Геннадий Падерин - На лезвии риска
— Может, Светлана Ивановна подъедет туда? Мы вместе бы…
— Не клади трубку, — сказал Гавриленко и тотчас крикнул кому-то, чтоб пригласили следователя. А через полминуты окликнул Виктора: —Ты слушаешь? Так вот, минут через пятнадцать она будет на месте. Устраивает?..
Поехал на Шлюзовую. Шел уже седьмой час утра. Зарулив во двор, обежал взглядом бесчисленные окна. Дом начал просыпаться. Хорошо бы, если б и те женщины тоже успели подняться.
Вскоре приехала Светлана Ивановна. Вместе отыскали нужный подъезд, а затем и нужную квартиру.
Открыла молодая женщина — лет тридцати или чуть больше, увидела милицейскую форму, покивала без удивления неприбранной головой:
— Да-да… Да…
Провела их в комнату, торопливо накинула на смятую постель покрывало.
— Вы насчет этого случая… несчастья этого?
— В автобусе вы, кажется, вдвоем были? — задала встречный вопрос Светлана Ивановна.
— Соседка моя. Этажом выше. Сейчас позову.
Пришла худенькая блондинка в накинутом на плечи пальто; лицо бледное, усталое, как после бессонной ночи. Хозяйка пододвинула ей стул, кивнула молча на стулья и гостям.
Виктор попросил:.
— Расскажите, пожалуйста, что произошло ночью?
— Все по порядку, — добавила Светлана Ивановна.
Блондинка поежилась под пальто, вздохнула просительно.
— Пусть лучше она…
Рассказывать стала хозяйка.
Они с соседкой работают на пивоваренном заводе; вчера заступили во вторую смену, освободились близко к двенадцати ночи; вышли на улицу — идет автобус, подобрал их; в салоне находились двое мужчин, женщина и совсем еще молодой парень, который пристроился на первом сиденье, у самой двери; был он, похоже, немного выпивши и дремал; дверь же почему-то всю дорогу оставалась открытой — на это они поневоле обратили внимание, потому что на них задувало; и еще обратили внимание, что автобус шел очень быстро…
— Как н-на гонках каких, — вставила блондинка.
— Именно что, а на беду как раз этот поворот — ну, напротив стройки…
— Его и выбросило в открытую дверь…
— Да, как мотануло нас на повороте, этот парень-то с переднего сиденья и вывалился на мостовую…
— А что водитель? — спросил Виктор.
— Все закричали тут по-страшному, он затормозил, да уж поздно…
— И что водитель? — упрямо повторил Виктор.
— Подходит к парню: «Ну, чего ты?..»
— А там к-кровь сплошная, — добавила вторая.
— И что же водитель? — вновь обратился к женщинам Виктор.
— А что водитель? — вздохнула первая. — Прогнал нас всех из автобуса — и вся недолга.
Вторая добавила:
— С-свидетелей испугался.
Испугался свидетелей… Именно так, иного объяснения его поведению искать не приходится. Уже тут, в первые минуты свершившейся трагедии, он, судя по всему, принимает решение выдвинуть версию, с которой потом и явился в больницу: проезжал мимо, увидел на мостовой труп, подобрал, привез. При этой версии свидетели не нужны. Вернее, даже опасны. Так что все логично.
— Как он выглядел — водитель? — Виктор полез в карман за блокнотом.
Женщины задумались, припоминая. Виктор стал задавать наводящие вопросы: примерный возраст, рост, лицо, одежда. Постепенно составился так называемый словесный портрет.
— Ну, теперь его и в толпе узнать можно, — поблагодарил женщин.
Светлана Ивановна обратилась к ним с просьбой съездить с нею в райотдел — оформить протокол. Этот важный документ потребуется в последующем на суде.
— А я в больницу, — сказал Виктор. — Осмотрю автобус и подежурю там: если хозяин за ним явится, то с утра пораньше.
По дороге в больницу Виктор вновь связался по рации с райотделом. Оказалось, Гавриленко не терял даром времени: по номеру автобуса успел установить фамилию водителя, место работы, домашний адрес.
— Так давайте мне адрес, — обрадовался Виктор.
— Увы, он там давно не живет, — остудил его пыл Федор Сергеевич. — Больше того: по справке адресного бюро гражданин Макаров Василий Николаевич, 1931 года рождения, из города Новосибирска выписан еще два года назад…
— Это что же: обретается у нас на нелегальном положении?
— Вроде того… А перед этим; как выяснилось, жил в Москве, был судим и выслан.
Федор Сергеевич записал со слов Виктора приметы преступника, чтобы сообщить их на железнодорожный вокзал и в аэропорты.
— Может, он и не надумает пока удирать, но кто знает?.. А тебе действительно надо подежурить у автобуса. Попозже я подошлю смену.
5Автобус стоял на прежнем месте, неподалеку от входа в морг. Нужно было осмотреть его как можно тщательнее — от результатов этой операции зависело, обретет ли следствие вещественные доказательства, прямые улики преступления.
Вообще-то, в соответствии с требованиями инструкции, официальный осмотр транспортных средств после дорожных происшествий должен проводиться в присутствии понятых и представителей гаража: только в этом случае данные осмотра могут быть занесены в протокол, как в документ, который правомочен фигурировать на судебном процессе. Но где их было взять сейчас, понятых? А тем более представителей гаража? Да и рано еще думать о протоколе, нужно прежде самому увериться окончательно в причастности этого автобуса к ночной трагедии, найти хоть какие-то следы.
Начал с того, что проверил исправность передней двери салона: сел в кабину и попробовал пневматику. Дверь открывалась и закрывалась нормально, без малейших заеданий. Почему же в таком случае водитель вез ночью пассажиров с открытой дверью? Объяснение одно: халатность. Логично допустить, что он управлял машиной в нетрезвом состоянии.
Виктор еще посидел в кабине, подсознательно отдаляя начало осмотра: предстояло сделать над собой усилие — сосредоточиться, собрать себя в кулак, будто и не было вовсе этой бессонной ночи. Но ведь она была, и напоминанием о ней остался у него в голове гуд, какой можно уловить, прислонившись ухом к телеграфному столбу.
— Ну, будет, будет, — буркнул, покидая кабину.
Осмотру подлежала правая сторона машины.
Снаружи — ни на корпусе, ни на створках передней двери, ни на колесах — ничего не обнаружилось, даже пятнышка крови нигде найти не удалось. Тогда Виктор извлек из багажника старый ватник, расстелил его под автобусом, лег на спину и, подсвечивая фонариком, принялся обследовать днище. Подталкивая по асфальту лопатками ватник, он прополз от переднего до заднего колеса — чуть ли не обнюхал сантиметр за сантиметром уляпанный засохшей грязью каркас кузова. Увы, следов крови и здесь не нашел. И лоскутков одежды, как это бывает в подобных случаях, тоже не оказалось. Обескураженный и сбитый с толку, он уже собрался вылезать из-под этого чертова кузова, как внимание его привлек шпангоут — точнее, большая зазубрина на остром ребре шпангоута: в зазубрине темнело нечто, похожее на пучок волос. Еще боясь себе поверить, он поднес фонарик вплотную: точно, это были человеческие волосы.
Конечно, никакой не пучок — всего четыре коротких волоска, но Виктор знал теперь, что не напрасно мозолил под автобусом спину. Надо будет сообщить следователю и в присутствии понятых забрать потом эту ценную находку: она послужит важной уликой.
Что дальше? А дальше надлежало настричь немного волос с головы потерпевшего, чтобы лаборатория могла установить идентичность или, наоборот, отличие одних от других. Что же, он сейчас пойдет в морг и произведет эту несложную операцию. И, кстати, еще раз осмотрит труп: вдруг все же остались какие-то, пусть самые незначительные, следы на одежде?
Дверь в каменный домик по-прежнему оставалась незапертой. Шагнув за порог, Виктор с облегчением убедился, что носилки с телом покойного так и стоят здесь, в прихожке. Отсюда вели две двери — направо и прямо, обе они были закрыты, и благодаря этому, видимо, в прихожке не так сильно ощущался хлорамино-формалиновый настой. Тем не менее Виктор непроизвольно сдерживал дыхание, пока не принюхался и пока не подавил в себе уже испытанного сегодня чувства неприязни к этому помещению.
В морге царила мертвая, в первородном смысле этого слова, тишина. По-видимому, с момента их давешнего посещения сюда больше никто не заглядывал. Виктору почему-то трудно было в этой тишине сосредоточиться, она отвлекала его, заставляя вслушиваться в нее, и он порушил ее — начал негромко, нараспев разговаривать сам с собой.
— …во-от, сейчас осмо-отрим, сейча-ас…
Носилки были развернуты в прихожке боком ко входу (иначе они просто не уместились бы), Виктор перешагнул через них и, повернувшись спиною к двери, что вела в основное помещение, присел на корточки.
— …во-от, сейчас осмо-отрим, сейча-ас…
Внимание привлек раньше всего плащ, синий плащ из болоньи, который, как это ни странно, был весь перепачкан дорожной пылью не с наружной, а с внутренней стороны; наружная же оказалась, наоборот, в крови. Объяснение этому напрашивалось одно: после того, как парня выбросило через открытую дверь автобуса на мостовую, он, опамятовавшись, попытался вскочить, тут его ударило шпангоутом и задним колесом, плащ завернуло на голову и после этого уже мяло, било, давило, волокло, пока не сработали тормоза машины… Плащ завернуло на голову, поэтому на автобусе и не осталось следов крови.
