Сергей Фрёлих - Генерал Власов: Русские и немцы между Гитлером и Сталиным
«Я уже Слышу из русских кругов упрек, что я заключил союз с Гитлером, врагом русского народа. А что же западные державы? Они же соединяются с еще худшим тираном. Когда все будет кончено, западные союзники будут оправдываться, что они должны были сделать этот шаг, чтобы победить Гитлера. Я же делаю такой же шаг из такого же расчета, так как хочу победить Сталина.» (1943 г.)
Отставные генералы в России
Власов охотно принимал гостей. К их числу принадлежали муж и жена Краузе, уроженцы С.-Петербурга. Г-жа Краузе работала как секретарша в Дабендорфе, а ее муж Федор Федорович служил в OKW. Для Власова было большим удовольствием беседовать с ними о России. Однажды Краузе спросил его: «Скажите, пожалуйста, дорогой Андрей Андреевич, что вы будете делать в России по окончании вашей военной службы, как вышедший на пенсию генерал? Будете ли вы писать ваши воспоминания, как это делает большинство наших генералов, или вы займетесь политикой?»
«— Дорогой Федор Федорович, вы представляете себе советскую действительность совершенно неправильно. Отставных генералов у нас вообще нет, так как любой генерал, окончивший службу и сохранивший друзей и связи в армии, мог бы стать опасным для режима. Там подобный работает пока он жив, или лучше сказать — он живет, пока он работает. Кончается его служба — это обычно значит и конец его жизни на земле. Концом иногда бывает болезнь, как у Фрунзе, которого оперировали от аппендицита, хотя аппендикс ему удалили уже в молодости… Или автомобильная катастрофа, или трагический случай на стрельбище, или еще что-нибудь подобное. Самое мучительное, если вас неожиданно объявляют шпионом и «врагом народа», за что вы расплачиваетесь вашей жизнью.» (1943 г.)
Власов правдиво описывал действительность в Советском Союзе. «Судьба» не только ударяла по военным, но и по высоким административным и политическим деятелям. Как пример, я хотел бы привести «Мировую выставку» в Париже в тридцатых годах, когда пришлось заменять большинство портретов и скульптур руководящих лиц советского государства, потому что они один за другим из героев превращались в ничто, в наемников капитализма, в изменников родины.
Эта система отставок закончилась в хрущевскую эру. Он оставлял своих предшественников продолжать жить и имел возможность даже после своего падения закончить жизнь естественной смертью.
«Унтерменш»
Власов не признавал теории «расового превосходства» или, с точки зрения русских, теории «унтерменша». Она казалась ему настолько абсурдной, что он часто употреблял выражение «унтерменш» как насмешку и сопровождал его язвительной усмешкой. Когда денщик уронил поднос с пустыми водочными стаканами, Власов обратился к немецкому гостю со словами:
«Прошу извинить — ведь это «унтерменш».»
Однажды, когда мы уже сидели за столом, а обязательный борщ все еще не был подан, Власов рявкнул своим громовым басом: «Унтерменш, неси наконец сюда суп!» (1943 г.) Я думаю, что такой усмешкой Власов хотел скрыть свою обиду. Русского нельзя сильнее обидеть, как дать ему почувствовать, что он представляет собой нечто худшее оттого, что он именно русский. Власов часто говорил:
«Мы, русские, — естественный народ, особенно когда нас сравнивают с западными европейцами. Не только потому, что мы можем хорошо ориентироваться в местности и чувствуем опасность, но и потому, что в разговоре мы сразу же чувствуем, честно ли собеседник относится к нам. Его слова могут быть дружественными, но мы сразу чувствуем их подлинное значение. Знание языка при этом не играет роли.»
Или он громко размышлял:
«Русского нельзя погладить по щеке или покровительственно похлопать по плечу. Прикосновение к лицу взрослых в России необычно и действует отталкивающе. Запрещена и осуждена также и порка, хотя она еще неофициально применяется. В русских школах она уже много десятилетий как отменена. Я знаю случай, когда учитель, потеряв самообладание, дал пощечину ученику. Ученик ответил тем же. Оба были изгнаны из школы, причем их лишили права поступить в какую-либо другую. Это считалось у час получением «волчьего паспорта».»
Немецкое оружие
Что немецкое оружие не было пригодно при зимнем походе в русском просторе, вообще известно. Власов приводил тому примеры. «Броня бронированных машин лопалась при температурах минус 30 или 40 градусов по Цельсию при первом попадании снаряда, потому что сталь под давлением низкой температуры сжималась, отчего возникало внутреннее непредусмотренное напряжение. Удар снаряда, который нормально не мог причинить вреда плите, был достаточен для ее уничтожения. Точно так же, как мы выяснили под Москвой, и горючее, используемое немцами, не подходило при крайне низких температурах. Оно замерзало при 25 градусах по Цельсию. Нет смысла повторять, что одежда немецкого солдата была недостаточна. В общем, нужно сказать, что конструкция немецких повозок и вооружения для похода на восток осуществлялась в подражание нашему оборудованию. При этом, однако, не учитывалось, что советские средства передвижения и вооружение были сконструированы на основании тогдашней военной доктрины для войны в чужом пространстве, то есть применительно к условиям Западной Европы.» (1943 г.)
«Тотальная война»
Когда Власов в кругу друзей услышал заявление Геббельса по радио, что война на Востоке должна будет принять форму «тотальной войны», он высказался так:
«Это означает, что война для немецкой стороны уже потеряна. Очевидно Геббельс это уже сам понял. Его заявление подчеркивает это и его изобличает.» (1943 г.)
Цифры и масштабы
Власов часто во многих беседах критиковал продиктованные манией величия военные планы Гитлера, его партийных сотрудников и также некоторых из его генералов.
«Посмотри-ка на карту! Маленькая Германия может, по мнению Гитлера, вести войну со всем миром. Где же разум у этого человека, отдавшего приказ об этом, и у его советников? Территория России равна 22 миллионам квадратных километров, И это нужно завоевать! И это должно превратиться в немецкую колонию! Давайте проделаем простое арифметическое действие. Для господства над этой землей потребуется в среднем по одному солдату или полицейскому на квадратный километр. Как может Германия выделить такую военную силу для постоянной оккупационной службы? А вот и другой вариант «великого полководца»: довести войну до Урала и установить там еще невиданное в истории положение — «ни мир, ни война». Этот вариант абсурден и наивен. Если Гитлер не пошлет свои танки в Сибирь, то вскоре по велению логики ему придется ожидать удара оттуда. Хочет ли он этого или нет, но его победы кончатся смертью.» (Нач. 1944 г.)
Игнорирование Власова
Власов прекрасно сознавал свое значение как генерала Красной армии. Поэтому ему было непонятно, как немецкое военное руководство считало возможным его игнорировать.
«Я уничтожил все мосты к моей родине. Я пожертвовал своей семьей, которая сегодня в лучшем случае живет в ссылке, но скорее всего уже сейчас ликвидирована. Я необратимо стою вместе с немцами в борьбе против Сталина. Для меня лично это положение может закончиться или победой или поражением, которое будет означать для меня смерть. Даже самому глупому немцу должно быть ясно, что мне нет отступления. И, несмотря на это, в моем окружении меня преследуют недоверчивыми взглядами мелкие людишки. Очень часто я на их лицах читаю вопрос: «Когда этот русский перебежит к Сталину?» Такая глупость! Точно так же полностью игнорируется мое предложение привлечь меня в этот период невероятно долгого и скучного ожидания к анализу советских военных планов. А при этом, я убежден, что мой совет сделал бы не одну военную операцию успешной и помог бы избежать лишних жертв.»
Полковник Генерального штаба Гелен, из отдела «Иноземные войска на Востоке», услышал об этом предложении Власова и подал своему высшему начальству доклад о привлечении генерала Власова к анализу и учету положения врага. Ответ гласил: «Нежелательно!»
«Ну, тогда сыграем в преферанс…» — сказал Власов. (Нач. 1944 г.)
«Вы меня победили дважды»
О немцах Власов часто говорил не только с чувством признания: «Я вырос в деревне. В моем уездном городе я как подросток и потом как молодой парень познакомился с первыми немцами в моей жизни. Что это были за люди! Одного звали Карл Карлович, он был аптекарь. Это профессия совершенно соответствовала его характеру, так как он был готов оказывать помощь. Он часто давал бедным лекарства безвозмездно или по грошовой цене. Он был честен, всегда корректен и преисполнен чувства долга. Он никогда не был возбужден и редко гневался. Русские его любили и хвалили. Его личность всегда вызывала у меня уважение ко всем немцам.
