Мицос Александропулос - Ночи и рассветы
Он сделал полшага вперед, будто и в самом деле собирался исполнить свою угрозу. Дэзи испугалась, бросила лошадь и пошла жаловаться Милу.
— Я давно уже заметил, — обиженно выговаривал Космасу Мил, — это пренебрежительное, презрительное отношение жителей к дамам нашей миссии…
Космас с улыбкой прервал Мила:
— Я не думаю, Мил, что мы всерьез будем обсуждать этот случай.
— Но она работает в нашей миссии. Я думаю, что партизан должен попросить прощения у оскорбленной дамы.
— Если ты действительно хочешь, чтобы Дэзи осталась в живых, забудь и думать об этом…
Мил не настаивал, и отношения на этот раз не обострились. Вскоре, однако, обострения стали хроническими. В августе, когда развязка приближалась, а правительственный вопрос оставался по-прежнему нерешенным, Мил прилагал все усилия к тому, чтобы ни один день не проходил без осложнений. Целый месяц он только и делал, что высказывал недовольство по поводу всевозможных выдуманных им происшествий и радировал о них в Каир. Верховые прогулки Мила стали нерегулярными, охота и подавно была забыта.
Мил требовал объяснений:
— Почему в районе Кидонохорья в ночь с 1 на 2 августа партизаны ЭЛАС расстреляли десять граждан, отказавшихся вступить в организацию ЭАМ?
Обвинение было конкретным, и Космас немедленно позвонил в штаб. Через час ему сообщили, что ничего подобного не произошло и Мил, если хочет, может лично проверить свои сведения. Но Мил между тем уже радировал своему командованию, оттуда телеграмма с запросом полетела в Генеральный штаб ЭЛАС, из штаба телеграфировали в дивизию. А через три дня новость передавала лондонская радиостанция.
Предупреждение Ставроса: «Избегать малейших столкновений» — было сейчас важно как никогда. Из штаба звонили и просили Космаса обращаться с Милом осторожно и предупредительно. В эти трудные дни Космас тоже научился быть чуточку дипломатом. Ему хотелось схватить фальсификатора за красный, морщинистый, словно у общипанного петуха, загривок, а он приветствовал его дружеским рукопожатием. И вместо того чтобы крикнуть ему: «Мошенник!», сердечно восклицал: «Проходи, проходи, дорогой Мил! Опять хорошие новости?»
То же самое и Мил. Он жал Космасу руку и говорил любезности, хотя предпочел бы сказать совсем другие слова и совсем иначе воспользоваться своими худыми, нервными руками.
Постепенно Космас научился прижимать Мила к стенке и решать все вопросы без долгих проволочек. Как-то раз ночью, когда Мил пришел и сообщил ему, что в деревне Лопеси эласиты устроили концлагерь для партизан ЭДЕС и дурно с ними обращаются, Космас предложил:
— Зачем терять время на телефонные разговоры? Давай сядем на лошадей и поедем прямо в Лопеси!
— Хорошо! — согласился Мил.
Они договорились выехать через час, но через час Мил сказал, что занят и поедет как-нибудь в другой раз.
— Как хочешь, — пожал плечами Космас. — Но я надеюсь, что эту новость не передадут послезавтра по радио.
* * *В середине августа газеты приносили с фронта много радостных сообщений и предвещали скорую победу. Названия освобожденных городов, фамилии полководцев-победителей, облетая мир, проносились и над Астрасом. Прибалтийские страны снова подняли красный флаг. Советские полки вступили в Краков. С Западного фронта поступали вести о стремительном наступлении в Нормандии, об освобождении Бретани. В Италии войска союзников вступали в окрестности Флоренции. Но Флоренция была далеко, ближе были Балканы, а Балканы кипели. Югославские партизаны выигрывали сражение за сражением, в Румынии объявили о формировании нового, демократического правительства. Толбухин огненным смерчем спускался наперерез немцам, и греческий партизан Нотарас, глядя на Дэзи или Марион, разгуливавших по деревенской улице, дергал ус и, повернувшись к Востоку, призывал: «Жми, Толбухин!»
* * *В один из этих дней Космас приехал с отчетом в штаб. Ставрос внимательно выслушал его и опять посоветовал избегать столкновений.
— Но и уступать все время тоже нельзя. Если с Милом миндальничать, он на голову сядет. Иногда с ним полезно держаться порешительнее.
— Резонная мысль, только не надо выходить из рамок. Нужно отличать частные случаи от политической линии. Этого как раз и не понимают отдельные товарищи и советуют нам биться головой о стену…
Ставрос взял карандаш и продолжал говорить, задумчиво постукивая по столу. Это была его старая привычка.
— Ты должен знать, что никакая другая точка зрения теперь неприемлема. И тот, у кого нет ветра в голове, кто способен понять элементарные вещи, должен усвоить, что обстоятельства складываются не по принципу — как лучше, а по принципу — как вероятнее. На Францию они бросили одиннадцать тысяч самолетов, сюда столько не нужно, хватит тысячи или даже ста плюс энное количество танков… Неужели мы сломя голову поведем страну на бойню?
Ставрос не называл имен, но Космас понимал, что он имел в виду Спироса.
К вечеру, когда он собрался в обратный путь, из обкома его вызвал к себе Лиас.
— Сегодня заночуешь здесь. Будешь нужен. Не горит ведь у тебя на Астрасе…
На Астрасе ничего не горело, но в штабе Космас доложил, что выедет немедленно.
— Со штабом я улажу, — сказал Лиас. — Сейчас я занят другим делом, когда дойдет твоя очередь, позову. Где ты будешь?.. В газете? Ну иди!
Порой случается так, что люди, не обученные тонким манерам и словно созданные для самых нелестных прозвищ-в тюрьме Лиаса прозвали Буйволом, — такие люди подчас оказываются человечнее и тактичнее тех, которые придумывают им прозвища. Когда поздно вечером Космаса снова вызвали в обком, в кабинете Лиаса он застал Янну, только что вернувшуюся из поездки по деревням.
Лиас сделал вид, что тоже поражен их нечаянной встречей.
— Сколько же времени вы не виделись?
— Да почти целое лето!
— Что? И это молодожены?
За все лето Космас получил от Янны две записки, она писала, что жива и здорова. Космас послал ей на одну записку больше и в последней написал только два слова — еще раз просил позвонить. Янна не позвонила, и теперь Космас требовал объяснений.
— Хотела посмотреть, где предел твоего равнодушия!
— Какого равнодушия? О чем ты?
— Ну конечно! — Янна говорила быстро и раздраженно. — Тебе безразлично, встретимся мы или не встретимся. Встретимся через год или еще позже! Одно только хотела бы я знать: сегодня ты остался из-за меня или случайно?
С трудом Космас подавил в себе желание соврать.
— Знаешь, Янна, это все Буйвол устроил…
— Я так и думала. — Янна вдруг рассмеялась. — Твоя искренность, конечно, очень трогательна, но прозвище Буйвол ты мог бы сохранить для себя…
Она ласково подхватила Космаса под руку.
— Пойдем посидим где-нибудь. И не мешает поужинать. Я проголодалась и устала…
В буфете им дали хлеба и сахару, а на складе банку немецких рыбных консервов и кусок сыра.
— Глаза бы мои не глядели на этот сыр, — сказала Янна. — Дарю свою порцию тебе. А вот консервы — другое дело. Тут я своих прав не уступлю!
В доме обкома была комната с тремя койками. Сейчас она пустовала. Космас ножом открыл банку. Янна взяла ее, понюхала и некоторое время раздумывала, есть или не есть.
— Что еще за фокусы! — прикрикнул на нее Космас. — Замечательные консервы, съедим их за здоровье щедрого интенданта!
— Да, кажется, ничего, — решилась Янна. — Погоди, где-то тут были тарелки…
Она достала тарелки, вилки, покрыла полотенцем скамейку — получился нарядный стол. Вдруг Янна что-то вспомнила.
— Ты ешь! — сказала она Космасу и вышла, а через несколько минут вернулась с гроздью зеленого, неспелого винограда. Ягоды еще только-только начинали наливаться. — Украла! — тихо смеялась Янна. — Сейчас выжмем сок, и будет еще лучше, чем с лимоном.
— Да и без лимона вкусно! Ты только попробуй! — И, чтобы убедить Янну, Космас отправил в рот здоровенный кусок рыбы.
Янна выжала в банку виноградный сок, но сама едва притронулась к еде. Она положила вилку и встала.
— Полежу немножко, а потом поем.
Торопливыми, неуверенными шагами она спешила к кровати.
— В чем дело, Янна?
Он поднял ее руку, свесившуюся с кровати, дотронулся до холодного, чуть влажного лба.
— Да ты больна!
Он гладил ее разметавшиеся по подушке волосы и думал, что сию же минуту должен ей чем-то помочь.
— Я схожу за врачом!
Янна удержала его:
— Не нужно! Пройдет… Это так и бывает!
— Что?
Ее полуоткрытые глаза остановились на нем, в голосе послышались удивление и разочарование:
— Неужели ты до сих пор не догадался?
Он встал на колени возле ее изголовья, он хотел обнять ее, но не посмел. Янна вдруг обрела в его глазах что-то новое, неизвестное и загадочное, он не знал, как теперь с ней обращаться.
