня бы он не так испугался, как Зою. Здорово вы ошеломили, товарищ замполит, моего «трофейного!»
Глава 24
«Петр! Здравствуй! Тысячу лет не писала тебе — прости! Зато это письмо ты получишь со штемпелем венгерского города Дебрецена. В тот день, когда мы с передовой командой обосновались здесь, на новом месте, я вдруг вместо того, чтобы подумать: «Как далеко Москва», — подумала, что скоро увижу наяву кремлевские красные звезды… Петр! Совсем близко наша победа!..»
Вере хотелось рассказать Петру о многом. Особенно о событии, которое произошло три дня назад. Нельзя. И, как всегда в подобных случаях, дописывала письмо мысленно.
…Вот уже несколько дней, как аэродром Дебрецен (недалеко от Будапешта) готов к приему полка. Ната Кульвиц отправила не одну радиограмму, но в Карпатах, через которые предстоит перелетать истребителям, настоящая буря — приходится ждать.
Три дня назад замполита вызвали в штаб корпуса, где она получила следующее задание: через аэродром Дебрецен ожидается перелет вражеского самолета с бортовым номером «214», на котором пытаются улететь в Германию видные руководители фашистского движения в Румынии. Самолет надо сбить.
— Связь, служба наведения — в действии, но пробьется ли за короткое время через непогоду в Карпатах летный состав полка? — тревожилась Тихомирова.
— В ваше распоряжение поступят два истребителя румынской эскадрильи. Выполняйте.
Вернувшись на аэродром, замполит приказала начальнику связи полка Кульвиц наладить связь с парой только что приземлившихся самолетов.
Через переводчика она объяснила румынским летчикам задачу: по наведению с КП сбить самолет с бортовым номером «214». Заместитель начальника штаба полка Нина Словохотова уже готовила карту-планшет для наведения истребителей на самолет противника в районе пролета.
Все было готово. Они ждали. Ночью не сомкнули глаз, но вражеского самолета не было…
Так прошли утро и день следующих суток. И вот, когда солнце уже начало клониться к западу, наружный пост связи сообщил: «Приближается самолет».
Задание командования было выполнено. То, что осталось от самолета, валялось на освобожденной венгерской земле.
Но майору Тихомировой предстояло еще установить, действительно ли сбит самолет с номером «214» на борту.
Да, это был именно он. Вера фотографировала почерневший от дыма бортовой номер, и странное чувство наполняло ее: пожалуй, это была брезгливость. Уже позднее, много позднее, проанализировав все, поняла: предательство по мерзости своей всегда вызывало в ней не гнев, не злость, а именно брезгливость.
Под грязной грудой обломков нашли гибель предатели целого народа.
В тот же день майор Тихомирова докладывала в штабе об успешном выполнении задания.
А вскоре на аэродром Дебрецен, перелетев через Карпаты, сели тридцать краснозвездных «яков».
Той же оставалась боевая работа авиаполка: борьба с разведчиками противника, патрулирование над узлами и участками железных дорог. Полк прикрывал от нападения вражеской авиации военно-промышленные объекты города Будапешта, переправы через Дунай. Приблизились, стали важнее собственной жизни, как раньше Ржевка, Лиски, Солнцево, еще непривычные слуху Эстергом, Кишбер, Хатван — венгерские города, к которым не подпустили девушки врага, над которыми синело чистое небо, спасенное ими.
И снова наступила весна, победная весна сорок пятого года…
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВ
В СНЕЖНОМ ПЛЕНУ
1
Выстрелов Андрей не услышал. В то самое мгновение, когда Барс вдруг бросился в сторону, резко натянув поводок, исполинской силы удар обрушился на голову и сбил с ног. Боли в первые мгновения тоже не было, и потому Андрей никак не мог понять, откуда появилось большое розовое пятно, такое красивое на девственной белизне снежного покрова. Почувствовал, что лежит, в неудобной позе, и тут же хотел вскочить на ноги, но смог проделать это только мысленно: тело осталось неподвижным.
— Барс! — позвал Андрей. Губы лишь чуть шевельнулись, и звук, не родившись, умер в груди.
В лицо, теперь уже сверху, ударил снежный заряд. Андрей пошевелил ногами. Вроде целы, но подвернувшиеся при падении лыжи держат, словно кандалы. Грудью он опирался на что-то невыносимо жесткое. «Автомат, — догадался Андрей. — Надо повернуться на бок: будет удобнее вставать, и оружие удастся высвободить». Пытаясь опереться о рыхлый снег и одновременно подтягивая левую ногу, чуть развернулся на спину. Теперь бы оглядеться: где он, что с Игорем? Попробовал приподнять голову — дикая боль будто расколола череп на две части. «Что это — ранение, травма при падении?» — вот последнее, о чем подумал. А после — забытье. Исчезла и боль, и весь этот день, и он сам.
…Странно, но снежинки вдруг сделались разноцветными и обрели звук. Словно игрушки на новогодней елке, они висели на ресницах, и стоило моргнуть, как начинали раскачиваться, издавая тонкий хрустальный звон. Поначалу приятный, он, постепенно нарастая, делался нестерпимым, как звук набирающего силу реактивного двигателя. Он заполнил все пространство, и не было никакой возможности спрятаться от него. Под этот пронзительный звон снежинки крутились в бешеном хороводе. И вот сам Андрей, без единого усилия сорвавшись с места, словно бумажный самолетик, пущенный умелой рукой, полетел вверх. Сердце замерло от высоты и скорости. Вверху — серое небо, внизу — белые скалы. Он ничуть не удивился, увидев среди гор мать и братишку.
