Гюнтер Штайн - Ультиматум
Выехав из села, автомашины свернули на боковую дорогу, которую в темноте было нелегко разглядеть. Виктор ехал в радиомашине, глядя в окно. Тут и там поднимались плоские холмы, поросшие густым кустарником. Кратко рассказав Буше о предстоящей операции, Виктор задумался над тем, что именно он скажет своим соотечественникам через МГУ. Он понимал, что жизнь людей, которые ехали сейчас в этих трех машинах, во многом будет зависеть от того, удастся ли ему своим выступлением убедить немцев не сопротивляться и сдаться. Но Виктор понимал также, что сделать это будет ему, не очень грамотному рабочему, трудно… По этому поводу майор Кипиани как-то сказал: «Вот это-то ты и должен использовать, Виктор Андреевич! Без рабочих не может быть никакого народного фронта!» Но сейчас он думал, как уговорить немцев не только не оказывать сопротивления, но и сдаться в плен.
Подъезжая к лесу, колонна сбавила скорость, а затем и вовсе остановилась между двумя холмами. Виктор видел, что Малкин вышел из своей машины и о чем-то заговорил с партизанами. По первоначальному плану было решено первое обращение к немцам передать с этого места. Однако партизаны убедили их не делать этого, так как лес здесь негустой и тянется узкой полоской, так что никаких гитлеровцев здесь и быть не может.
Машины осторожно выехали из-за холмов на открытую местность. Со стороны леса дул резкий ветер, метя по земле снежную порошу. Откуда-то издалека доносился грохот артиллерийских разрывов.
Открытый участок дороги, тянувшийся до леса, казался бесконечным. Все напряженно всматривались в даль. Ветер крепчал, а иногда его порывы становились такими сильными, что кузов машины содрогался.
Но как только машины въехали в лес, завывания ветра не стало слышно.
За каждым деревом, за каждым кустом их могла подстерегать опасность. По лесной дороге машины продвигались очень медленно.
Виктор внимательно прислушивался. Вот резко крикнула какая-то ночная птица, эхо гулко повторило ее крик.
Неожиданно машины оказались на лесной поляне и остановились. Малкин рукой показал направление, в котором надлежало развернуть рацию.
Партизаны попрощались с Малкиным и, усевшись в грузовик, поехали обратно, пожелав антифашистам успеха в их работе.
Техники включили аппаратуру, и на лесной поляне раздалось равномерное тиканье метронома, а затем из репродукторов полилась музыка, зазвучала немецкая народная песня.
Виктор невольно вздрогнул: так непривычно было слышать здесь, в русском лесу, старую баварскую мелодию.
Виктор взял в руки микрофон и, поднеся его ко рту, начал:
— Офицеры и солдаты! Камараден! Говорит уполномоченный Национального комитета «Свободная Германия»… — Он назвал номер части, в которой он служил до сдачи в плен, и продолжал: — Слушайте меня внимательно! Поверьте мне, камараден… Вы сейчас находитесь в лесу, который полностью окружен советскими частями и отрезан от немецких войск… Короче говоря, все вы находитесь в советском тылу, далеко за линией фронта!.. На что вы надеетесь? Чего ждете? Независимо от того, продержитесь вы тут еще несколько часов или не продержитесь, судьба войны не изменится. Гитлер уже проиграл ее. Так подумайте о своих близких: о женах и детях, о родителях, братьях и сестрах, оставшихся дома! Они ждут вашего возвращения. Не верьте сказкам, не верьте, что русские расстреливают пленных! Как вы слышите, я-то живой, а рядом со мной сидят еще трое немцев. — Виктор назвал фамилии и номера воинских частей, в которых служили его товарищи, и продолжал: — Кончайте наконец с этой войной, переходите к нам!.. И еще одно: не оставляйте на произвол судьбы раненых товарищей. Забирайте их с собой! Здесь им немедленно будет оказана медицинская помощь. Вместе с нами находится врач, тоже немец… И не бросайте свои котелки и ложки, они вам пригодятся: у нас вы получите горячую пищу!
Вслед за Виктором по радио выступили Цингет и Ханнес. Последним говорил Эберле. Когда передача закончилась, Виктор вылез из машины и, остановившись возле капитана Малкина, прислушался. Ничто не нарушало тишину леса.
Вскоре подошли и остальные.
— Возможно, стоит повторить передачу, — предложил Буше.
Ему никто не ответил. Каждый был погружен в свои мысли.
Спустя несколько минут капитан Малкин приказал проехать немного вперед и повторить передачу. Машины медленно покатили дальше в глубину леса. И снова послышалось размеренное тиканье метронома, а затем — народная немецкая песня.
Время от времени, когда машина проезжала еще метров триста, передача повторялась. Однако кругом стояла тишина. Из леса никто не выходил. И хотя все были удручены этим, но все же не теряли надежды. И лишь один Цингет пессимистически утверждал, что немцы скорее перестреляют друг друга, чем сдадутся.
— Не торопитесь ли вы выносить приговор? — спросил капитан Малкин.
— Не тороплюсь ли? — переспросил Цингет. — Им, по крайней мере, уже пора бы знать, что они для фюрера и его сатрапов являются всего-навсего пушечным мясом, Война и без того проиграна…
— Тогда почему же вы сами перешли к нам только сейчас, а не раньше? — перебил его капитан.
— Я… так сказать… мы… — растерянно залепетал Цингет.
— Ладно, — махнул рукой капитан, — я не собираюсь обижать вас, но в следующий раз, прежде чем осуждать других, сначала подумайте о себе.
Между тем наступил рассвет. Было бы неплохо сделать перерыв и немного отдохнуть.
Выставив двух шоферов часовыми, все устроились в радиомашине немного поспать. Однако едва они легли, как пришли шестеро немцев, изъявивших желание сдаться в плен.
Когда Виктор вышел к ним, он по выражению их измученных лиц понял, что работа Ханнеса и Цингета была не напрасной — немцы уже не боялись плена. Пленные сообщили, что днем сюда придут многие из тех, кто боялся ночью пускаться в путь по незнакомой местности, и даже изъявили желание обратиться по радио к своим соотечественникам.
Капитан Малкин, заметив, как жадно пленные поглядывают на хлеб, предложил им сначала немного перекусить.
Спустя несколько минут, собравшись перед микрофоном, пленные рассказали о том, как их здесь встретили, как накормили. Правдоподобность передачи подкреплялась тем, что они перебивали один другого, смеялись, называли друг друга по имени.
Настроение у антифашистов сразу же поднялось. Капитан вышел на поляну. Спустя несколько минут на ней появилась большая группа немцев, человек сто пятьдесят, которые решили сдаться, не дожидаясь наступления утра.
— А как настроены остальные? — спросил Виктор у немцев.
— Они тоже придут к вам, — ответили ему, — но чуть позднее. Они слишком напуганы.
— Ну так уговорите их!
Из разговора с пленными выяснилось, что большинство солдат, оказавшихся в окружении, надеялось на то, что их вызволят из котла. Сдаваться в плен они сразу не могли решиться, все еще веря нацистской пропаганде, кроме того, они боялись, что во время перехода их могут застрелить собственные офицеры, пытавшиеся поддерживать дисциплину только с помощью оружия.
Малкин дал немецкому лейтенанту временный пропуск и сказал, какой дорогой ему следует провести сто пятьдесят сдавшихся солдат и унтер-офицеров без всякой охраны на ближайший пункт сбора военнопленных.
Примерно через час на поляне появилась новая группа — сто восемьдесят человек.
В перерывах между приемами пленных Виктор и его коллеги вновь повторили свое обращение через МГУ.
После прибытия двух крупных групп на поляну вышли… всего два немца. Подняв руки, они шагали друг за другом: впереди — маленький офицер в очках, а вслед за ним солдат ростом побольше. Проходя мимо немцев в военной форме с черно-бело-красными повязками на рукавах, они недоверчиво покосились на них. В трех шагах от капитана Малкина они остановились, и офицер, приложив руку к козырьку, доложил:
— Обер-лейтенант Земпер со своим ординарцем прибыл для сдачи в плен! — И, не дав капитану Малкину возможности что-либо сказать, офицер попросил хлеба. Им дали не только хлеба, но и консервов, колбасы. Усевшись под деревом и утолив голод, они только теперь поверили, что живы.
Обер-лейтенант, вдруг перестав жевать, подошел к капитану Малкину и сказал, что в лесу недалеко отсюда находятся люди из его батареи. Виктор потребовал, чтобы офицер передал своим подчиненным приказ следовать за своим командиром в плен. Обер-лейтенант согласно кивнул, но вернулся под дерево, где остался его ординарец, и снова принялся за еду.
Когда консервная банка была опустошена и ординарец забросил ее в кусты, обер-лейтенант Земпер встал и спросил:
— Где я должен говорить?
Виктор провел офицера в радиомашину, подавляя в себе неприязнь к этому человеку.
— Солдаты штабной батареи, узнаете вы мой голос? — проговорил обер-лейтенант в микрофон. — Говорит командир вашей батареи обер-лейтенант Земпер! Я нахожусь на поляне в нескольких сотнях метрах от вас, где только что сдался в плен. — Тыльной стороной ладони обер-лейтенант вытер губы и продолжал: — Сообщаю вам, что меня здесь хорошо приняли и накормили… Поскольку вы слышите меня, то, следовательно, понимаете, что никто меня не расстрелял… Я… Я хочу вам сказать, что здесь спасут вашу жизнь. Мы находимся за линией фронта, в русском тылу. Всякое сопротивление бесполезно. — Сделав небольшую паузу, офицер продолжал: — А потому я приказываю: всему личному составу батареи следовать ко мне, предварительно сложив оружие! — Слова приказа офицер повторил трижды.
