Герхард Грюммер - Скитания
Однажды врачебной комиссии госпиталя был представлен немецкий фельдфебель с ранением в запястье руки. Рана уже зажила, и его можно было бы направить в лагерь. Но у пленного оказался перебитым радиальный нерв, и рука не действовала. Врачи приняли решение сшить фельдфебелю концы нерва. Операция такого рода была довольно сложной, длилась обычно несколько часов и требовала большого хирургического мастерства.
Доктора Петера спросили — больше ради шутки, — не сможет ли он сделать эту операцию. Петер конечно спасовал. Тогда прооперировать фельдфебеля согласился доктор Тургель. Назначили день и время. Главный врач госпиталя, мистер Питтон, не преминул прийти на операцию и с интересом наблюдал за работой хирурга.
Доктор Тургель справился с ней блестяще. Нерв был сшит, шов зарастал, и через несколько недель пальцы у фельдфебеля снова обрели чувствительность. С тех пор Тургеля стали величать «мистер».
Полковник Блимп уже несколько раз обращался по инстанции с просьбой отозвать из госпиталя доктора Петера и заменить его другим врачом. Военное министерство на это, однако, никак не реагировало. Доктор Петер по-прежнему практиковал в госпитале. В одном аспекте он добился изумительных успехов. Многие из эсэсовцев были весьма обеспокоены тем обстоятельством, что на внутренней стороне правой руки, выше локтя, у них была вытатуирована группа крови. Вот от этого-то клейма они и хотели избавиться. Многие военнопленные, числившиеся в списках англичан как унтер-офицеры и ефрейторы, были на самом деле унтершарфюрерами и роттенфюрерами СС. Этого они смогли добиться только с помощью врачебного вмешательства.
Английские врачи знали об этих махинациях, но помешать ничем не могли, пока врач-эсэсовец оставался в госпитале. Да и военное министерство, видимо, хотело, чтобы обман продолжался.
***За неделю до Рождества генерал-фельдмаршал фон Рундштедт сконцентрировал свои танковые соединения и начал контрнаступление. Шестьсот сверхтяжелых танков — «королевских тигров» нанесли удар в западном направлении через Арденны. Был окружен Бастонь, передовые отряды немцев появились недалеко от Мааса. Это известие произвело на всех впечатление разорвавшейся бомбы. Никто в американском да и в английском штабах не рассчитывал на новое наступление немцев.
В госпитале царило большое оживление. Как только Гербер получил газеты, все столпились у его кровати послушать, что там сообщалось. В их числе был майор Кемпфе, генштабист. Доктор Петер даже присел на край кровати Гербера.
В газетах говорилось о глубоком прорыве арденнского фронта союзников. Герберу пришлось переводить всю редакционную статью, написанную фронтовым корреспондентом и переданную в Лондон по кабелю.
— «Кто-то допустил оплошность, возможно, ошибку», читал Герхард.
Вокруг оживленное кивание, злорадное гоготанье.
Комментарии были довольно откровенными: удар Рундштедта пришелся как раз по стыку между английскими и американскими войсками, чем единое управление войсками союзников было сильно затруднено. Из-за плохой погоды воздушная разведка не сработала, и готовность резервов к проведению контрударов оставляла желать лучшего.
— Наконец-то наступил перелом, — сказал доктор Петер и выпятил грудь с победным видом.
Генштабист со знанием дела пояснял по карте, куда был направлен удар: переправы через Маас, пролив. Задача — разделить американцев и англичан и устроить им второй Дюнкерк…
«Железные», и прежде всего доктор Петер, подняли головы. Больше всего им сейчас хотелось бы затянуть «Хорста Веселя».
В последующие дни стали известны новые подробности. Транспортный узел Бастонь по-прежнему удерживали американские войска, и наступление Рундштедта 26 декабря было остановлено далеко от переправ через Маас.
В начале января наступление немцев возобновилось, и войска союзников опять оказались в критическом положении. Черчилль написал озабоченное письмо премьеру Сталину, в котором просил его начать Висло-Одерскую операцию на несколько дней раньше, чем планировалось, чтобы тем самым облегчить положение союзников на западном фронте.
На этот раз редакционные статьи различных газет не отражали единого мнения. «Письмо Сталину является свидетельством серьезности нашего положения», — считали одни. «Немецкое наступление остановлено, территориальных потерь нет, линия Мааса не прорвана — вот что является решающим», — заявляли другие.
Слушатели также разбились на два лагеря.
— Может быть, вы скрываете от нас часть сообщений? — спросил доктор Петер и посмотрел на Гербера угрожающе.
В газетах говорилось уже не об Арденнском прорыве, а лишь об арденнском изгибе линии фронта. Пришлось обращаться к словарю, прежде чем «железные» поверили, что перевод Гербера правилен. Армия Рундштедта была вынуждена оттянуть передовые танковые отряды, и опасность, нависшая над войсками союзников, была устранена. Погода улучшилась, и опять стало сказываться превосходство авиации англичан и американцев в районе Арденн. Кольцо вокруг Бастони было разорвано. Последнее наступление вермахта на западном фронте провалилось, перелома не произошло.
«Железные» молча стали расходиться.
***«Два раза в день упражнения в ходьбе с костылями», — значилось в предписании доктора Тургеля. Герберу снова, как ребенку, пришлось учиться ходить. С большим трудом добирался он до кухни или комнаты отдыха для караульных. Без всякого на то приказания помогал вытирать посуду, готовить бутерброды или резать мясо по порциям, что в английских семьях входило в обязанности мужчин.
Вскоре Гербер близко познакомился с караульными и медицинским персоналом. И в их среде были политические разногласия. Каждый аргументировано отстаивал свою точку зрения. Большинство английских солдат было невысокого мнения о Черчилле. Тот, наподобие Германа Геринга, любил показываться на людях в своей роскошной военной форме лорда-протектора и адмирала. Его дипломатические промахи и антикоммунистические воззрения часто становились поводом оживленных дискуссий и серьезных споров. Но никогда эти споры не переходили в личную вражду. «Научимся ли когда-нибудь мы, немцы, также уважать людей с иными политическими убеждениями?» — спрашивал себя Гербер, вспоминая трагическую судьбу своего бывшего учителя доктора Феттера.
Самым надежным помощником на кухне был парень из Нойсса. Зная всего лишь несколько слов по-английски, он дал понять англичанам, что думает о Петере и его дружках.
Одного из караульных звали Джорди. Это было не имя, а прозвище — так в Британии называли всех, кто родом из Ньюкасла. Там строились корабли. Джорди до войны тоже работал на одной из тамошних верфей. Он был коммунистом. «Все Джорди — коммунисты», — заявил он с гордостью. Ньюкасл вот уже в течение нескольких десятилетий посылал депутата-коммуниста в нижнюю палату парламента.
Джорди и Гербер поудобнее устраивались на кухне и болтали. Джорди было тридцать пять лет, и он уже многое повидал: мировой экономический кризис с борьбой за повышение заработной платы, забастовками и безработицей. Он с юмором рассказывал о своем рекрутстве в Уэльсе, о воздушных налетах и опасности немецкого вторжения на Мальту в 1940 году. Двумя годами позже он был тяжело ранен в Северной Африке. И вот после выздоровления попал в караульную команду в Уокефилд.
Внезапно их разговор прервали. Снаружи показался офицер в разноцветном кепи, темно-оливковом полевом обмундировании и шотландской юбочке в зеленую клетку.
— Проверка! — бросил Джорди и быстро шмыгнул в коридор, где, собственно, и было его место.
Когда высокое начальство проходило мимо него, Джорди пристукнул каблуками с такой силой, что ее вполне хватило бы, чтобы расплющить взрослую черепаху. Ствол своего автомата он направил точно на носок правого сапога и уставился прямо перед собой, выставив вперед подбородок.
Офицер задал ему несколько вопросов, на которые Джорди отвечал громко и кратко.
— Ваше место в коридоре, а не на кухне, заметьте себе это!
— Да, сэр! — рявкнул в ответ Джорди.
Гербер был изумлен тем, что больше ничего не произошло:
— У нас бы за такое дали самое малое трое суток ареста.
Джорди улыбаясь потрогал маленький бантик на своей форменной куртке:
— Мы были оба в восьмой армии, обер-лейтенант и я.
Гербер, естественно, не имел ни малейшего представления о восьмой британской армии. Джорди просветил его:
— Эта армия под командованием Монтгомери прошла с боями более двух тысяч километров от Эль-Аламейна до Туниса, затем через Сицилию, Неаполь и Рим до Средней Италии. У кого есть бантик восьмой армии, тот считается фронтовиком и может позволить себе некоторую вольность. Кроме нас такое позволительно, пожалуй, только хайландерцам — горцам из состава шотландских войск, находящихся на особом положении. Они носят специальный красный значок на кепи.
