Сергей Богачев - Донецкие повести
— Давайте поторопимся, батюшка. У нас с вами еще будет время поговорить.
Пока выполнялись неизбежные в таких случаях формальности — сверка личных данных, фотографий и подписание протокола передачи, отец Феофан стоял рядом и с интересом рассматривал незнакомых ему людей. Так и не увидев среди них никого в церковном облачении, он повернулся к Черепанову и с интонациями обиженного ребенка произнес:
— Вы меня все-таки обманули. Я не вижу здесь брата по вере, а вижу одних воинов.
С этими словами отец Феофан развернулся и медленно пошел назад. Никто из участников обмена не ожидал такого поворота событий. Первым спохватилась омбудсмен.
— Э нет, святой отец! Так не пойдет. — Она догнала иеромонаха и, приобняв его за плечи, решительно развернула в обратную сторону. — Здесь я командир. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, прямо шагом марш!
* * *Отец Любомир, взяв свой пакет с вещами, шагнул в сторону Черепанова и Маллоя и, словно не веря в свое освобождение, оглянулся. Омбудсмен ополченцев что-то терпеливо объясняла отцу Феофану, настойчиво показывая в сторону ожидавших их автомобилей. Батюшка, словно и не слыша ее уговоров, замер на месте, прижимая к груди все те же грязные кроссовки. Затем он освободил одну руку и трижды осенил крестом стоящих как бы за невидимой чертой отца Любомира, Черепанова и Маллоя. Его губы при этом шевелились, наверное, в словах молитвы.
«Еще молимся Господу Богу нашему о еже вcu распри, раздоры, разделения, вражду и злобу всеконечно в державе нашей истребити, тишину же народу нашему даровати и миром вожделенным нас оградити, рцем вcu: Господи, услыши…».
Глава 6. РОДНЕНЬКИЙ, НЕ УХОДИ!
Ключ застрял основательно. Мало того, что он не хотел проворачиваться ни в одну, ни в другую сторону, так еще и не вытаскивался из узкой щели замка. Казалось, что этот ржавый кусок металла сцепил челюсти на своей добыче и сейчас проглотит ее. Отступив на шаг от двери, Иван посмотрел на свои руки. Пальцы были покрыты глубокими ссадинами и кровоточили. Он не помнил, сколько времени ушло на попытку открыть этот дурацкий замок Час? Два? Неужели и на этот на раз у него ничего не получится?
Противный комок спазмом сдавил горло, стало трудно дышать. Иван понял, что еще секунды — и потеряет сознание. Рванувшись к двери, он из последних сил надавил на нее плечом, но старые с облупившейся краской доски выдержали и этот удар. Его тело медленно сползло вниз. Зацепившаяся за сучок нитка старенького свитера натянулась, как струна, и беззвучно оборвалась. «Мама будет ругать за то, что порвал свитер», — подумал Иван. От бессилия по его щекам потекли слезы. Темный клубок чего-то липкого окутал его с ног до головы и, приподняв над землей, стал медленно удаляться в сторону чернеющего на горизонте леса. И в это время дверь открылась. На пороге в полоске яркого света стояла мама. Она долго всматривалась в темноту двора, а потом негромко кого-то позвала. «Сынок, пора домой!» — услышал Иван, все дальше и дальше удаляясь от нее. «Мама, я здесь!» — попытался крикнуть он, но вязкая темнота, словно в воронку, стремительно рванулась в его открытый рот и липкими щупальцами сдавила ему грудь.
Проснувшись, Иван еще долго лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к громким ударам своего сердца. Рядом, уткнувшись в его плечо, тихо посапывала Ольга. Осторожно отодвинувшись от нее, Черепанов приподнялся и, почувствовав на губах привкус соли, провел рукой по лицу. Ладонь была мокрая от слез. Поняв, что заснуть уже вряд ли удастся, Иван взял куртку и тихонько направился в сторону, где тускло горела лампочка шахтерской коногонки[37]. За столом дежурной медсестры, положив под голову какую-то потрепанную книжку, дремала баба Шура. Когда Черепанов проходил мимо, она встрепенулась, подняла голову и полусонным голосом уставшего человека прошептала:
— Ты куда в такую рань, Ваня? Подремал бы еще чуток. В кои-то веки тишина.
Не дожидаясь ответа от Черепанова, она поправила пуховый платок, которым были укрыты ее плечи, и снова закрыла глаза. Стараясь не шуметь, Иван поднялся по ступенькам на первый этаж больницы и направился к выходу, где рассчитывал найти Виктора — бессменного сторожа больницы, который в последнее время стал называть себя часовым. Да оно, собственно, так и было. Когда этот человек спит — для всех было загадкой. Сутки напролет его горбатенькая, да еще и на костылях фигура маячила у входа в больницу. Днем он был кем-то вроде диспетчера — если хочешь кого-то найти, спроси у Виктора. Ну, а ночью, закрыв на первом этаже все двери, он занимал место в вестибюле и не спускал глаз с входных дверей. «Война, братка, такая штука, — любил вслух порассуждать Виктор. — С ней, понимаешь, шутить не надо. Особенно нам. Мы ж, понимаешь, на самом передке обороны. Глядеть надо в оба».
Судьба с Виктором обошлась сурово. Поставленный в детстве диагноз — церебральный паралич — был для парня, можно сказать, приговором, но Виктор не сдался. Рано потеряв родителей, он не стал маячить в городских переходах с протянутой рукой, а начал работать. Выбрав оживленный участок дороги, раздавал рекламные проспекты и газеты, продавал изоленту и рабочие перчатки водителям. У многих из них этот парень на костылях вызывал, кроме чувства сострадания, еще и уважение. Дом, в котором жил Виктор, попал под ракетный удар одним из первых. Парня контузило, и соседи на руках принесли его в ближайшую больницу, думая, что несут уже труп. Немного подлечившись и поняв, что идти ему больше некуда, Виктор остался в больнице.
Вот и сейчас, прислонив костыли к стене, «часовой» сидел у открытого окна и вслушивался в предрассветную тишину.
— Что, братка, не спится? — спросил он у Черепанова. Иван присел рядом и достал пачку сигарет. Закурив, он задумчиво посмотрел на Виктора, который, обрадовавшись ночному собеседнику, принялся рассказывать ему очередную историю из своей жизни. Изредка, чтобы не обидеть парня, кивая в ответ, Иван стал вспоминать приснившийся ему сон. Хотя, что тут вспоминать? Эта старая дверь снится ему уже не в первый раз, и как он ни пытается ее открыть — сделать этого ему никак не удается. То он не может найти ключ, то замка не оказывается на месте. Однажды все, казалось, срослось — и ключ в кармане быстро нашелся, и замок оказался на месте, только вот отверстия для ключа в этом замке не оказалось.
Сегодня он уже почти открыл этот проклятый замок! Слышно было, как внутри него несколько раз что-то щелкнуло. Казалось еще один оборот и… что-то черное и липкое хватает его сзади за плечи и уносит все дальше и дальше от заветной двери. Сон постоянно прерывался в этом месте, и Черепанову оставалось только гадать, что скрывается за этими старыми сучковатыми досками. Оказывается — дом, в котором он вырос, его родители. В его ушах вновь раздался голос мамы, который в этом странном сне звал его домой.
— Вот такие дела, братка. Что ты на это, как военный человек, скажешь? — вопрос Виктора заставил Черепанова вернуться на грешную землю.
— Ну, не знаю, — абсолютно не понимая, о чем идет речь, промямлил он. — Здесь нужно все хорошенько обдумать.
— Что тут думать! — Виктор вскочил и, подхватив свои костыли, заковылял к центральному входу. Вернее, к тому месту, где он когда-то был. Разорвавшийся невдалеке боеприпас, скорее всего мина сто двадцатого калибра, разнесла своими осколками стеклянный вестибюль больницы, что называется, в пух и прах.
— Вот сюда нужны листы фанеры, желательно большие и толстые, а здесь можно закрепить деревянный брус и обшить все досками, — Виктор энергично размахивал одним из костылей, указывая им в сторону уже начавшего ржаветь покореженного каркаса дверей. Оказывается, последние минуты их «разговора» он делился с Иваном своими планами по ремонту центрального входа больницы.
— Все это, Витя, ерунда, — Черепанов подошел к парню и, остановившись рядом с ним, огляделся. — Прилетит еще один «подарок» с той стороны, и разлетится твоя фанера в разные стороны, как одуванчик на ветру. Сюда нужны мешки с песком и желательно в несколько рядов.
Поговорив с Виктором еще несколько минут и пообещав ему раздобыть уже в ближайшее время мешки, Черепанов, накинув на плечи куртку, вышел на улицу. Лето уже было на излете, и в оттенках неба появилась та прозрачность, которую можно видеть только осенью. Где-то за горизонтом начинало полыхать пламя утренней зари. Ее первые лучи сначала робко, а потом все уверенней прорезали остатки ночных сумерек, заставляя их прятаться за высокими стенами городских домов или за крутыми склонами терриконов. Редкие голуби, гомон которых раньше не давал покоя любителям понежиться в утренней прохладе городских квартир, перелетали в поисках крошек от одного дома к другому.
Уже по привычке Черепанов прислушался. Где-то далеко на востоке «работала» тяжелая артиллерия. Выстрел — и секунды через три-четыре взрыв. Выстрел — взрыв. Выстрел — взрыв. И так по многу раз. «А баба Шура говорила, что сегодня тихо», — вспомнил он слова дежурной медсестры в подвале больницы. И как бы в подтверждение его мыслей где-то на другом конце города послышались завывания «Града».
