Валерий Поволяев - Русская рулетка
— Ну что? — вновь спросил Шведов.
— Да, да, да! Мы идём в ресторан. Всенепременно! Как, Олег?
— Идём. Куда же я без вас? — Чуриллов улыбнулся понимающе и печально одновременно.
Выйдя из дома, они сели на лихача, тот довёз их до «Крыши» за десять минут.
— А как поживает «Стойло Пегаса»? — спросила Ольга у Чуриллова.
«Стойло Пегаса» было очень модной в среде питерской интеллигенции забегаловкой, там всегда можно было встретить известных художников, поэтов, музыкантов, актёров. Ольга и сама бывала там раньше, но потом стало не до этого.
— Не знаю, — спокойно, как-то отрешённо проговорил Чуриллов. — В этом году там не был ни разу.
— Я тоже, — сказала Ольга.
— Если хотите, можем как-нибудь сходить, — предложил Шведов. — Там интересно?
— Очень! — воскликнула Ольга.
Чуриллов промолчал.
— Собирается весь творческий Питер, — добавила Ольга.
Чуриллов опять промолчал: «Стойло» действительно стало ему неинтересно — очень много инфантильного, смешного, наигранного, поверхностного, глупого, хотя и трогательного… Собственно, так же трогательны бывают, например, малые дети.
— Кого там только не встретишь! — с восхищением произнесла Ольга.
Чуриллов продолжал молчать.
Мест в «Крыше» не было, но для Шведова, который успел за несколько дней стать здесь своим человеком, нашёлся целый стол, который притащили из-за какой-то ширмы два плечистых молодца.
— Прошу! — величественным жестом, будто король, указал на стол Шведов. — Ольга Сергеевна, Олег Семёнович… Пли-из!
В ресторане было шумно, люди веселились как могли, словно бы для них не существовало ни революции, ни угрюмых ночей, в которых постоянно звучат выстрелы, ни гопстопников, способных вывернуть карманы наизнанку у кого угодно, даже у самого товарища Троцкого, ни начинающегося красного террора — нич-чего, словом, и Чуриллов это понимал.
— Жаль, вы не хотите нам помочь, — завёл старую песню Шведов, покрутил, поболтал в воздухе пальцами, словно бы слепил некую невидимую сложную фигуру.
Не сдержался Чуриллов, поморщился досадливо, хотя в следующий миг лицо его вновь обрело ровное приветливое выражение.
— Да поймите вы меня, — проговорил он с напором, — я не «не хочу», я — не могу. Ощущаете разницу?
— Ощущаем, — произнёс Шведов весело, — мы с Ольгой Сергеевной всё ощущаем… Мы тоже не можем, но тем не менее стараемся, что-то делаем, поскольку нам дорога Россия.
— Э-э, господа боксёры, — знакомо повысила голос Ольга, — прошу разойтись по разным углам ринга.
— Всё, всё, всё! — Шведов поднял руки, словно беспортошный немец перед русскими окопами. — Больше не буду. Сдаюсь!
Далее обед проходил, как в царскую пору писали на страницах газет, «в тёплой дружеской обстановке». Шведов, веселя компанию, болтал разные глупости — делал это специально, Ольга поддакивала ему. Чуриллов предпочитал молчать — у каждого, в общем, была своя партия.
Иногда Чуриллов смотрел на Ольгу, и у него внутри возникала боль: Шведов не нравился ему всё больше и больше, от бывшего артподполковника исходила опасность, и Шведов эту опасность ощущал очень отчётливо, она буквально щекотала лопатки, выдавливала из глаз влагу — Шведов был одинаково опасен и для Ольги, и для Чуриллова.
Тем временем Шведов выдернул салфетку из-за воротника и, беззвучно отодвинув стул от стола, поднялся.
— Пардон!
Чуриллов проводил Шведова внимательным взглядом, словно бы хотел предугадать его действия, хотя предугадывать было нечего — без всяких объяснений было понятно, куда отправился бывший артподполковник, — ковырнул вилкой горку салата.
— Я вижу, Шведов вам не нравится, Олег, — неожиданно произнесла Ольга, также потянулась вилкой в салатницу, «наступила» на вилку Чуриллова, улыбнулась виновато. — Признавайтесь!
— А чего признаваться-то? И без того всё видно.
— Да, Олег, действительно никаких слов не нужно, у вас всё написано на лице.
— Не боитесь, что я однажды возьму и застрелю этого человека? — задал Чуриллов неожиданный вопрос.
Ольга, удивлённо глянув на него, отрицательно качнула головой — она не боялась этого.
— А если я выкраду вас? Придёт этот пушкарь с выправкой строевого коня, а ни вас, ни меня за столом нету, а?
— И этого не боюсь, Олег, — произнесла Ольга тихо и вновь выразительно качнула головой.
У Чуриллова сладко сжалось сердце, сделалось больно — Ольга была очень красива. Что она нашла в этом плосколицем жёстком пушкаре, кто ответит?
— Почему? — спросил он.
— Потому что хорошо знаю вас, Олег, — глянув Чуриллову прямо в глаза, ответила Ольга, — и знаю гораздо лучше, чем вы сами себя, Олег…
От этого взгляда Чуриллову стало легче, в голове возникла мысль о том, что Ольга для него ещё не потеряна, всё возвратится на круги своя. Вернётся, в конце концов, Ольга — вернётся и навсегда останется с ним. Он улыбнулся открыто, не сдерживая себя. Неправду говорят, что всё проходит, ничего не остается от времени, — нематериальная вещь время оставляет слишком много следов. И горьких, вызывающих слёзы, и радостных.
— Ну вот и хорошо, Олег, — чуть напряжённо проговорила Ольга. Она чего-то боялась, неожиданно стала бояться, раз возникла эта натянутость в тоне. Но разве можно бояться Чуриллова? — Я счастлива, что вы, Олег, не изменились.
— Я мог измениться за эти годы, Ольга, здорово мог. Мог поседеть, мог потерять зубы и руку, мог потерять дом, но одного не мог лишиться — порядочности. Извините за «высокий штиль».
Вернулся Шведов, посмотрел подозрительно на Чуриллова, потом перевёл взгляд на Ольгу.
— Ну-с, молодые люди, докладывайте, нити какого заговора вы тут сплели без меня?
— Заговора? Какого? — Ольга свела брови вместе. — Вселенского, естественно. Устраивает тебя такой ответ?
Чуриллова уязвило даже то, что к нему Ольга обращалась на «вы», а к Шведову на «ты». Короткое жёсткое «ты» всегда предполагает более близкие отношения, чем холодное вежливое «вы». А ведь они были раньше с Ольгой на «ты».
— Ладно, замнём разговор и продолжим нашу трапезу, — примиряюще произнёс Шведов, ловко подхватил свисавшую со стола салфетку; вновь заткнул её в воротник сорочки, — пусть дела наши увенчаются успехом… За это и выпьем.
— Хороший тост, — произнёс Чуриллов с далёкой усмешкой, — главное — неоднозначный.
Были вещи, которые он понимал с полуслова, легко проникал в их глубинную суть, делал точные прогнозы, а были такие, которые понять не мог никак — ну хоть убей! В голове они просто не укладывались. Он не понимал, что Ольга нашла в этом человеке, не понимал своей неопределённости и скисшего состояния — он никогда не был таким и сам себе не нравился. Не нравилось ему и то, что он принял приглашение Шведова и оказался здесь, в шумном месте, похожем на палубу корабля, где матросы привыкли собираться на «общий свист», как они называли построение всей команды.
Тем временем Шведов что-то говорил, отпускал шутку за шуткой. Ольга тянулась к нему, посматривала на бывшего подполковника влюбленно, и Чуриллову от этих неприкрытых взглядов делалось нехорошо.
И почему же он не может понять очень простых вещей?
Надо быстрее вернуться домой, к Инне, к детям, к очагу своему и в ближайшие два месяца никуда не выезжать из Кронштадта. За это время всё уляжется, успокоится, забудется.
Чуриллов со спокойным лицом доел первое, второе, затем, источая саму любезность, сказал Ольге Сергеевне:
— Олечка, простите, мне через двадцать пять минут надлежит быть в штабе флота… Дела!
Ольга удивлённо взглянула на него:
— Олег, извините, но ещё полчаса назад и речи ни о каком штабе не было.
— Речи не было, но штаб-то был… И будет, Олечка, даже если все мы этого не хотим. А я человек военный, я подчиняюсь дисциплине.
Ольга оглядела его внимательно, будто видела впервые, и произнесла тихо, очень тихо:
— Жаль!
Из кожаного портмоне, купленного когда-то в Париже, в модном магазине на Елисейских полях, Чуриллов достал золотой царский червонец, положил на стол.
— А вот этого не надо! — Шведов выпрямился резко.
— Надо, — мягким тоном возразил ему Чуриллов, — надо! Я не могу позволить, чтобы за меня платили, поймите меня правильно… Это не по-мужски.
— Но я же всех пригласил в этот ресторан, я, — Шведов повысил голос, — значит, я и должен платить.
— Вовсе не обязательно. Я таких правил, простите, не приемлю, Вячеслав Григорьевич, — Чуриллов промокнул губы салфеткой, аккуратно свернул её и положил на стол рядом с тарелкой. Взгляд у Чуриллова был сосредоточенным и печальным. — Простите меня великодушно, — произнёс он тихо, мягко, наткнулся на странно посветлевший, твёрдый, показавшийся ему очень злым взгляд Шведова, глаза в сторону не отвёл, выдержал и повторил ровным голосом: — Простите ещё раз великодушно, — поклонился с доброжелательной улыбкой и услышал голос Ольги, истончившийся до свистящего шёпота:
