Александр Верховский - На трудном перевале
Крепкое крестьянство, организованное вокруг крестьянского Совета, было представлено Авксентьевым. Кооперация могла существенно помочь делу снабжения страны продовольствием, и её признанный глава Беркенгейм также был приглашен на совещание.
Москва прислала лидеров своих общественных организаций: Малянтовича, Кишкина и Бурышкина. Либеральные промышленные круги были представлены Коноваловым. Не была забыта и партия кадетов: её наименее одиозные в то время лидеры — Набоков, Шингарев и Аджемов — были налицо.
На совещании были представлены все, кто боролся за капиталистический строй.
Среди участников этого собрания политических деятелей буржуазной России только два человека не понимали той комедии, которая разыгрывается. Это были... военный и морской министры. Оба мы никогда не были причастны к политической жизни, и нам была непонятна вся гнусность разыгравшегося действия, которое мы прикрывали своим присутствием.
Решался важнейший вопрос: как бороться с народными массами, требовавшими «мира, хлеба и свободы».
После корниловского выступления массы стали быстро леветь. В Петрограде и Москве большевики [364] овладели Советами. В армии этого не произошло только потому, что старое большинство Советов не допускало перевыборов. В провинции картина была пестрая. Местами большевики уже победили. В Севастополе же эсер Бунаков, комиссар флота, сохранял еще власть; большевики — Гавен и Островская — не могли получить решающего влияния; но и там большевистская организация окрепла и с каждым днем приобретала все большее и большее число сторонников. Рабочие стали захватывать предприятия.
Буржуазия наметила два плана борьбы с народными массами. Один из этих планов громко обсуждался на заседаниях Временного правительства и не имел значения; второй план, составленный келейно Керенским, Терещенко и Коноваловым, был настоящим стратегическим планом борьбы; он проводился без громких слов, но со всей решительностью людей, прижатых к стене смертельной опасностью.
Перед массами разыгрывалась комедия формирования нового правительства на заседании в Малахитовом зале Зимнего дворца.
Собрание открыл Керенский. Он тягуче и скучно говорил что-то о том, что обстановка очень сложна — и внешняя и внутренняя (кто этого не знал), что нужно объединить все силы страны до созыва Учредительного собрания, которое дальше оттягивать уже недопустимо.
— Основой нашей политической линии, — продолжал Керенский, — должно быть охранение единства, источника власти, исходящей из революции 27 февраля. Власть должна быть национальной и суверенной. Руководствоваться следует программой, выработанной правительством в своей среде, комбинируя интересы всех слоев населения, стремящихся к поддержке республиканской власти.
До созыва Учредительного собрания Керенский предлагал созвать Предпарламент, но правительство не должно быть ответственно перед ним, сохраняя за ним лишь совещательный голос.
— Мы убеждены в необходимости коалиции, и дело не в лицах, а в соотношении сил... — снова заладил он на добрые полчаса.
Что же делать перед лицом бури, поднимавшейся на [365] улицах городов, в казармах, вокруг помещичьих усадеб, продолжавших стоять нерушимо назло и в насмешку крестьянскому люду, задыхавшемуся от безземелья? Никакой практической программы действий Керенский не принес на собрание, и никто его о ней не спросил. Все, за исключением Вердеревского и меня, по-видимому, понимали свою роль в разыгрываемой комедии. А двое военных сознательно отстранились от решения политических вопросов.
Для того чтобы выполнять настоящий план борьбы, Керенскому и его ближайшим единомышленникам нужно было только одно: бесконтрольная власть. Это и было единственное деловое заявление в речи Керенского.
После Керенского взял слово Терещенко. Он счел возможным запугать собрание.
— Внешнее положение решительно ухудшилось, — заявил он, — и стали возможны сговоры за наш счет с противником. Нам нужно во что бы то ни стало создать мощную вооруженную силу.
И снова ни полслова о том, как же эту силу создавать, хотя такой план у него был полностью разработан помимо военного министра.
Прокопович не принадлежал к решающей группе и говорил красивые слова. Он призывал не обращать внимание на формальные разногласия и стремиться к действенному сотрудничеству всех классов в борьбе с разрухой, которая была особенно ясна ему, как министру промышленности и торговли.
Призывая не ссориться с буржуазией, Прокопович — говорил о том, что все силы нужно сосредоточить на борьбе с голодом. Коновалов, Третьяков и Башкиров слушали его, не моргнув глазом, хотя решение удушить рабочих «костлявой рукой голода» уже было принято ими.
Социал-демократ меньшевик министр внутренних дел Никитин указал, что, стоя на государственной точке зрения, обе стороны должны отнестись одна к другой с доверием и предоставить созыв Предпарламента Временному правительству.
Терещенко и Коновалов добились того, что Кузьма Гвоздев был назначен министром труда.
Гвоздев как мог призывал думать о сохранении государства. [366] Не дать восторжествовать анархии. Он настаивал на прочном соглашении, с тем чтобы коалиция не осталась на бумаге.
Все это было хорошо и служило приличной ширмой для настоящего плана борьбы. Но буржуазия желала показать видимость уступок, и представители кадетов открыли торг. Они заявили, что соглашаются с основными положениями Керенского, но просят «открыть карты»: что от торгово-промышленного класса потребуют представители революционной демократии?
Кадетам отвечали Гоц и Церетели. Они призывали нести жертвы и рабочих, и крестьян, и буржуазию. Вопроса о земле они не поднимали. Его должен был решить хозяин русской земли — Учредительное собрание. По их мысли, существующие формы землевладения не должны быть нарушены, и только земельным комитетам предоставляется право упорядочить пользование землей там, где по тем или другим причинам земля оставалась неиспользованной, где её хозяин не сеял на ней хлеб.
Самоопределение наций соглашатели, конечно, полностью на словах признавали, но решить его должно было тоже только Учредительное собрание. Демократия настаивала лишь на активной внешней политике, которая привела бы к скорейшему миру. Наконец необходимо было провести усиленное самообложение буржуазии, узаконить коллективные договоры и примирительные камеры; демократия ни в какой мере не настаивала на том, чтобы рабочие получили право контроля предприятий, но считала необходимым, чтобы такой контроль был введен со стороны государства; все права найма и увольнения рабочих сохранялись полностью в руках фабриканта.
Тяжелая тоска висела над собранием. Много лжи и притворства перевидал Малахитовый зал за сто лет! Он слышал тихие речи Александра I, мечтавшего вместе с графом Чарторийским и Сперанским о даровании крепостной России конституции, в то время как в действительности стране готовились военные поселения и шпицрутены Аракчеева; беседы Александра II о том, как освободить крестьян, не разоряя помещиков. Николай II подготовлял здесь расстрел демонстрации 9 января 1905 года. Ко всему привыкли стены Малахитового зала. Но та комедия пустых слов, прятавших подготавливаемое [367] насилие над народными массами, была жалкой; зал скучал. Золоченые листья капителей малахитовых колонн, казалось, медленно увядали в тоске.
От имени промышленности отвечал Коновалов. Коротенький, толстенький, с него можно было писать портрет типичного фабриканта-либерала европейской складки; играя золотым пенсне на длинной цепочке, он прочувствованным голосом говорил, что целиком поддерживает мысли Керенского о необходимости создания сильного правительства для борьбы с анархией...
— Необходимо перекинуть мост между цензовыми элементами и революционной демократией, — пел Коновалов, — и совместно с ней строить новое государство.
Он посмотрел на Гвоздева, которого он знал еще до революции: с таким представителем демократии можно договориться.
Прения были отложены до следующего заседания, на котором были приняты все требования, которые кратко можно сформулировать так:
Созыв Учредительного собрания не может быть отсрочен ни на один день, и созыв его в декабре 1917 года правительство признает обязательным.
Борьбу за мир считать делом общенациональным и стремиться, чтобы мир был заключен без насилия с чьей бы то ни было стороны.
Для обсуждения условий мира, заключаемого совместно с союзниками, созвать в ближайшее время конференцию с участием союзников и выработать совместные условия мира.
Программу военного и морского министров о сокращении армии и смене командного состава принять без всякого обсуждения, признавая полную целесообразность этого.
Полностью было признано и предложенное военным и морским министрами тесное сотрудничество с Советами и армейскими организациями в деле восстановления армии и флота.
